Книга нелепого Феникса. Исповедь жизненавта.
Всю территорию окружало какое-то невообразимое масштабное благозвучие. Эта симфония поначалу казалась нестройной и разрозненной какофонией. Но потом за этим хаотичным и бессмысленным нагромождением звуков, отчётливо начинал прослушиваться особый ритм, тона и краски, амплитуда и циклы. Погружаясь в эту умиротворяющую музыку, уже не было ни нужды, ни желания, испытывать тревогу перед будущим. Словно эти звуковые волны поднимали человеческое сознание на уровень выше прежнего и не давали опуститься обратно в гибельную пучину внутренних страхов.
Ева услышала, как её позвал Миша, который уже прошёлся по усадьбе в её поисках, полюбовавшись стройными хозяйственными постройками, садом и скотным двором.
Для Миши всё это было намного привычнее. Он в детстве часто гостил у своих дедушки и бабушки в деревенском доме, и привык, к запахам, звукам, ритму деревенского стиля жизни. Привык не бояться никакой живности, даже обладал некоторыми знаниями по ведению сельского хозяйства; и хотя ему больше нравилась природа в чистом виде, без вмешательства человека, ценил простых людей живущих натуральным хозяйством на своей земле и их труд.
– Как там лисёнок? – первым делом спросила Ева.
– Всё нормально с ним будет, мы вовремя подоспели…Андреас его оставит у себя на несколько дней, пока мы будем на озере, потом заберём его…будет нам вместо собаки. Как назовём?
Еве, судя по мимике, очень понравилось, что Миша воспользовался словосочетанием «…будет нам…». Эти слова были пропитаны надёжной мужской простотой и одновременно давали женщине надежду на будущее.
– Давай назовём его "Малдер", как агента Фокса Малдера, из старого телемыла про инопланетян…помнишь была такая эпопея, классика жанра…? Интересно, как он сюда попал? -протараторила, видимо волнуясь, Ева.
– Мне нравится этот дикий, безумный сериал. Он сейчас уже культовый, – широко улыбнулся Миша. – Пусть будет "Малдер", тем более это мальчик… Там Андреас и Антонина нас позвали пообедать с ними, ты как на это смотришь?
– Ужасно проголодалась, не откажусь.
– Я спросил про оплату лечения "Малдера", Андреас сказал, что за это денег не возьмёт, но не отказался бы от нашей помощи…
– И чем мы ему можем помочь?
– Скоро выясним…
Ева развернулась, ещё раз оглядела всё это царство миролюбия, прищурилась, улыбнулась лучику солнца попавшему на её лицо, и направилась обратно к высокому крыльцу дома.
Вела она себя также, как абсолютно любая влюблённая девушка. Так словно впереди её ждало счастливое будущее, любовь, семья, дети…
– Отличная у вас усадьба, прямо сказочная! А как давно вы здесь живёте? – спросил у хозяев Михаил, пока те суетились у стола.
– Это дом предков Тони, прапрапрадеда вроде, точно уже никто и не помнит, – ответил Андреас, доставая из шкафа монгольский чайный сервис с пиалами-аягами. – Сейчас заварю травянного, своего купажа…аромат будет волшебный…ну и мёд тоже у нас есть.
– Мяса мы не едим, – сказала хозяйка дома, – но есть яички, вкусное овощное рагу, домашний сыр, с горчичным маслом и свежеиспечённым хлебом на закваске, очень даже вкусно, фруктовые десерты…садитесь за стол детки…
Возраст хозяев соответствовал такому простодушному обращению к молодым людям, и Миша с Евой не стали заострять на этом внимание.
В просторной гостинной дома был накрыт чистой розоватой скатертью старый советский массивный лакированный жёлтый стол. На нём, не быстро, но уверенно, появлялась посуда: разнообразные салатники, жаровня, хлебница и так далее. Всё это было наполненно свежей, вкуснейшей домашней едой, благоухающей и возбуждающей аппетит голодных путников.
– Я вам ребята, после обеда, хочу показать мою кузню…Видели её, когда гуляли? – при этом Андреас казалось больше обращался к Еве, будто бы наблюдая за её реакцией.
– Видели! – бодро ответила Ева. – Я только не уверена была, что это за помещение…
– Люблю возиться с огнём и металлом, – улыбнувшись сказал Андреас и добавил, – Лисёнка я уже отдыхать пристроил, не переживайте.
Редкий мёд с горнотравья был незабываем, а чай отдавал зверобоем, саганом-дайля, чабрецом и ещё какими-то приятными ароматами.
Гости и хозяева уже успели пообедать и поболтать о том, о сём.
Неожиданно, хозяин дома молча встал из-за стола и вышел во двор. Антонина на это обратила внимание, нежно улыбнулась глядя ему в спину и сказала:
– Ребят, вы не пугайтесь, Андреас, когда-то побывал на войне, был на ближнем востоке сапёром-инструктором, обучал новобранцев…Он неотёсан немного, но всегда честен, справедлив и добр.
Затем она достала откуда-то из серванта толстый тёмно-красный, бумажный конверт, вложила в него записку, запечатала и попросила передать его своей дальней родственнице, живущей в посёлке у озера, назвав при этом адрес, где её можно было найти и имя – Анастасия.
Место было галереей местных мастеров и художников, Анастасия была хозяйкой этого места и там же работала. И продавцом и "искусствоведом".
Вернувшийся, через некоторое время Андреас, слегка играя желваками на скулах, вежливо пригласил гостей в кузню.
Миша, привыкший не доверять людям, на всякий случай собрался, и выбрал удобную позицию, для контроля над ситуацией. Под его ветровкой-анораком, в скрытых горизонтальных ножнах, висел неплохой рабочий нож, с плоской рукоятью из лёгкого, но прочного углеродного волокна. Он таскал его везде, как оберег. И умел им пользоваться. Сейчас такое проявление свободы представляло собой особую сложность: скрыть от "рекомендательных систем"какую-то покупку, интерес в сети, маршруты поездок, походов и так далее, было проблематично…Ножи и любые другие "опасные"инструменты, как и оружие были запрещены к ношению с собой…При столкновении с агрессивным преступником нужно было либо сразу бежать за правоохранителями; либо пострадать, а потом бежать; либо умереть…Этот маразм забрал у людей последнюю надежду на справедливость, и последнюю искру свободного мира…
Эта свобода, в век, когда контроль над обществом, не так давно, буквально молниеносно перешёл от старой политической элиты, тоже кстати не особо лояльной к ней, к продвинутым технополитикам, была скомпрометирована, опорочена и опозорена.
Но Мишина профессия, частного детектива, подразумевала знания о тихих укромных уголках в сети; о различных неафишируемых сообществах единомышленников и творческих людей; о местах, где можно было скрыться от всевидящего ока; о технологиях и способах ухода от слежки, и много ещё чего…Ему был не по нраву полный контроль над его жизнью; он конечно не бунтовал, но как мог выстраивал свою жизнь, в обход "системы". Рядом с ней. Так что "система"видела его конечно, но очень и очень плохо…
Людям внушали что всё это делается во благо каких-то высших целей и идеалов, ради безопасности и тому подобное, подменяя сами понятия и определения. По даркнету ходили вполне правдоподобные слухи, что так называемые мягкие нейровнушающие технологии, на основе докодировки микротубул мозга, были выпущены из "ящика пандоры". И даже уже начали работать с каким-то особым рвением, скорее остервенением. Они мягко и незаметно вносили корректировки в сам процесс создания мысли, через моду на очень "удобные и незаменимые"нейроимпланты.
Как результат, в своём сознании общество стало становиться послушным стадом. Оно перестало объективно осознавать не только траекторию развития всего человечества; оно позволило запрещать, изменять, отвергать даже слова великих умов и сердец, отпечатанные на бумаге, в книгах. Подменяя, вымарывая и внося коррективы в новые их издания, или если их уже не печатали, просто одним нажатием кнопки изменяли смыслы их трудов в электронных библиотеках. Люди находились в довольно профессионально сконструированном информационном мороке.
Конечно пока ещё оставались, какие-то островки критически мыслящих и видящих правду людей. Но эти островки с каждым днём уменьшались и уменьшались: словно поднимался сам уровень этого "океана"слепоты, необратимо затапливая сушу…
Но как бы то ни было, к тем, кто имел высшие полномочия и уровни доступа к продвинутому самообучающемуся искуственному интеллекту, ещё довольно у многих были неприятные вопросы.
Люди живущие урбанистическим укладом уходили во внутрь себя. Таким был Миша и многие его знакомые. Другие же уходили жить на края ойкумены, лишь бы быть подальше от "системы". Такой была и семья Андреаса и Антонины Даниловых. Когда то они жили в городе, но постепенно бросив всё, переехали на постоянное место жительства, в доставшийся им по наследству дом, в почти незатронутых "цивилизацией"предгорьях.
Андреас, вероятно заметив некую нервозность гостей, постарался не производить ощущение опасности. Он абсолютно искренне рассказывал о своём хозяйстве: шутил, но не панибратствовал; был вежлив, но не слащав.
В кузне было довольно темно, но в большом чёрном кузнечном горне с вытяжкой горело яркое горячее пламя, немного освещая стены увешанные различным инструментом, и заготовками. Большая наковальня располагалась в самом центре помещения, рядом стояла стойка с набором различных захватов и молотов.
На дальней стене, от горна, располагался видимо выставочный стенд готовых изделий. На котором висели ножи и мачете, различного размера и предназначения и даже несколько мечей. С боку от стенда находился массивный щит из тоцевых спилов бруса, в котором торчали несколько метательных топоров, с красивыми и прочными рукоятями, обмотаными кожей. По всему было видно, что их изготавливал опытный и любящий своё дело мастер.
Андреас подошёл ближе к дальней стене и принялся снимать экспонаты со стенда, чтобы показать поближе. Внезапно, в отражении полированного металла, извлекаемой из ножен копии японского традиционного меча, он узрел на миг неявный силуэт в жёлтом сиянии за спиной. Он моргнул глазами и снова всё стало по прежнему. Наваждение исчезло…
Хозяин кузницы мог многое рассказать гостям о необъяснимом зле, но что это такое он так и не выяснил до конца. Он видел, как взрослый сильный мужик совершает самоподрыв на пропускном пункте, словно умалишённый, утверждая, что его заставляют это делать двое детей на улице…
Перед взрывом его товарищи успели заметить за окном что-то ужасное: страшный мираж, тёмное наваждение. Они закричали…
Периферийным зрением, в отражении зеркала, это успел увидеть и Андреас. Но успел разглядеть только маленькие, неявные фигурки мальчика и девочки, держащихся за руки и не сводящих глаз со здания. Вокруг них мерцало жёлтое сияние. В следующий миг они исчезли. Да вообще всё исчезло…
Зато он выжил. Выжил в отличие от всех тех, кто был с ним рядом. И только посечённое мелкими осколками лицо, сейчас, напоминало ему об этом.
Сегодня он снова почувствовал тоже самое. Необъяснимое инфернальное присутствие. Инородное зло, в отражении. И он должен был проверить свою догадку.
Когда-то давно человек, учивший его ремеслу кузнеца, показал ему один способ, как распознать такое зло. Сам он в это тогда почти не верил. Но зато сейчас он знал, что нужно делать.
Андреас отложил меч, подошёл к старому комоду в углу, без труда, выдвинул огромный ящик и осторожно извлёк оттуда замотанный в старую ткань какой-то свёрток. Он положил его на наковальню и начал разматывать. В полутьме вдруг ярко заиграли белые и золотистые блики. Это был большой нож с широким лезвием, рукоять которого была выполнена кустарным способом из двух приклёпанных к нему брусков полированного латунного сплава, казавшегося в отблесках огня золотом.
Он положил нож на наковальню и произнёс:
– Это мой самый ценный предмет коллекции. Жертвенный шаманский нож, посмотрите поближе, потрогайте его руками, только не порежьтесь, очень острый. Углеродистая сталь, хрупковата, но заточку держит отменно.
– Я слышал, что сталь и латунь, образуют гальваническую пару, и металлы корродируют. Не очень разумно – спокойно заявил Михаил, всё ещё внимательно следя за действиями хозяина.
– Это так Миша, но в этом изделии весь смысл в этой паре как раз. Вот возьми его в руки, ощути энергетику. Бери сначала за клинок, а потом передавай также.
С этими словами Андреас подал Мише нож лезвием вперёд и предложил подержать. Рукоятка из латуни в момент передачи оставалась в руке бывшего ветеринара. Миша крепко зажал лезвие ножа в ладони, острым краем от себя, дождался пока Андреас разожмёт свою руку и приблизил изделие к огню, чтобы лучше рассмотреть.
Андреас ждал. Он знал, что сквозь сталь в латунь тут же пошёл невидимый поток энергии, а негативные энергетические образования, чернильные сгустки, захваченные им при этом отражались латунью обратно. Нейтральная же энергия текла сквозь лезвие и рукоять прямо в руку её держащую, позволяя особо чувствительным людям, распознать зло через отпечаток его присутствия. Но так ничего и не почувствовав, Андреас немного смутился.
Этот нож сигнализировал об опасности, и в то же время без последствий для сенсорика возвращал тьму к тьме.
– Чувствуешь что-нибудь? – с надеждой спросил Андреас, предполагая какую-то обратную реакцию.
– Да нет вроде, а для чего собственно он служил раньше? – заинтересовался Михаил.
– Это поисковый инструмент. Неспокойное в людях ищет, иное; на проблемы, если есть с ним, указывает.
– Что-то типа сверхъестественных явлений?
– Долго рассказывать, но по сути да, так.
– Я в это не особо верю. Хотя наш мир и кажется мне полным загадок, и мистики, но в буйство духов слабо верится… – Миша развернулся и протянул Еве нож, держа его за рукоятку.
– Я не возьму его. Им совершали жертвоприношения. На нём кровь невинных животных…– вдруг резко отстранилась Ева, почувствовав неприятное покалывание и онемение в руках. – Что вообще здесь происходит? Я разделяю конечно вашу тягу к творчеству и вы делаете замечательные изделия, но не хочу прикасаться к забиравшему жизни предмету…
– Резонно девочка. – казалось, ничуть не обидевшись, произнёс Андреас-Дуу. – Это несомненно мужское дело, Ева. Хоть мы никогда и не забивали здесь животных, но извини, что тебя этим смутил. Пойдёмте посмотрим на наших лошадей. Если захотите можно будет даже прокатиться.
Старшую кобылу Даниловых звали "Тьма", молодую – "Катана". Андреас довольно быстро запряг их для верховой езды. Объяснил, как правильно и безопасно обращаться с лошадьми, и посоветовал прогулочным шагом спуститься в травянистую долину метрах в двухстах за домом, прогуляться по ней к реке, напоить лошадей и вернуться обратно. Затем ловко подсадил Еву в седло на "Тьму":
– Не подгоняйте сильно, сами идут, – попросил хозяин лошадей.
– Хорошо! Спасибо за прогулку! – ответили влюблённые хором и направились по указанному маршруту.
Лошади не были уставшими, и довольно бодро припустили прогулочным шагом. Вороная лошадь под Евой шла впереди, её ноздри раздувались, она фыркала, выгибала голову, словно пытаясь рассмотреть всадника, но всё же шла покорно дальше. По всему было видно, что она чем-то встревожена.
Уже спустившись к берегу, усыпанному мелкими плоскими камнями, Миша спешился и разулся до босых ног. Взял поводья обеих лошадей и подвёл их ближе, чтобы они могли попить. Сам при этом ступил в чистую, прозрачную воду, и почувствовал, как бодрость начинала возвращаться, после долгой дороги. Вода в реке была свежей, даже прохладной, чистой и звонкой.
– Знаешь Миш, я что-то устала сегодня, может быть долго не будем кататься? – спросила Ева с надеждой. "Тьма"под ней пила не отрываясь, но периодически нервно потрясывала то шеей, то спиной.
– Ещё немного, потерпи, моя хорошая! Напоим лошадок и назад! – ласково ответил Миша, понимая, что покидать так быстро это место, ему совсем не хочется. Он мечтательно закрыл глаза и ненадолго ушёл в себя…
На улице уже вечерело, когда гости вернулись с прогулки. У забора усадьбы их встречал хозяин:
– Вон тот цветастый столбик с резьбой и тряпицами у задних ворот называется коновязь. Привяжите "Тьму"к нижней канавке, а "Катану"к средней, не перепутайте, и не заводите их к яслям. Мне с ними надо будет ещё прокатиться кое-куда…
Даниловы не всегда соблюдали эти поверья про коновязь. Когда-то давно к ним прибилась раненная "Тьма", Андреас-Дуу нашёл её, но никак не мог вылечить. И тогда он обратился к одному местному знахарю. Тот внимательно осмотрел лошадь, окурив её какими-то благовониями и травами, а затем вынес вердикт. Он объявил Даниловым, что вороная кобыла принадлежит нижнему миру и должна поводьями, на отдыхе, всегда быть связана с нижней выемкой на коновязи. Только так она сможет выздороветь. Нижняя канавка для лошадей нижнего мира. Средняя для нашего. А верхняя соответственно для божественных коней. Так они и поступили. После этого лошадь пошла на поправку, а со временем родила свою копию – "Катану"…
– Река сказочная у вас! Я почувствовал себя настоящим индейцем – бесстрашным, свободным и суеверным…, – мечтательно произнёс Михаил, подвязывая поводья, – Как там наш спасённый?
– Спит, – улыбнулся бывший ветеринар, – индейцы это хорошо, они живут на южном берегу озера в "саморезервации"…
– Кто? – удивился Миша.
– Люди, живущие "индианством", в северо-американском индейском укладе…Рекомендую туда съездить. Переночевать. Там дня через три они будут обряды проводить интересные. Можно будет даже поучавствовать. Я дам вам записку, спросите "Брата", он там сторожил, ему её и передадите. Бесплатно приютят, а в ночь обрядов увидите подлинную, истинную красоту…Больше такого нигде не увидите…
С этими словами Андреас-Дуу, быстро зашёл в дом. Минут через десять снова появился на улице, уже с запиской, написанной плохим почерком на вырваной из школьной тетради страничке. В которой были следующие строки:
"Привет тебе от Дуу!
Прими ребят, как меня когда-то! Покажи им истинный мир!
С уважением!"
Попрощавшись с ним и Антониной, Ева и Миша поспешили в посёлок. Когда путники разворачивались для выезда на дорогу ведущую к трассе, они успели заметить, как Андреас подошёл к старшей лошади и склонив свою чёрную голову к её чёрному уху, что-то прошептал, повидимому успокаивая…
Оставшиеся до озера какие-то пятьдесят километров "Единорог"пролетел незаметно для себя и пассажиров. В его салоне, казалось ещё стояли живыми мыслеобразами слова Андреаса-Дуу, о дикой восторженной красоте и незабываемой романтике поселения "индейцев".
И Миша, и особенно Ева, были рады наконец продолжить своё путешествие. Вот только Ева заметно потускнела, склонила голову на бок, сняла обувь, подобрала ноги в коленях, и повернувшись лицом к водителю, задремала.
***
Галерей искусства местных художников и мастеров называлась длинная дощатая летняя п-образная постройка, в которой на прилавках и по стенам, были разложены и развешаны множество картин, керамических, кожанных, деревянных изделий, различных оберегов, амулетов и тому подобного со всех окрестных мастерских. Озеро несомненно усиливало творческий дух, сонастраивалось с живым воображением местных мастеров, синхронизировалось с ними. Что заметно по особенному отражалось на их творчестве. Образы на полотнах были очень насыщены и сильны энергетически, ремесленные изделия несли тот же существенный положительный заряд, но по своему.
Было довольно различимо, что из них было выполненно мастером лично, под вдохновенным влиянием озера, а что представляло собой промышленную поделку, которую оптовики закупают чуть ли не на вес.
Когда путешественники осматривали галерею Миша заметил, что Ева ненадолго зависла около маленькой картины маслом под названием "Ангел". Она смотрела не мигая прямо на изображённую в едва различимых серо-сине-розовых мазках ангелоподобную сущность, и казалось не дышала.
Не долго думая, Михаил, долждался удобного случая, чтобы незаметно купить эту картину и заодно пообщаться с Анастасией. Или Настей, как она попросила себя называть.
Хозяйка галереи была непохожа на свою румяную родственницу внешне. Она была кареглазой, спортивной, сорокалетней "платиновой"блондинкой со стильной причёской и фигурой полной достоинства. Запакованной в обтягивающий, чёрный, мотокостюм. Она буквально только что уже собиралась уезжать из галереи, на своём, довольно дорогом электробайке, домой. Но последние посетители привлекли её внимание, когда обратились к помощнице с просьбой передать ей пакет, и она задержалась.
В пристально-внимательном, но периодически где-то витающем взгляде Насти, сложно было разглядеть что-либо наверняка. Но всё же интуитивно ощущалось, странное в данной ситуации, чувство. Какое-то тихое если не ликование, то надежда. Это же словно подтверждал и какой-то едва ощутимый раскол, в её, не очень приятном, холодном стальном голосе. Но так как не совсем понятна была причина этого раскола, толи из-за притворства, толи от душевного надрыва, то он оставлял двоякое впечатление недосказанности…
В пакете переданном Насте оказались: записка от Антонины, которую она прочитала, сверкнула глазами, и тут же разорвав, выкинула в урну. И несколько миниатюрных акварелей на продажу, изображающих само озеро, лес его окружающий, различных животных, птиц и рыб. Также несколько, вероятно, каких-то тотемных символов, камлающих шаманов с бубнами и так далее…Но на одной из них было что-то особенное, невероятно притягательное и трогательное.
Миша сразу разглядел это сине-чёрное ночное звёздное небо, широкий песчанный берег водоёма с редкими крупными камнями, и завалы из утопленных, когда то деревьев, выброшенных на сушу, но самым главным здесь было множество круглых странных костров, разбосанных вокруг гроздью. Больше похожих на завихряющиеся по часовой стрелке, светящиеся огни, самых разных цветовых спектров в смешанной палитре. Они были живыми и казалось тянулись друг к другу рукавами пламени. На обратной стороне стояла подпись "Серия Тотемы. Личный опыт. Берег костров. 1997 год…Тридцать три года прошло с тех пор, а она всё их рисует…Мистика…". Эту открытку Миша выкупил себе не задумываясь, и сразу дал себе мысленный зарок, обязательно и непременно увидеть это в живую.
– Тоня, до сих пор рисует этот берег…Не раздумывайте долго, возможно это и ваша судьба тоже… – произнесла Настя на прощание.
Миша кивнул ей. Затем вышел к машине и увидев рядом Еву, протянул ей запакованную в грубую бумагу, картину.
– Это "Ангел", он теперь твой!
***
Турбаза оказалась довольно старой, но шикарной. Находилась она прямо на берегу горного озера, имела большую асфальтированную территорию, столовую, пристань с двумя катерами, тренажёрную площадку и разные по комфорту и цене номера.
К озеру в этот день не пошли, так как сильно устали, и на улице было уже темно.
В первый день пребывания влюблённые заперлись в своём бревенчатом домике с нарочито оставленным строителями, словно проросшим через крышу, молодым кедром, и не показывали оттуда носа.
Им было чем заняться…
Они разговаривали, мечтали, и занимались любовью.
Потом опять разговаривали, мечтали и опять …
Ну вы сами знаете, как это бывает!
Когда тело партнёра или партнёрши невообразимо сильно тебя влечёт!
Когда тебя потрясывает только от одной сладострастной мысли!
А от предвкушения изменяется состояние сознания!
Когда всё происходящее ощущается идеальным!
Когда его или её анатомия настолько совершенна, что кажется именно для тебя его или её создал Бог!
Когда многократно истраченные силы, лишь возбуждают аппетит и следующий порыв страсти!
А бешенные ускорения ритмов достигают пика и сливаются с последующими расслабленниями…раз за разом…раз за разом…
В эти минуты чувствуешь себе бессмертным…
И не сомневаешься, что конкретно эта человеческая любовь поселится рядом, навсегда!
Просто она будет то появляться, то скрываться за туманом вечности.
Но бесконечно долго находиться на расстоянии вытянутой руки. И ни конца, ни края…
***
На второй день влюблённые, по пути на завтрак, вышли на пирс с целью увидеть наконец долгожданное озеро. В этот момент три мелких чёрных ласточки, уселись напротив, на фал пришвартованного старого рыбацкого судна, посаженного у берега на мель. Оно уже давно требовало покраски и ремонта, но в открытых дверцах по левому борту, в микроскопическом гальюне, виднелся новый блестящий керамический, а с виду практически фарфоровый унитаз. Это было несколько странно и довольно смешно. Поэтому влюблённые от души посмеялись и попикировали шутками друг друга, воображаемого капитана и юнгу.
Когда этот импровизированный стендап иссяк сам собой. Одна из птиц неожиданно практически упала со своего насеста вниз, спикировала над прозрачной водой и сделала круг над парой, созерцающей её полёт. Несмотря на опасность, птица уселась около людей на расстоянии вытянутой руки, с тонкой веточкой в клюве, положила её рядом и набрала немного сырой глины, подхватив веточку обратно, вспорхнула и видимо вернулась обратно заниматься постройкой своего гнезда. Чтобы это не значило, Миша принял это за хороший знак.