Избранные статьи в двух томах. Том II. Современная психопатология

Вильгельм Штекель

В последние десятилетия особое распространение приобрело понятие аутоагрессии, под которым понимается любая активность, осознанно или неосознанно направленная на причинение вреда самому себе – физического или, что упоминается реже, психического. Формы причинения себе физического ущерба уже упоминались, но сюда же следовало бы отнести даже такие бытовые ситуации, когда в сердцах мы бьем кулаком по столу, причиняя себе боль, а также характерную для некоторых личностей склонность ввязываться в любую драку, даже не зная, почему и отчего она возникла.

Психическая аутоагрессия также имеет множество форм и индивидуальных вариантов реализации. В частности, к этой группе относятся самоуничижение, низкая самооценка, самообвинение, фиксация на чувстве вины и т. д.

Все это хорошо известно специалистам, но далеко не всегда привлекает их внимание и воспринимается с должным пониманием как феномены, требующие терапевтического воздействия. Чтобы патологическая составляющая этого феномена стала более понятной, мы вначале должны признать, что человеку, как и любому другому живому существу, вовсе не должно быть свойственным направлять агрессию на самого себя, так как это противоречит инстинкту самосохранения. Добавлю, что мне не удалось найти каких-либо сведений о наличии аналогичных саморазрушительных тенденций у представителей животного сообщества. И тогда мы должны признать, что самодеструкция является исключительно человеческим феноменом, а наше главное отличие от всех других существ – наличие психики и сознания, и, следовательно, именно эти психические структуры ответственны за все проявления аутоагрессии.

В психоанализе направление агрессии на себя (или обращение агрессии на собственную личность) рассматривается как защитный механизм. Чтобы это стало более понятным, проясним суть психоаналитической концепции, которая состоит в том, что самодеструктивное поведение является следствием перенаправления агрессии, исходно направленной на какой-то внешний объект, как правило, столь же любимый, как и ненавистный, или недостижимый для наказания (по объективным или моральным принципам).

Проведенные в начале XX века психоаналитические исследования случаев суицидов студентов венских университетов позволили сформулировать эту идею еще более ярко: «Себя не убивает тот, кто не хочет убить другого». Я думаю, что те, кому приходилось сталкиваться с суицидами и серьезно исследовать их причины, согласятся, что чаще всего в их основе обнаруживается любовный конфликт, в том числе между возлюбленными, детьми и родителями, между начальниками и подчиненными, а в последние десятилетия – между личностью и обществом. Точно по такому же сценарию также развивается интрапсихический конфликт при нарциссическом развитии личности. В частности, имеется в виду конфликт между «тайным идеалом своего Я» (между собой любимым) и реальным положением личности в существующей или складывающейся иерархии тех или иных отношений (то есть тем, как эта личность воспринимается и оценивается окружающими). Наиболее часто такие варианты аутоагрессии встречаются у студентов творческих профессий, и причины этого понятны. Молодые люди, которые на протяжении ранней юности («благодаря» родителям и/или учителям) уверовали в свою исключительность и талантливость (в обычной школьной среде), вдруг оказываются среди таких же, а в ряде случае – куда более талантливых сокурсников, и эта нарциссическая рана может оказаться непереносимой.

Штекелю также принадлежит идея о синдроме «веры в великую историческую миссию» (иногда именуемого как «комплекс Христа»). Раскрывая сущность этого синдрома, Штекель писал о том, что существует огромное множество людей весьма скромных способностей, которые в глубине души искренне верят, что им предназначена какая-то великая историческая миссия. И этот разрыв между страстно желаемой (в некотором смысле, патологической) потребностью стать исторической личностью и реальной возможностью для таких притязаний может приводить к самым трагическим последствиям. Самый яркий пример – Андрес Брейвик, который в 2011 году расстрелял 68 своих соотечественников. И нисколько в этом не раскаивается. Об этом знают все. Но далеко не всем известно, что до этого Брейвик составил 1500-страничную декларацию о том, как следует изменить современный мир. Сейчас эта декларация есть в Интернете и переведена почти на все европейские языки, включая русский. А кто бы стал читать этот опус, если бы Брейвик не совершил это ужасное преступление?

Андрес Брейвик

Вильгельм Штекель был первым, кто уделял особое внимание так называемым актуальным неврозам и указал на особую роль «актуальных психических конфликтов», один из вариантов которых был мной приведен выше. Здесь уместно сделать еще одно примечание. В психоанализе было обосновано, что механизмы, обусловливающие развитие психических расстройств, присутствуют в психике всех людей, но для их малигнизации (озлокачествления) обязательно требуется тот или иной актуальный конфликт, который должен превышать глубоко индивидуальный у каждого уровень переносимости собственных переживаний.

«Гермес смотрит, как тело Сарпедона уносят Гипноз и Танатос» (Сон и Смерть). Сторона А так называемого «Кратера Евфрония», краснофигурной древнегреческой чаши, выполненной гончаром Евкситием и художником Евфронием приблиз. в 515 г. до н. э.

Когда Штекель ввел понятие Танатоса, он сразу отметил огромное психическое напряжение, которое возникает в каждом случае соприкосновения не только со смертью, но даже с темой смерти. Рутинизация убийств и смерти, которая сформировалась в современном обществе под влиянием кинематографа и ТВ, конечно, наложила отпечаток на эту феноменологию. Но здесь следовало бы посмотреть глубже, и считаю, что можно с определенной уверенностью предполагать, что сама рутинизация этой темы в самом массовом из искусств является также вариантом психологической защиты, в частности, от тревожности и фрустрации, возникающих от любого соприкосновения с темой смерти.

Штекелю также принадлежат одни из первых описаний символических проявлений стремления к смерти в фантазиях пациентов, а позднее уже Фрейдом было постулировано, что идеи смерти обнаруживаются практически во всех фантазиях, мифах и сказках. Вряд ли требуются какие-то примеры – при внимательном прочтении это легко обнаруживается в любой самой детской сказке.

Весьма интересным является исследование Штекелем латентной гомосексуальности, которая уже в наше время приобрела характер некой общечеловеческой тенденции. В данном случае речь вовсе не идет о количественном росте лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией, гей-парадах или более толерантном отношении общества к этой проблеме. Еще в самом начале XX века Штекель отмечал, что вовсе не прекрасный пол проявляет склонность к новым и все более изощренным эталонам женской красоты. Причина в другом, отмечал он, а глубинная сущность проблемы состоит в том, что генетически заданная «округлость форм» и все прочие атрибуты женственности утрачивают свою сексуальную привлекательность для мужчин. Поэтому женщины вынуждены коротко стричь волосы и постоянно заботиться о том, чтобы вопреки своей природе, выглядеть тонкими и сухощавыми, похожими, скорее, даже не на нимфеток, а на мальчиков-подростков. Далее Штекель пишет, что женщины вынужденно отказываются даже от того, что на протяжении веков считалось их безусловным достоянием, – от стыдливости. Притом все это интерпретируется в рамках все тех же деструктивных тенденций развития современного социума и культуры, в частности, имеется в виду деструкция отношений между полами.

Сколько бы мы ни мечтали о личном бессмертии, пока существует только один вариант для реализации этого (безусловно, нарциссического) желания: обретение генетического бессмертия в детях. Но и в этом случае мы обнаруживаем неоспоримую правоту тех положений, которые были сформулированы в психоанализе более 100 лет назад. В частности, все большую распространенность приобретают идеи «child-free», то есть отказа от желания и возможности иметь детей лицами фертильного возраста. При обследовании современной германской популяции в некоторых регионах таких женщин и мужчин уже около 40 %. Аналогичное исследование, проведенное в Московской области, выявило сопоставимые результаты – 25 %.

Фрейд, как известно, не очень любил Штекеля, но и он должен был признать, что у человека (а сейчас присутствует множество признаков того, что и у Человечества в целом) имеется явно выраженное стремление к смерти. Иным способом просто невозможно объяснить феномен агрессивности человека и его неискоренимое стремление к разрушению. Это стремление было не так заметно, пока разрушались традиции и обычаи, исторические памятники, города и страны или представления о добре и прекрасном. Но сейчас, когда уже нельзя не замечать, что нашими общими усилиями мы почти разрушили ту экологическую нишу (под названием Земля), в которой мы только и можем существовать, эта тенденция проявляется со всей очевидностью.

В заключение позволю себе привести достаточно объемную, но чрезвычайно емкую цитату из работы Фрейда:

«С точки зрения консервативной природы первичных влечений было бы большим противоречием, если бы целью жизни было никогда до этого не достигавшееся состояние. Скорее всего, этой целью должно быть старое исходное состояние, из которого живое существо когда-то вышло и к которому оно, идя всеми окольными путями развития, стремится возвратиться. Если мы признаем это как не допускающий исключения факт, что все живое умирает, возвращается в неорганическое… то мы можем лишь сказать, что цель всякой жизни есть смерть».

3. Манипуляции сознанием через сферу бессознательного

Как известно, серьезный научный интерес к казалось бы, сугубо психологической проблеме бессознательного появился лишь в 50-е годы XX века. Но он стимулировал целую серию интереснейших физиологических исследований в области защитного или подпорогового восприятия, преимущественно на Западе. Хотя было бы несправедливым не отметить здесь безусловные приоритеты отечественной науки. Так, еще И.М. Сеченов (1881) признавал, что, помимо явного или осознанного ощущения, могут существовать явления, которые он характеризовал как «ощущения в скрытой форме». Тогда же Н.И. Сусловой (в лаборатории И.М. Сеченова) было установлено, что неосознаваемые раздражители могут вызывать определенные физиологические эффекты.

Однако в последующие годы, как отмечал в свое время А.С. Прангишвили (1978), «скепсис в отношении психоаналитического истолкования проявлений бессознательного переходил постепенно в понижение интереса к самой проблеме». Тем не менее одна из первых отечественных работ по исследованию неосознанной психической деятельности вышла в 1945 г. В ней Л.А. Чистович, работавший в то время в лаборатории Г.В. Гершуни, сделал сообщение о возможности выработки условных рефлексов на неощущаемые звуковые раздражители, интенсивность которых была существенно ниже порога восприятия. В последующем Г.В. Гершуни и его сотрудниками (1955) было убедительно показано, что порог ощущения не является абсолютным пределом реагирования органов чувств (и сознания) на внешние стимулы. А в 1976 году Э.А. Костандовым было выявлено, что биоэлектрические и вегетативные реакции на эмоционально значимые для личности стимулы формируются при более низкой интенсивности воздействия раздражителя, чем требуется для его опознания.

Иван Михайлович Сеченов

Наиболее значительный экспериментальный опыт по вопросу исследования неосознаваемой психической деятельности был накоплен в зарубежной психологии и медицине. Исследования Диксон, а затем Брауна и Крагх позволили сделать заключение, что во многих случаях особенности сознательного восприятия могут формироваться подпороговыми воздействиями, которые оказывают влияние как на оценку воспринимаемых объектов, так и на суждение о содержательной характеристике явлений. Эти данные затем создали предпосылки для появления концепции «защитного восприятия», суть которой, по определению Эриксена (1954), состоит в «способности человеческого организма распознавать присутствие возбуждающих стимулов на бессознательном (не выражаемом словесно) уровне». Полученные выводы, в свою очередь, стимулировали ряд исследований по влиянию подпороговых стимулов на произвольные реакции и сознательное поведение человека. В связи с этим Л. Бейкер позднее ввел понятие «истинных психологических порогов», которые находятся ниже (физиологических) порогов восприятия, а позднее Дж. Г. Миллер установил, что распознавание без осознания является функцией тренируемой. Эти опыты были чрезвычайно просты и осуществлялись преимущественно с помощью тахистоскопов, когда испытуемым предъявлялись стимулы (преимущественного зрительные образы) различного эмоционального содержания в течение интервалов, исключающих возможность их опознания. Параллельно осуществлялась запись некоторых физиологических показателей и фиксировались результаты наблюдения и самонаблюдения. Особенно впечатляющими были различия реакций на неосознавамые стимулы, символизирующие такие противоположенные понятия, как «счастье» и «смерть», а также образы, апеллирующие к сексуальной сфере испытуемых.

Григорий Викторович Гершуни

В 70-е годы XX века в результате исследований влияния подпороговых стимулов на произвольные реакции человека были получены чрезвычайно интересные данные, тут же нашедшие применение в психологии рекламы. В частности, было установлено:

1) подпороговая стимуляция активизирует соответствующие данному воздействию ассоциации (самыми конкурентными среди которых являются пищевые и сексуальные – и мы легко находим подтверждение этому в современной рекламе, где апелляция именно к этим сферам естественных потребностей легко обнаруживается в рекламе пива, зубной пасты, автомобилей и т. д.);

2) эффективность подпорогового стимула проявляется лучше в состоянии пассивного расслабления воспринимающего;

3) наиболее доступным (и «уязвимым») для подпороговой стимуляции является зрительный анализатор;

4) подпороговые стимулы лучше реализуются, если они обращены к витальным потребностям личности (этот вывод отчасти дублирует и одновременно расширяет п. 1).

Подчеркнем еще раз: поскольку перечень общих для всех людей витальных потребностей не велик, а наиболее конкурентоспособными обоснованно считаются сексуально окрашенные стимулы, а также связанные с оральными наслаждениями, основная часть рекламы прямо или косвенно апеллирует именно к этим сферам и реализуется электронными СМИ преимущественно в прайм-тайм (с 18 до 21 часов), когда зрители пребывают в состоянии пассивного расслабления, нередко сочетая его с приемом пищи. Совмещение ситуации поглощения последней с поглощением информации является дополнительным («катализирующим») фактором.

В современной психофизиологии принято считать, что подпороговый стимул (особенно при многократном его повторении) формирует своего рода физиологическую «гипотезу», в результате чего повышается вегетативная активность, которая сохраняется до тех пор, пока эта гипотеза не будет «подтверждена» или «опровергнута» (реализована в действии). Но даже

в случае, если это не приводит к конкретному действию, подпороговый стимул может навязывать ориентировочную классификацию или идентификацию стимулов и, соответственно, формирование мотивационных установок и оценочных суждений (по принципу «хороший – плохой»).

В этот же период было высказано предположение, что подпороговая стимуляция может оказывать определенное влияние на поведенческие реакции человека «в обход» сознательного контроля, вызывая в некоторых случаях эффект императивного подсознательного внушения, и, являясь для сознания индивида в этом случае в известной степени стимулом «изнутри», не встречает внутреннего сопротивления, т. к. субъект связывает совершаемые действия со своими внутренними побуждениями и никак (сознательно или критически) не относит их на счет чисто внешних воздействий. И хотя эти положения многократно оспаривались, тем не менее они также активно используются в современном рекламном бизнесе.

В дальнейших исследованиях О. Петцлем было выявлено, что надпороговые стимулы – и это самое важное: находящиеся вне фокуса внимания – действуют так же, как и подпороговые.

Многочисленные исследования феномена Петцла, который исходил из концепции 3. Фрейда, позволили сделать весьма существенные выводы, в частности:

1) анализаторы фиксируют и способствуют сохранению в памяти значительно большего объема информации, чем та, которая отражается в сознании;

2) повторное предъявление подпорогового стимула приводит к снижению порога восприятия и может вызвать пороговую реакцию, при этом преимущественно невербальную или поведенческую;

3) действие подпороговых стимулов, по-видимому, имеет много общего с эффектом постгипнотического внушения и может проявляться через мотивационную сферу.

Здесь уместно еще раз подчеркнуть, что стимулы, находящиеся вне фокуса сознания, воспринимаемые «боковым зрением» или «боковым слухом», также относятся к подпороговым, а их действие усиливается при многократном предъявлении одних и тех же стимулов.

Я позволю себе чуть-чуть пояснить эту идею ее практическим воплощением: когда мы, сидя перед экранами телевизоров, в очередной (тысячный) раз отворачиваемся от надоевшей «тети Аси с ее порошком», или от мужиков, которые «сидят за кружкой пива и не жужжат», или от надоевших зубов, которые «здесь коренные жители», и временно как бы переключаемся на другие дела, темы разговоров, домашние заботы и т. д., мы создаем самые идеальные условия для вхождения этих надпороговых стимулов в подсознание, фактически в виде императивных подпороговых.

В заключение несколько слов о новых психологических технологиях так называемой репрессивной коммуникации, которая активно используется современными СМИ.

Из многочисленных манипулятивных техник здесь следует упомянуть несколько основных:

1) отсечение от потоков альтернативной информации в целях блокировки критического восприятия и оценки доступной (предъявляемой) информации;

2) специальные методы убеждения некомпетентного слушателя или зрителя не столько в форме рационального или логического построения, сколько в форме массированного интеллектуального и эмоционального воздействия, в совокупности создающих феномен «интеллектуального насилия»;

3) подбор убедительных аргументов, принадлежащих к трудно отрицаемым или не верифицируемым;

4) предложение ситуационно «лежащего на поверхности» решения в условиях дефицита времени для его восприятия без возможности критического осмысления и обдумывания;

5) манипулятивное предложение мнений нескольких специально подобранных экспертов (заведомо представляющих не весь спектр мнений) и целенаправленное (манипулятивное) присоединение аудитории к мнению одного из них;

6) апелляция к базисным потребностям, социальным ожиданиям и примитивным чувствам аудитории (вопреки логике и здравому смыслу);

7) использование других специальных приемов PR-подавления (их сейчас известно более 200), в частности, ориентированных на минимизацию способности к самостоятельной оценке информации и формирование не самостоятельных, а так называемых связанных суждений.

Все вышеизложенное предполагает необходимость разработки механизмов защиты каждой конкретной личности и общества от недоброкачественной информации и от недобросовестной деятельности PR-тех-нологов:

1) среди направления этой работы можно было бы выделить четыре основных: гласный анализ механизмов и приемов подавления и интеллектуального насилия;