Агент силовой разведки

– Ничего здесь не трогали?

– Никак нет.

– Подождите за дверью, Юрий Сергеевич. Вы мне еще понадобитесь.

В кабинете Директора было тепло. Дрова в камине прогорели, однако он не был основным источником тепла: за шторами угадывались радиаторы водяного отопления. Болотин через ткань приложил к батарее руку и отдернул ее. Нет, она не была горячей... но мягкой. Он отдернул штору и увидел домашние тапочки, сушившиеся на батарее. «Мило, – хмыкнул Болотин, – по-домашнему. Деревенщина».

Он более внимательно разглядел камин и по золе определил, что в очаге сгорели какие-то бумаги.

Левая рука Директора лежала на предсмертной записке. Конечно, был уверен министр, капитан Линьков пробежал ее глазами. Возможно, передал содержание вице-адмиралу Сергееву, получил от него указания.

Путь к «Восточному фонду» был короток, но далеко не прост. И только сейчас, стоя над трупом Директора, Болотин отбросил последние сомнения: фонд, о котором ему рассказывал Мартьянов и о котором он так часто думал, существовал на самом деле. Ему оставалось только дотянуться до него рукой, сделать один шаг.

Он открыл дверь кабинета. Генерал-майор Щеглов и полковник Егоров только что прибыли, и Болотин подозвал полковника.

– Мартьянов с тобой?

– Так точно. Сидит в моей машине.

– Приведи его.

Вадима Мартьянова министр встречал взглядом: «Полюбуйся на дело рук своих». Предатель не был жалок в его глазах. Даже предательство – это поступок. Мартьянов не был безволен, его не сломила смерть того, кому он служил на протяжении ряда лет. Он шел к цели, и его измена была оправданной. Более того, Болотин видел в нем делового партнера.

Генерал усмехнулся:

– Повтори при свидетеле: где хранится «Восточный фонд»?

Вадим Мартьянов ответил ему схожей усмешкой.

Болотин снова потревожил Егорова:

– Личный архив Директора перевезли в профильный отдел военной контрразведки. Где находится архив, об этом тебе скажет капитан Линьков.

Геннадий Егоров не удержался от вопроса:

– Что в предсмертной записке?

– Всего два слова: «Честь имею!»

Москва, 15 января, среда, два дня спустя

В пивной, месте, где можно было получить необходимую ему информацию, неузнаваемый в гриме (очки, усы, бородка, парик), Виктор Лугано узнал, «что же на самом деле произошло в одной из квартир на Патриарших»: взрыв машины из-за неисправности топливной системы и электропроводки. Пока приехали пожарные, машина выгорела полностью, а труп водителя обуглился до «румяной корочки». Из уст нескольких завсегдатаев бара эта версия прозвучала настолько убедительно, что Виктор был готов поверить в неисправности, которые и привели к взрыву. Только в баке его машины в то утро плескалось от силы четыре литра бензина – лампочка на панели приборов даже не мигала, а горела постоянно. И самое главное. С зимней рыбалки не вернулся самый возрастной агент: Андрей Немиров «задохнулся продуктами дыхания» в зимней полиэтиленовой палатке. Олег Кангелари был сбит праворульной «Тойотой». Также в своем подъезде выстрелом в голову был убит пятый номер в группе, Леонид Аболтынь. На судьбу Александра Болотникова (номер 7) пролила свет заметка в «Известиях»: «Наш спецкор в Италии сообщает: вчера в полдень в апартаментах Виктора Вельфа был найден мертвым научный сотрудник РАН [1 - Российская академия наук; до декабря 1991 года – Академия наук СССР.] Александр Болотников. Следов насилия на теле не обнаружено. Ведется следствие».

Кто-то убирал агентов «Востока»...

А что же его шеф?

Как ни странно, ответ на этот вопрос Виктор Лугано нашел в газете «Красная звезда». В одной заметке говорилось о снятии с должности замначальника Генштаба и начальника ГРУ, другая представляла собой некролог.

С той минуты Виктор Лугано остался без хозяина, без поддержки. В первую очередь ему предстояло решить важный вопрос: под каким именем жить дальше. У него остался комплект (внутренний и заграничный паспорта, водительское удостоверение, трудовая книжка) на имя Лугано. Второй комплект – на имя Бурова Григория Петровича, с открытой (проштемпелеванной) страницей в трудовой книжке. У него не было оснований усомниться в подлинности этих документов, но вдруг в том же паспорте на имя Бурова вкралась ошибка?.. Он оставил себе прежнее имя и соответственно старые документы. Для тех, кто пытался убрать его, он был мертв. Никто не станет отслеживать через структуры МВД, ГУВД, ОВД человека по имени Виктор Лугано.

ГЛАВА 4

Проникновение

Тунис, 17 января, пятница

– Сколько раз ты был в Тунисе?

Вадим Мартьянов пожал плечами. Он не помнил точную цифру. Она приближалась или уже превысила сорок.

Одна из самых напряженных поездок стала и самой памятной: пять лет назад Хабиба Бургибу, который находился на посту президента Туниса тридцать лет, отстранил от власти премьер-министр его кабинета. В то время у Мартьянова возникли серьезные проблемы с выездом из страны.

Тунис не был чисто восточной страной. Господство Рима, длившееся пять веков, оставило множественные памятники античной архитектуры, разрушив следы деятельности пунийцев, нумидийцев. Непаханое поле деятельности для археологов, рассуждал Вадим. В отличие от России, в Тунисе высокий рост экономического развития пришелся на провинции и, как следствие, сказался на характере градостроительства. Состоятельные тунисцы предпочли город – как культурный и политический центр, забывая о роскошных загородных виллах.

Но каков был стиль тунисских городов, античный или мусульманский? Для себя Мартьянов сделал однозначный вывод: это стиль, приспособленный к местному климату и специфике местных строительных материалов. Большинство домов снаружи неприветливы, лишены украшений, в них окна и двери жилых помещений выходят во двор, и почти в каждом дворе – фонтан, несущий утреннюю свежесть, влажный мозаичный пол. Такими же мрачными, как наружные облики домов, выглядели саркофаги и могильные стелы. Мартьянов узнал, что жестокая религия тунисцев требовала приносить в жертву богам первенцев. На тофете[2 - Тофет – место на юге Иерусалима, где некогда стоял идол Молоха, которому приносили в жертву детей, сжигая их на огне.] одного только Карфагена было сожжено пятьдесят тысяч детей; и такие пунийские культы отправлялись еще и во времена римлян.

Вадим Мартьянов не мог сказать, черствела ли его душа в этом жестоком краю с его унылыми пустынными пейзажами, но свой мрачный отпечаток на него она наложила – это точно. Его любовь к Тунису была мрачной, как если бы он был влюблен в кладбище – но с одним условием: с его роскошными фонтанами и прохладой, недоступными взору простых смертных.

Вадим подвел сопровождавших его Егорова и Жученко ко дворцу XVIII века.

– Это и есть хранилище «Восточного фонда»? – поинтересовался полковник, одетый в серые брюки, модный твидовый пиджак и «поддевку»-джемпер с треугольным вырезом.

– Перед вами Музей национальных традиций, – просветил его Вадим.

– Ну конечно, – театрально, чтобы и с галерки можно было увидеть, – округлил глаза Егоров. – Ты же у нас эстет. И мне, как и тебе, тоже позарез хочется взглянуть на хранилище. Говоришь, «Восточный фонд» был переведен в Тунис в 1957 году?

– Да. Когда президентом страны стал Хабиб Бургиба. Он был юристом, не раз подвергался арестам за агитацию против французских колониальных властей. Был освобожден гитлеровцами, принят самим Муссолини. После чего вывернулся: «Я уверен в поражении Германии и Италии», – Вадим хохотнул. – Дальше призвал к борьбе против них. Не знаю, был ли он мудрым, но скользким, как налим, – это точно: его выбор не в пользу социализма не стал причиной разрыва отношений с Советским Союзом.

– Советская военная разведка оказала на него влияние?

– Да, в своем ключе. Есть такое выражение – «Подспудные силы», то есть не проявляющиеся открыто. Пик деятельности нашей военной разведки в Тунисе пришелся на 1942–1943 годы, когда здесь шли ожесточенные бои между итало-немецкой армией и войсками антигитлеровской коалиции. Нашими агентами стали в том числе и деятели культуры. Например, сотрудница городского музея, ставшая впоследствии его директором.

– Это с ней у тебя запланирована встреча?

– Точно. Ее зовут Наима Летаеф. Она наполовину арабка, наполовину француженка. Уже в годах – ей шестьдесят два. Последние пять является старшим хранителем. Свой директорский кабинет уступила старшему сыну. Младший умер несколько лет назад.

– Передай ей наши соболезнования, – ухмыльнулся Егоров.

Мартьянов бросил взгляд на часы и на правах старшего распорядился:

– Ждите меня здесь.

– Подождать тебя, пока ты не выйдешь, – не меняя выражения лица и тона, добавил полковник.

– Из музея только один выход. А я не бабочка, через стены не перепорхну. При посторонних хранитель не откроет дверь хранилища. Об этом я вам все уши прожужжал в самолете.

Они не проходили через рамку металлодетектора в «Шереметьеве». Полковник Егоров и капитан Жученко, явно козыряя своим положением при министре, вместе с Мартьяновым вышли на летное поле через служебный вход. В остальном вели себя как обычные пассажиры.