Война 1870 года. Заметки и впечатления русского офицера

Но если бы даже немецкая артиллерия и заставила замолчать парижские форты, то, все же оставалось бы еще много дела: надо было подвигать вперед осадные работы, конечно с значительною потерею в людях; затем короновать гласис, перейти через ров и тогда только укрепиться в фортах, под которыми могли быть и заложены мины. По занятии фортов, опять необходимо было бы подвигаться вперед, чтобы овладеть валом, которым Париж окружен, и при этой операции снова терять и время и людей. Только с занятием городского вала представится возможность действительно бомбардировать Париж, так как с фортов, а тем более с батарей обложения, снаряды могли попадать лишь в некоторые кварталы и население находило бы убежище в других, более отдаленных частях города.

Большая часть земляных и плотничных работ на батареях против фронта атаки, т. е. против фортов Исси, Вавра и Монт-Ружа, были почти совершенно готовы уже к 15 ноября; к этому же времени и осадный парк, в составе около 350 орудий. находился уже у Вилла-Кублэ; недоставало только снарядов.

Действительно, перевозка снарядов большого калибра и в таком огромном количестве, дело весьма затруднительное; для того же, чтобы с некоторым шансом на успех начать бомбардирование, необходимо было иметь наготове, по меньшей мере от 1200 до 1500 выстрелов на орудие, т. е. на все 350 орудий, от 420 000 до 525 000 снарядов или, от 210 000 до 262 500 пудов чугуна.

Несмотря, однако же, на это, если бы немецкая армия выказала желание бомбардировать Париж в скором времени по обложении его своими войсками, то дело перевозки снарядов по всей вероятности, пошло бы гораздо успешнее, хотя от Нантеля, где были сложены все снаряды, до Вилла-Кублэ[[30 - Окружным путем, – вне выстрелов парижских фортов, так-как по разрушении Нантельского тоннеля, железная дорога доходила, в первое время, только до этого пункта.]] и считается 120 верст. Повозкам, перевозившим снаряды, требовалось по 9 дней для движения туда и обратно. Но, вместо того, чтобы посылать – как это делалось в начале осады, за снарядами, в Нантель, повозки, собранные реквизиционным способом (большая часть которых не доходила до места, так как подводчики или скрывались от слабого конвоя, или же нарочно ломали свои экипажи), следовало бы еще в начале ноября нов. ст. выписать из Германии тысячу четырех-конных подвод, которая между тем, только в первых числах декабря прибыла оттуда по железным дорогам.

Нет никакого сомнения, что если меры эти не были приняты заранее и если, вообще, все приготовления к бомбардированию делались довольно вяло в армии, в которой каждое распоряжение, считаемое необходимым, исполняется, обыкновенно, с изумительною энергиею, то это потому, что многие из начальствующих лиц в немецкой армии были убеждены, что Париж может быть принужден к сдаче голодом, и что в бомбардировании не представится надобности. Нельзя также отрицать и того, что позднему бомбардированию Парижа не мало содействовало и желание избавить от разрушения эту блестящую столицу современного цивилизованного мира и сохранить собранные в ней бесчисленные сокровища искусства.

Затем обращаясь к рассмотрению общего вопроса о бомбардировании укрепленных городов, мы должны заметить, что соединение больших городов с крепостями не соответствует ни военным целям, ни условиям современного состояния человеческого общества.

Без сомнения, крепости необходимы для армий, как опорные пункты и места для склада различных запасов, обеспеченных, таким образом, от внезапных нападений неприятеля; наконец как средства задерживать быстрое внутрь страны наступление неприятельских армий, которые принуждены бывают оставлять значительные отряды, для наблюдения за крепостными гарнизонами. Но все эти цели могут быть достигнуты иным путем, без обращения больших, многонаселенных городов в крепости, в случае осады которых является столько невинных жертв и такая масса незаслуженных страданий…[[31 - В России почти все крепости отделены от городов и форштадты их вне района выстрелов, – например: Новогеоргиевск, Брест-Литовок, Ивангород, Бобруйск, Керчь и другие.]].

Достаточно взглянуть на развалины Страсбурга, прочесть составленные очевидцами описания ужасов бомбардирования этого города, чтобы понять ту страшную драму, которая разыгрывается в это время.

Страшно подумать о том, что будет с Парижем, с его почти двухмиллоннным населением, решившимся на геройскую защиту до последней крайности. Уже и теперь масса его жителей переносит большия лишения. Говорят, что большая часть детей, родившихся за полгода до обложения города и во время его стадневной осады, умерли уже от физического истощения матерей и кормилиц, лишенных возможности пользоваться тою пищею, с которою свыкся их организм…

Поэтому нет ничего удивительного, если в немецкой армии под Парижем долго не решались приступить к бомбардированию этого города, тем более, что в начале многие были уверены, что Париж не в состоянии выдержать продолжительную осаду и принужден будет сдаться, вследствие недостатка продовольствия.

Невозможно, действительно, не отдать должной справедливости тому необыкновенному искусству с каким был разрешен вопрос о продовольствии 500 000 гарнизона и многочисленного населения столицы Франции, и с каким правильным расчетом были распределены между жителями жизненные припасы.

В настоящую минуту, бомбардирование Парижа представляется уже совершившимся фактом, хотя еще и недостигшим своего конечного результата. Не смотря, однако же, на это, мы думаем, что если нельзя уже было избежать бомбардирования, то как в интересе самих германских войск, так и в смысле человеколюбия, следовало бы начать его ранее, так как известно, что при всех подобных осадах и обложениях населенных городов, несравненно большее число людей делается жертвами различных лишений и болезней, чем погибает в бою и от неприятельского огня.

Выше мы уже показали, что пруссаки могли начать бомбардирование еще в ноябре месяце; батареи обложения были готовы уже к 15 ноября нов. ст.; осадный парк также был уже на месте; что же касается снарядов, то они могли быть перевезены своевременно, если бы приняты были указанные нами выше меры, и которые, конечно и в прусской армии имелись в виду. Затем оставался нерешенным только один вопрос – не будет ли осаждаемый иметь возможность сосредоточить, между фортами, большее число орудий и не заставит ли он, этим численным превосходством, замолчать батареи обложения?

В настоящее время вопрос этот разрешен уже фактически; но и в начале осады, большинство прусских артиллеристов и инженеров высказывали убеждение, что немецкая артиллерия заставит молчать французские батареи, как вследствие превосходства своей материальной части, так и вследствие принятой в ней системы стрельбы из осадных орудий – на высоких лафетах, через банк, тогда как французская крепостная артиллерия стреляет через амбразуры; при новейших же усовершенствованиях в артиллерии амбразуры весьма скоро засыпаются и скорее представляют цель для выстрелов неприятеля, а не прикрытие от них. Мнение это, оправдавшееся на опыте при осаде Страсбурга, вполне подтвердилось и при бомбардировании парижских фортов.

VIII. Действия кавалерии

Нельзя не отдать полной справедливости тому искусству и умению, с какими пруссаки распоряжаются, в настоящую кампанию, своею кавалериею: это, по-истине, была – как выразился император Наполеон III, – непроницаемая завеса, вполне скрывавшая от неприятеля все движения войск, так-что французы, не смотря на то, что им приходится действовать в собственной стране, никогда не могли с верностью определить – куда или откуда двигаются войска прусских армий. Между тем, с другой стороны, пруссаки, посредством посылки дальних и в высшей степени смелых разъездов, не только всегда своевременно были извещаемы о всех движениях неприятеля, но даже с положительною точностью знали о расположении его войск.

До какой степени пруссаки умели пользоваться услугами своей кавалерии и закрывал ею от внимания неприятеля все передвижения своих войск, можно видеть из того, что после седанской капитуляции, император Наполеон, разговаривая с графом Бисмарком и прусскими генералами о последних военных событиях, был весьма удивлен, когда узнал, что под Седаном против него дрались не войска принца Фридриха-Карла, а армии наследных принцев прусского и саксонского; между тем как по сведениям, полученным в главной квартире французской армии, наследный принц прусский продолжал свое движение на Париж, а принц Фридрих-Карл принужден был оставить свои позиции под Метцом.

Вот что говорит, по поводу действий прусской кавалерии, автор брошюры, о которой мы уже несколько раз говорили:

«К несчастью, в эту войну, как будто все элементы успеха должны были изменить нам. Кроме того, что соединение армии было приостановлено делом под Шпикереном (сражение, которое пруссаки называют саарбюккенским), – все действия наши были парализованы постоянным неведением, относительно расположения и движения неприятеля. Пруссаки так тщательно скрывали все свои движения под густою завесою кавалерии, которую они развернули по всем направлениям, что не смотря на все наши усилия, мы никогда не узнавали где находятся главные их силы и откуда следует ожидать наиболее значительного действия.

«Ни 14, ли 16 августа (н. с), мы никак не думали иметь перед собою всю прусскую армию, а в сражении при Гравелоте никто не сомневался, что на другой день легко будет достигнуть Вердена; в Париже точно также не имели никаких сведений о движениях пруссаков.»

Трудно, кажется, сделать более полное сознание об уменье и искусстве неприятеля распоряжаться своею кавалериею.

С своей стороны мы считаем не лишним заметить, что пресловутая прусская кавалерия, приобревшая, в настоящую войну, под названием улан (Uhlanen), столь громкую известность, не составляет, так сказать – природной кавалерии, как например, наши казаки или французские спаги, с раннего детства свыкшиеся с лошадью. Кавалерия эта набирается обыкновенным рекрутским порядком; причем даже и сорт лошадей этой конницы, по нашему мнению, ниже посредственного, – хотя, в тоже время, все кавалерийские части, которые нам случалось встречать, были в весьма удовлетворительном состоянии.

Что касается французской кавалерии, то некоторые ее части гораздо более соответствуют требованиям аванпостной службы, как, например, конно-егерские полки, имеющие африканских степных коней, весьма легких и в высшей степени выносливых.

Французские кавалерийские офицеры, с которыми нам приходилось говорить об отличительных качествах французской кавалерии, следующим образом объясняли причины внезапного нападения на корпуса Фальи и Фроссара: – в Алжире, во время походов, вся аванпостная служба возлагается на спагов – иррегулярную конницу, выставляемую мирными арабскими племенами, так что французская кавалерия совершенно не приучена к аванпостной и разъездной службе. Между тем спаги, – люди незаменимые в африканских степях, обладающие удивительною способностью ориентироваться в самой глухой, пустынной и степной местности, и по самым ничтожным признакам, точно чутьем, угадывающие о близости неприятеля, – почти терялись во Франции, среди многочисленных городов, деревень, ферм, садов и полей и в особенности при совершенном незнании языка.

В прусской армии, напротив, вся кавалерия, за исключением кирасиров, безразлично употреблялась для аванпостной службы и название уланов (Uhland) присвоенное французами всем прусским кавалерийским разъездам, произошло, по всей вероятности, оттого, что первые разъезды и аванпосты пруссаков, по переходе ими французской границы, были посланы и выставлены случайно от уланских полков.

Обращаясь, затем, к замечаниям о действии кавалерии в бою, следует сказать, что в настоящую кампанию, блистательным образом, опровергнуто мнение тех людей, которые полагали, что преобразования в вооружении пехоты и вновь введенные системы в артиллерии отняли у кавалерии все прежнее ее значение и не позволят уже ей более появляться на полях битв.

Решительные атаки прусской гвардейской драгунской бригады и дивизии Рейнгабена под Марс-ла-Туром, 16 августа, – напоминают самые блестящие подвиги Зейдлица и Цитена; а атаки четырех французских полков, под Вертом, сделанные Мак-Магоном, для задержания наступления неприятеля, – по общим отзывам, как французов, так и пруссаков, напоминают лучшие времена закованных в железо латников, которых Мюрат, Лассаль, Латур-Мобур и Бессьер водили к победам на полях почти всей Европы{.

Действительно, потери в атакующих частях были громадны: от гвардейской драгунской бригады осталась горсть всадников; почти все офицеры были перебиты или переранены; но зато и результаты достигнутые повторительными атаками этих храбрых полков, были немаловажны. Нет никакого сомнения, что отчасти вследствие этих атак французская армия не прошла на Верден, а была принуждена последовательно, вводить в дело свои войска одни за другими, и наконец – принять бой под фортами Метца. Точно также и под Вертом: французские кирасиры, своею блистательною атакою дали возможность отступить, хотя в некотором порядке, части разбитой пехоты. Действительно, они были почти совершенно уничтожены. Но без гибели их, остатки корпуса Мак-Магона, может быть, никогда не дошли бы до Шалона.

Как приведенные два примера, так и подобные им, из настоящей войны, доказывают, что за кавалериею остается та же почетная роль, какую она играла и во всех предшествовавших войнах, в продолжение нескольких столетий. Губительное действие новых скорострельных ружей и усовершенствованной артиллерии, причиняет ныне кавалерии большия потери; но атаки ее не только что доходят до неприятельских линий, но, повторенные несколько раз, – прорывают их, чему были неоднократные примеры в настоящую поучительную кампанию[[33 - Ниже, в главе IX, будет упомянуто о замечательных атаках французских кирасиров под Седаном.]]. Все дело заключается в том только, чтобы суметь выбрать соответствующий момент атаки и тогда потери, понесенные кавалериею, далеко вознаградятся результатами боя.

Говоря о кавалерии вообще, нельзя не упомянуть о том, что в прусской армии обращается особенное внимание на то, чтобы адъютанты сидели на отличных лошадях и, притом, были бы хорошими ездоками. Само собою разумеется, что кроме этих двух условий, от офицеров, назначаемых адъютантами, требуется также уменье вполне толково передавать полученные ими приказания и сообщать сведения.

По нашему мнению, требования эти весьма рациональны и полное удовлетворение им, со стороны офицеров, избираемых адъютантами, положительно необходимо.

При значительных пространствах, на которых ныне даются сражения, и при тех массах войск, какие сосредоточиваются на поле битвы, для решительной встречи с неприятелем, – лица передающие приказания должны сидеть на хороших и сильных лошадях, иначе до отдельных частей, в особенности действующих на отдаленных флангах, приказания эти никогда не будут доходить своевременно.

О совершенной точности, с какою должны быть передаваемы приказания или представляемы донесения и сведения, – нечего уже и говорить; самое незначащее, повидимому, изменение в приказании, иногда пропуск одного слова, – могут повести не только к неудаче битвы, но и к полному поражению.

IX. Общий очерк способа действий противников

Помните, что весь успех на войне составляют: глазомер, быстрота, натиск.

    Суворов.

В главе о подготовлении театра военных действий мы старались показать как глубоко был задуман и всесторонне изучен пруссаками общий план кампании. Все было подготовлено ими, рассчитано, обдумано заранее; но вместе с тем, нельзя сказать, чтобы и внезапные обстоятельства, совершенно неимевшиеся в виду при составлении этого плана, – заставали их врасплох.

Один из любимейших рассказов, в прусской армии, – это рассказ о том, при каких обстоятельствах совершилось движение на север (к Седану), двух армий: наследных принцев – прусского и саксонского.

Говорят, что первое известие о движении маршала Мак-Магона из Шалона на север, для выручки из блокады Базена, – граф Мольтке узнал из бельгийских газет.

Надо заметить, что из изданной ныне, французским правительством народной обороны секретной переписки второй империи видно, что маршал Мак-Магон не хотел произвести движения, которое кончилось для его армии седанскою катастрофою; только настояния тогдашнего французского военного министра, Паликао, и регентства, заставили его идти по этому пути, оказавшемуся для него столь гибельным.

И в самом деле, если взять в расчет силы противников и конфигурацию французско-бельгийской границы, – движение это было крайне неосторожно; самый лучший исход, какой могла ожидать тут французская армия, был тот что припертая к бельгийской границе, она была бы принуждена положить оружие на нейтральной почве, в виду 50-тысячной бельгийской армии, собранной в то время на границе.

Полученные из газет известия, заставили призадуматься и молчаливого гения (geniale Schweiger), как немцы называют Мольтке.

При этом надо заметить, что граф Мольтке, вообще человек необыкновенно простой, нуждающийся всяких наружных проявлении власти, так что, например, при занимаемой им квартире никогда не бывало часового. Но в эту ночь, – когда было получено известие о движении к северу французской армии, к квартире начальника прусского главного штаба был поставлен часовой, с приказанием не впускать к нему никого. Мольтке просидел всю ночь над картами, соображая возможность такого невероятного движения неприятеля.

Первое известие о движении Мак-Магона на север было – как сказано выше – получено в прусской главной квартире из бельгийских газет; между тем как в доставленных в то же время из Парижа французских журналах была помещена речь, произнесенная в законодательном корпусе тогдашним военным министром, генералом Паликао, который, между прочим, говорил: «если бы Париж знал о движении войск, которое мне теперь известно, он иллюминовался бы блистательно».

После долгого размышления, граф Мольтке, убедившись, что движение французов действительно возможно, составил диспозицию направления двух прусских армий на север, – ту диспозицию, которая доставила пруссакам беспримерную еще в военной истории победу. Когда, затем, утром, полученные с аванпостов известия подтвердили слухи, заявленные в бельгийских газетах, – все окончательные распоряжения были сделаны, приказания отправлены и девять корпусов двинулись, по различным путям, для исполнения этой сложной задачи.

Едва ли возможно не согласиться, в этом случае, с мнением пруссаков, которые полагают, что тот высший инстинкт, с которым Мольтке так верно предугадал движение противника и с таким удивительным расчетом направил против него прусские войска, – именно то, что называется военным гением.

Все это дело с газетными слухами, ночною работою над диспозициею и быстрым движением массы войск – очень напоминает положение дел пред Люценским сражением, когда Наполеон I, проезжая в коляске по люценским полям и услыхав сильную канонаду и ружейную пальбу между деревнями Кай, Рана, Клейн и Гросс-Гершен, – по гулу выстрелов дал своим корпусам то направление, которое доставило ему одну из блистательнейших побед последнего периода его эпической жизни.

Одна из особенностей кампании 1870 года заключается в том, что в первых сражениях, данных пруссаками французам, силы первых почти втрое превосходили силы их противников. Что касается сражений под Вейссенбургом и Вертом, то такое превосходство пруссаков безусловно верно; но нам кажется, также, что Рюстов, в своем сочинении «Der Krieg um die Rheingrenze 1870» (Война за Рейнскую границу), определяя силы противников, под Саарбрюкеном, почти одинаковыми, едва ли прав. По нашему мнению, при определении сил, следовало бы принимать в расчет не только те войска, которые введены в бой, но и войска находящиеся в резерве, ибо одно присутствие последних на поле сражения, имеет огромное нравственное влияние на обе стороны, конечно совершенно противоположное: на ту, за которою они стоят, вселяя в ней уверенность, что, в случае нужды, она будет своевременно поддержана, и на сторону противную, которая видит, что кроме войск, непосредственно стоящих перед нею, ей предстоит еще борьба с новыми, совершенно свежими силами.

Но как бы то ни было, эти первые удары, нанесенные пруссаками французским армиям, хотя и превосходными силами, имели весьма важное влияние на весь ход последующих военных действий. Победы, одержанные, с первого же вступления на неприятельскую землю, молодыми прусскими солдатами над старыми, закаленными в походах алжирскими полками (из которых, преимущественно, был составлен 1-й французский корпус), возвысили дух прусского войска и придали ему уверенность в дальнейших успехах; а на французов, вовсе неожидавших встретить в противнике такого сильного и энергического натиска, подействовали совершенно противоположно.

По поводу этого последнего обстоятельства, вот что говорит автор вышеупомянутой нами брошюры «Des causes qui ont amene la capitulation de Sedan»: «1-й корпус, составленный, большею частью, из африканских полков, выказал под Фрейш-Виллером (немцы называют – под Вертом) чудеса храбрости и должен был уступить только подавляющему численному превосходству неприятеля. Сильно пораженные неудачею и в особенности ужасающим действием прусской артиллерии, войска эти вынесли с поля сражения весьма дурное настроение, которое еще более ухудшилось при отступлении к Шалону, постоянно усиленными переходами и всевозможными лишениями. Маршал Мак-Магон ясно видел это и понимал, что гораздо благоразумнее дать им сначала отдохнуть и укрепиться в силах, а потом уже вести их в новый бой. Это были наши самые старые войска, вполне заслужившие славу, которою справедливо пользуются африканские солдаты, ж которую они вполне оправдали; а поэтому, расстройство их, в виду остальной армии, было вдвойне опасно».