– Мне кажется, Коля того, – тихо произнесла она.
– Чего того? Умер, что ли?
– Да ты что, тьфу-тьфу-тьфу. Того – в смысле, из этих.
– Из каких этих? Ты можешь понятнее изъясняться?
– Мне кажется, Коля трансвестит, – выпалила женщина и густо покраснела.
У деда Вити тут же пересохло во рту, он как-то неловко кашлянул и осипшим голосом произнёс:
– Кто? Трансвестит?
– Да-да, – кивнула Галина подтверждающе.
– Подожди, а ты с чего это взяла?
– Я у него в кармане колготки свои нашла. Точнее, половину колготок. Одну колготину. Чулки, наверно, хотел сделать, зараза.
– Галя, ты больше телевизор не смотри. Это ж надо такое удумать про мужа родного. У тебя что, других вариантов в голове больше не возникло?
– А что, – начала оправдываться Галина, – зачем они ему, скажи? Не на голову же он их надевал. Я как раз в передаче в одной видела, что мужик к этому возрасту с ума сходит. Вот и прут наружу извращения всякие.
– Эх, Галя, Галя, – произнёс дед Витя, не найдя сразу даже что и сказать на её доводы.
– Или я ошибаюсь? Думаешь, любовницу завёл, и это для неё? – интерпретировала по-своему слова деда Вити Галина.
– Стой, остановись, – прикрикнул на неё Виктор Иванович, – понавыдумывала тут. Я сам с ним поговорю и всё выясню.
– Поговори, Виктор Иванович, поговори, – тут же залебезила женщина.
– Где он?
– Так в спальне лежит.
Дед Витя снял сапоги и прошёл вглубь дома. Миновав кухню, вошёл в спальню. На большой кровати распластался накрытый одеялом до самого подбородка Николай Степанович. На лбу его лежало мокрое полотенце, а лицо выражало неимоверное страдание. Он то ли спал, то ли просто лежал с закрытыми глазами.
– Степаныч, ты чего? – спросил Ионов, увидев соседа в таком виде.
– Кто здесь? – простонал Берестов, не открывая глаз.
– Дед Пихто. Ты чего это развалился тут?
– А, Виктор Иванович, это ты. Плохо мне, кажись, умру на днях.
– Да хватит тебе, что ты как барышня кисейная! Что болит-то?
– Голова!
– Голова – это кость, поболит и перестанет.
– Ой, Виктор Иванович, – Берестов наконец открыл глаза, – ты не представляешь. Такое ощущение, что у меня внутри, в черепной коробке поселился маленький паровозик. И он постоянно гудит и бьёт колёсами по рельсам. Ту-ту! Ту-ту!
– У вас, по-моему, это семейное, – покачал головой Ионов.
– Что?
– Идиотизм.
– Это почему?
– По кочану. От колготок надо было избавиться. Это ж улика!
– Сейчас избавлюсь.
– Поздно, твоя Галина их уже нашла.
– Ой, мамочки, – завыл Берестов, схватившись руками за голову. – И что же она подумала?
– Подумала, что ты из этих.
– Из кого?
– Из тех, которые одежду женскую носят.
– Да ты что, Иваныч, – закричал Берестов и вскочил с кровати.
– Не ори. Лучше думай, как объясняться перед женой будешь.
– Может, подскажешь чего?
– Не-е-ет. Сам прокололся, сам и выкручивайся. Как, кстати, колено твоё?
– Да ничего, вроде цело. Ноет только.
– Ладно, пойду я, у меня ещё дел много, а ты думай, думать вообще полезно.
Глава третья
Новые жильцы
В деревню въехал большой чёрный автомобиль. Внутри сидели двое: невысокий лысоватый мужчина лет пятидесяти с внушительным животом и молоденькая длинноногая блондинка. Машина остановилась перед бывшим домом Хитрова, и мужчина заглушил двигатель.
– Ну вот, Кристиночка, мы и приехали, – приторным голосом произнёс он.
Они оба вышли из машины.
Если летом деревня утопала в зелени деревьев и травы, напоминая небольшой райский уголок вкупе с небольшой уютной речкой, то весной Смородиновка навевала тоску. Голые деревья с остатками жёлтых листьев напоминали ощипанных кур. Пожелтевшая, поредевшая, пожухлая трава обнажила серую землю. С реки дул уже не освежающий, а пронизывающий ветер. Вот такая картина и предстала перед глазами девушки.