Дети блокады

Витька отвернулся и, едва трамвай сбавил ход, спрыгнул. Он выждал, когда 15-й номер, на котором ехали Эльза, ее мать и Валерка, скрылся, потом догнал 19-й и вдоль Обводного канала добрался до Новокаменного моста на Лиговской улице.

Сошел он возле своего любимого кинотеатра «Гудок». Здесь работали давно знакомые, добрые билетерши, тетя Даша и тетя Катя, пропускавшие ребят без билетов. Места можно было занимать любые, но только на полу перед первым рядом. Правда, за это надо было вынести корзину с мусором или собрать в фойе обрывки билетов, обертки от конфет и эскимо. Помнится, когда шел фильм «Чапаев», приходилось убирать фойе по пять раз в день, чтобы увидеть, когда же Чапаев в конце концов спасется. Ведь от сеанса к сеансу он, казалось, был все ближе и ближе к берегу, подбадриваемый оглушительными криками ребят: «Давай, давай, Чапай! Еще немного!»

Виктор подошел к витрине кинотеатра. Из-за стекла на него смотрели радостные, счастливые актеры фильма «Антон Иванович сердится» – Кадочников и Целиковская, но он больше сочувствовал Керосин-Бензин-Мартинсону[3 - Актер С. А. Мартинсон играл в фильме роль композитора Керосинова. Мальчишки прозвали этот персонаж Керосин-Бензин.]. Витька сморщился: это был фильм про любовь, не то что «Чапаев», и второй раз он на него не пойдет.

Он снова вернулся на остановку, догнал первый попавшийся трамвай и доехал до своей остановки – Курская.

Прямо на углу, рядом с аптекой, сколько Витька себя помнил, стоял тесный круглый киоск, в котором чудом вмещался толстый продавец-китаец, всегда одетый в черный, наглухо застегнутый балахон и черную шапочку. Из всех товаров, которыми был забит его киоск, Витьке нравились только черные маковые ириски. Китайца и взрослые, и ребята прозвали Ходя, исказив слово «уходи», которым он пытался прогнать назойливых мальчишек.

Денег, разумеется, не было, а ириски аппетитно блестели за витриной. Поэтому Витька не придумал ничего лучшего, как подразнить китайца. Он потянул пальцами углы глаз так, чтобы они превратились в узкие щелки, и, сунув голову в маленькое окошечко, крикнул:

– Ходя, Ходя! – после чего поспешно показал язык и отскочил от ларька под возмущенные крики продавца.

Тотчас внимание мальчика привлекли стрела на стене дома и большая надпись, сделанные красной краской по белому полю: «Ближайшее бомбоубежище за углом, Воронежская, 55». «Это мой дом!» – с гордостью подумал Витька и пошел вдоль стены туда, куда указывала стрела.

Такая же надпись оказалась еще на нескольких домах, пока он не подошел к своей подворотне, где было написано иначе: «Бомбоубежище во дворе». Оно действительно было только что оборудовано в подвале образцовой школы № 99, и вход в него был почти рядом с дверью квартиры, в которой жил Витя.

Когда-то подвал был самым удобным местом игры в прятки, но с тех пор, как в нем повесился пьяный извозчик Пильтин, ребята не заходили туда, а Витя старался проскочить массивную железную дверь как можно быстрее. И сейчас, едва глянув на нее, он вспомнил вытащенного из подвала извозчика с длинной, как у общипанного гуся, шеей, с обрезком веревки на ней.

В квартире, в которой, помимо девяти человек семьи Стоговых, жили учительница географии Клавдия Петровна и истопник школы дядя Ваня с женой, работавшей, как и Витькина мать, уборщицей, входная дверь не закрывалась ни днем ни ночью. В этом не было необходимости, потому что вынужденная бедность жильцов была общеизвестна даже тем, кто промышлял по квартирам своего района.

Идя по длинному темному коридору, Виктор впереди, в кухне, увидел свою мать, Александру Алексеевну.

– Ма, я приехал, – сказал он, снимая с плеч маленький самодельный рюкзачок со скромными лагерными пожитками, – чо надо помочь, а то я пойду на улицу.

– Не болтайся далеко, скоро позову. Пойдем чердак вычищать от хлама.

– Зачем это?

– Директор школы велел, чтобы не произошло пожара, если упадет бомба.

– A-а! А когда бомбить будут? – с любопытством спросил он.

Ему очень хотелось увидеть вражеские самолеты и падающие бомбы. Это не то что в кино: хоть и похоже, но не настоящее. На Сиверской он видел недавно разбомбленный вокзал – здание было разрушено полностью.

– Я есть хочу, – сказал он, так и не услышав от матери ответа.

– Поешь щей.

– Не, я скибку[4 - С к и? б к а – кусок, ломоть, краюха.] хлеба возьму. Потом пообедаю. – Витька отрезал ломоть от буханки, полил постным маслом, посыпал солью и, кусая на ходу, поспешил во двор.

За домом, где помещался крохотный, зажатый со всех сторон громадными стенами чахлый садик, было необычно пустынно: нет его сверстников, нет мелкоты, вечно дерущейся в двух песочницах. Витька подумал, что сегодня игра в «войну» не состоится: нет народу ни для «красных», ни для «белых».

Он прошел за угол низкого мрачного строения прачечной, отбросил доски и задумчиво уставился на самодельный броневик, сделанный из педального детского автомобиля и половины железной бочки, прикрепленной сверху кузова вместо башни. Выше смотровой щели, поперек бочки, белой краской аляповато было выведено: «Смерть Колчаку».

Броневик был предметом гордости всей Витькиной компании. Ни один двор не имел педального броневика, а в их доме не было даже педального автомобиля. В нем жили люди скромного достатка, и такая роскошь для ребенка считалась непозволительной. Автомобиль и Витьке достался не совсем праведным путем.

Это было в прошлом году. Едва ребята перелезли через забор Большого сада, как увидели на дорожке новый ярко-синий педальный автомобиль, за рулем которого сидел пухленький холеный карапуз в матросском костюмчике. Ребята знали наперечет всех обитателей Большого сада, но такого нарядного малыша ни на Воронежской, ни в ее окрестностях не числилось.

«Вот бы покататься!» – У Валерки заблестели глаза.

«Не, из него броневик надо сделать. Тогда „война“ будет как настоящая», – возразил Витька.

Они подошли поближе к счастливому обладателю автомобиля. Витька держал в руках рогатку.

«Пацан, ты чей?» – спросил Витька.

«Пирожков, – ответил толстячок, пристально разглядывая рогатку. – Дай стрельнуть», – попросил он.

«Где живешь?» – не отставал Витька.

«На Боровой, – с готовностью ответил тот и снова попросил: – Дай стрельнуть».

«На», – протянул Витька рогатку.

«А куда стрелять?» – спросил обрадованный мальчик, поспешно вылезая из автомобиля.

Ребята оглянулись вокруг. Валерка вытащил из урны консервную банку и повесил на ветку в десятке шагов, не веря, что этот неженка на таком расстоянии попадет в нее.

Но мальчик оказался удачливым. Целился он долго, и вот банка со звоном упала с ветки. Радости его не было предела.

«Давай меняться на автомобиль», – предложил Пирожков, умоляюще глядя на Витьку и не выпуская из рук рогатку.

«Ну да! Тебе потом… надерут», – откровенно назвал Витька ту часть тела, которая у него-то страдала за все проделки.

«Нет, бабушка добрая, а папа с мамой уехали в Крым».

Крым для Виктора был таким же далеким географическим понятием, как Индия, потому что сам он дальше Сиверской света белого не видел. Витька подумал, что, приехав из далекого Крыма, родители карапуза наверняка не вспомнят об автомобиле.

«Давай, – согласился он. – Бери еще в придачу камни для рогатки и маялку со свинцом».

Это было все, чем он располагал.

Ребята схватили автомобиль, быстро вернулись во двор и в считаные минуты спрятали его в одном из многочисленных сараев.

Через неделю, переоборудованный под броневик, автомобиль Пирожкова получил первое боевое крещение под градом камней отступающих «белых». Вскоре на нем царапин и вмятин стало больше, чем собственной краски.

…Теперь не до игры в войну. Война настоящая напоминала о себе на каждом шагу окнами с белыми полосками бумаги, светомаскировочными шторами, наклеенными на стены домов приказами начальника МПВО[5 - М П В О – местная противовоздушная оборона.] о поведении во время воздушной тревоги, о трудовой повинности…

«Вот бы на фронт попасть! – мечтательно подумал Витька. – Есть же счастливые ребята там, где уже идет война. А тут, наверное, так все и обойдется – учениями МПВО да командами по радио: „Воздушная тревога“, „Отбой воздушной тревоги“, которые слышали еще до войны».

Прикрыв досками «броневик», Витька уныло направился домой.

Глава 3

Семья Стоговых обедала. Мать Александра Алексеевна вышла на кухню в тот момент, когда по радио сообщили, что в саду Госнардома[6 - Г о с н а р д о м – бывший Народный дом императора Николая II, был открыт в 1900 г.] выставлен фашистский бомбардировщик, сбитый зенитчиками на подступах к Ленинграду.

– Во здорово! – вырвалось у Витьки. – Сейчас поеду смотреть!