Власть в тротиловом эквиваленте. Полная версия

Компания Гамсахурдии решила тоже идти на опережение. Там прикинули, сколько появится союзных республик на территории современной им Грузии – Абхазская, Аджарская, Юго-Осетинская и Грузинская. И везде надо делить землю с боем. Сначала в партийной прессе Грузии, подконтрольной, кстати, секретарю ЦК КПСС Александру Яковлеву, пошла волна статей откровенно расистского характера. Журналы «Критика» и «Молодой коммунист», газеты «Ахалгазда ивериели» и «Ахалгазда комуниси» пестрели заголовками «Грузия для грузин» и грозили: «Возьмем в руки оружие и гостям укажем дорогу туда, откуда они прибыли пару веков назад». Это про русских людей. И про московских политиков, которые провоцировали Абхазию. Вам, читатель, не видится в этом схожесть с нынешними событиями?

А в начале апреля Гамсахурдиа организовал на площади Тбилиси запрещенный митинг с требованием выхода Грузии из состава СССР. Были созданы отряды из спортсменов и крепких мужиков, вооруженных металлическими прутьями, цепями и камнями. Здесь же шел сбор средств для покупки огнестрельного оружия. Ну а вокруг боевых отрядов расставили женщин, подростков и стариков. Все как полагалось у настоящих кавказских мужчин.

Не случайно депутаты от Грузии прикидывались на трибуне съезда овечками – было что скрывать. Лозунги митинга говорили сами за себя: «Давить русских!», «Русские! Вон из Грузии!». «Долой прогнившую Российскую империю». «Долой автономию!» и другие в том же духе. Это было сборище грузинских фашистов. Они выдвинули в первые ряды детей и старух, а из-за их спин швыряли в солдат из оцепления камни. Началась подготовка к погромам.

Ранним утром 9 апреля к толпе с призывом мирно разойтись обратился Католикос Грузии Илия II. Организаторы митинга бросили свой призыв: держаться! И в то же утро генерал-полковник Родионов приказал начать вытеснение людей с площади. Работали около тысячи человек – воздушно-десантный полк с саперными лопатками вместо щитов и дубинок и мотострелковый полк Внутренних войск. Началась паника. От сдавливания грудных клеток в толпе погибли 18 человек и один – от саперной лопатки. От ударов камней и металлических прутьев получили ранения 152 военнослужащих. Прилетевший в Тбилиси Шеварднадзе сказал после этих событий на совещании, что ему не понятно «как могли лидеры неформалов совершенно сознательно вести доверившихся им людей на заклание и из корыстных целей втягивать в ряды демонстрантов даже школьников младших классов – наших детей и внуков – и ставить их в первые ряды противозаконной акции». Он-то хорошо знал всю подоплеку произошедшего.

На съезде так и остался открытым вопрос: кто давал отмашку Родионову? Все свалили на него. Осудили самочинство генерала и Советской Армии. Только позже под давлением Анатолия Собчака Егор Лигачев признался, что решение принимали члены Политбюро под председательством Горбачева. А зачем было напускать тумана и прятать головы в песок, словно страусы? Или они совсем потеряли ориентиры в потемках своей замысловатой политики и стали считать защиту целостности страны греховным делом?

У наших вождей было и остается какое-то детское представление о существе и формах большой политики: надо выскочить незаметно из подворотни, пульнуть чем-то в прохожего и так же незаметно обратно нырнуть – я не я, и хата не моя! Это от привычки жить в бесконтрольном режиме, где мозги зарастают салом. Попробуй удержаться у власти с таким поведением в нормальном государстве! И политикам, взошедшим на Олимп не в результате закулисных интриг, а в конкурентной среде, тоже приходится принимать серьезнейшие решения. Но ответственность за них они непременно берут на себя, не перекладывая на стрелочников.

Если на улице появляется лозунг: «Россия для русских!», нынешние телеподручные питерских олигархов (ТПО) начинают пугать народ русским фашизмом. Если где-то кричат: «Долой русских!», ТПО шепчет о росте национального самосознания. Все смешалось в моральных критериях! Для меня, как и для других русских людей, повидавших прелести межрасовых столкновений, эти лозунги смердят одинаково.

И в Тбилиси, и в Фергане были, как ни крути, фашистские вылазки! Национал-экстремисты прощупывали на прочность центральную власть и в целом Советский Союз. Даст власть им по зубам – отступят. Заскулит, покажет слабину – пойдут дальше. Горбачев повторял, как молитву: «Действуем только политическими методами». И доводил ситуацию своими зигзагами до критической точки. Но политические методы предназначены для политической борьбы. А к погромщикам, поднявшим руку на целостность многонациональной страны, во всех государствах иной подход.

Спустя несколько лет в разговоре с Горбачевым я напомнил ему о Тбилиси и Фергане и спросил, как он оценивает уровень демократии в США. Михаилу Сергеевичу вопрос показался странным и с каким-то подвохом. А какой в нем подвох! Он не раз отмечал устойчивость принципов американской демократии, да и мир принял ее чуть ли не за эталон государственного устройства. Там во главу угла ставят защиту конституционных прав граждан и придерживаются только политических методов борьбы.

И когда весной 92-го толпы чернокожих и латиноамериканцев вышли в Лос-Анджелесе с призывами: «Громить белых!» и начали жечь их имущество, демократия не побоялась показать мускулы. Потому что нависла угроза над целостностью страны. Не прячась за армию, президент США объявил о своем решении погасить межрасовый пожар, чтобы сохранить государство. В Лос-Анджелес были брошены около десяти тысяч национальных гвардейцев и около пяти тысяч военных с агентами ФБР. Они убили в столкновениях 15 человек и арестовали 12 тысяч погромщиков.

Всем было жаль погибших. Но абсолютное большинство граждан страны поддержало действия власти. Оно понимало, что иначе и быть не могло. Если люди из команды президента не озвучивали планов о повышении юридического статуса графств (counties) и муниципалитетов до уровня штатов, значит с головой у них все в порядке. Значит им можно доверять.

Если власть давит силой социальный бунт своих граждан или антиправительственные акции, это воспринимается всеми как тягчайшее преступление. И так должно восприниматься всегда. Но если жестко останавливает уничтожение людей за другой цвет кожи или за принадлежность к другой национальности, реакция совершенно иная. Поэтому ни одна страна в мире не сказала об ущемлении свободы личности лос-анджелесских погромщиков. И их подстрекателей-толстосумов.

Это у нас демократию власть трактует как право на вседозволенность распоясавшегося меньшинства. Иную точку зрения считает крайне реакционной. Хотя новая Россия и «содрала» у США Конституцию, как двоечник в школе у соседа-отличника, но преднамеренно налепила столько ошибок, что превратила разумного Павла в однобокого Савла.

3

Но вернусь в Узбекистан. С большой группой генералов мы прилетели в Ташкент из Ферганы на встречу с хозяином республики, первым секретарем ЦК Компартии Узбекистана Исламом Каримовым. Позже он станет несменяемым президентом, а тогда Москва только-только утвердила его на главную партийную должность, вытащив из кашкадарьинской глубинки. Вот еще одна номенклатурная «гусеница» из многих на политпространстве СССР, взращенных Кремлем и переживших со временем качественное перерождение.

Каримов встретил нас не вставая, лишь кивнул и указал рукой на длинный ряд стульев вдоль стены кабинета: рассаживайтесь! Десять многозвездных генералов во главе с командующим военным округом и командующим Внутренними войсками МВД СССР молча сели, я как руководитель комиссии-делегации придвинул свой стул поближе к хозяину и спросил: «Как будем решать проблему с турками-месхетинцами?» 20 тысяч месхов ждали ответа у аэропорта Ферганы, еще 40 тысяч заняли глухую оборону в соседних городах и поселках, защищаясь с помощью солдат Советской Армии от узбекских националистов. У погромщиков, очевидно, был единый организационный центр.

Под Каримовым было кожаное зеленое кресло, которое издавало при вращении тихий писклявый звук. Хозяин кабинета повернулся в нем несколько раз, заполняя тишину кошачьей музыкой, и сказал примерно следующее: месхи трудолюбивый народ, но они занимают хорошие узбекские земли, которые нужны коренным жителям. Они хитрые, прилипли к плодородной Ферганской долине. Пусть люди сами разбираются, кому что принадлежит. Разве нет для турок других мест, кроме Узбекистана? Если нам их жалко, мы можем забрать беженцев в Россию.

– А к нам со своими порядками больше не лезьте, – заключил Каримов. – Нечего вам здесь делать. Кончилось время Москвы.

У человека еще не высохло на губах молоко кремлевских назначителей, а он уже фонтанировал таким антироссийским презрением. Хороша же была кадровая политика горбачевско-лигачевского Политбюро. Оно смещало партийных деятелей брежневской поры – кого на улицу, а кого переводом в столицу на второстепенные должности, – нередко выплескивая ребенка вместе с водой и отдавая важные регионы на откуп националистам. Так было с Украиной, Прибалтикой, Средней Азией и другими. За некоторыми смещенными ходила слава сукиных сынов, но, как говаривал вечно живой учитель членов Политбюро, это были «свои сукины сыны» – державники. А вместо них пришли сплошные «сукины сыны», но совсем чужие для Советского Союза. Случайно ли?

Генералы слушали хозяина кабинета молча, обмениваясь короткими взглядами. У некоторых из них играли на щеках желваки.

Каримов тоже был народным депутатом СССР – от Кашкадарьинской области. В перерывах работы первого съезда мы пару раз сидели с ним в кремлевском буфете за одним столиком – ели куриный бульон с пирожками и пили кефир из стеклянных бутылок. И я сказал на правах «собутыльника»:

– Уважаемый Ислам Абдуганиевич! Вы согласитесь, что мы находимся на территории Советского Союза, где действуют законы СССР…

– И что из этого? – недовольно напрягся первый секретарь ЦК.

– А то, – разразился я монологом, – что на этой территории совершаются массовые преступления. И должностные лица, и вы в том числе, не только не пресекают эти преступления, но и потворствуют им. Нашей комиссии Верховного Совета даны большие полномочия. Вот сидят генералы – руководители всех силовых структур нашей страны. Вот среди них первый замминистра внутренних дел СССР, командующий Внутренними войсками, генерал-полковник товарищ Шилов. Все они ждут распоряжений от комиссии…

Генералы согласно закивали, не то соглашаясь, не то подыгрывая. А я продолжал:

– Их подразделения готовы сегодня же загрузить виновных чиновников в самолет и препроводить в Генеральную прокуратуру, в Москву. Кончилось время не Москвы, а время шуток с ней…

Никто нам не давал никаких полномочий – об этом даже речь не заходила в Кремле. Я блефовал от безысходности ситуации и боязни потерять окончательно в глазах военных лицо политической власти. Но надо знать азиатских чиновников – их спеси обычно хватает до первых крутых поворотов.

– К чему такой тон – нетерпимый тон, – скривился Каримов и примирительно сказал: – Мы все коммунисты и болеем за общее дело.

К выражению «мы – коммунисты» функционеры прибегали чаще всего в моменты большого душевного напряжения, когда к ним подступала растерянность. И я окончательно понял, что секретарь не выставит меня за дверь как держиморду, а начнет предлагать компромисс. И он действительно стал рассуждать: Ферганская долина для месхов закрыта – там уже мира не будет. Но погромщиков местная власть приструнит. А вот в южные области Узбекистана, почти на границу с Афганистаном, переселить семьи беженцев можно. Правда, там климат палящий и пески. Возможно, это был заранее рассчитанный ход: кто согласится из оазиса – цветущего сада перебираться в пустыню! Но стоять на возвращении турок на пепелища комиссия не могла.

В приемной секретаря результатов наших переговоров дожидалась группа месхов-старейшин. Мы сообщили им о предложении Каримова, но они наотрез отказались. «Только в Месхетию, на родину, – твердили старейшины. – Мы же получили реабилитацию. А временно согласны разместиться в соседних республиках». Мы оставили генералов в Ташкенте заниматься вместе с узбекской властью своими делами – бороться в погромщиками, а сами полетели сначала в Казахстан, потом в Киргизию и Азербайджан. Везде была одна реакция: «У нас своих турок хватает!» Только Азербайджан согласился принять несколько тысяч беженцев при условии, что Совмин СССР перепрофилирует у него два или три хлопководческих совхоза в овощеводческие. Для создания рабочих мест. Что и было сделано позже. А комиссия полетела в Грузию.

В Тбилиси сразу трудно было разобраться, где центр власти и с кем вести переговоры. И в президиуме Верховного Совета республики, и в Совмине нам сказали, что они ничего не решают. Мы прилетели втроем: члены комиссии Александр Горбачев, бывший директор рисосовхоза из Дагестана, Геннадий Шипитько, бывший корреспондент «Известий» в Киргизии, победивший на выборах первого секретаря ЦК, и я. После тбилисских событий вся республика будто притихла в ожидании новых событий.

Первый секретарь ЦК Компартии Грузии Гиви Гумбаридзе, сменивший по воле Кремля Джумбела Патиашвили, еще вчера работал председателем Комитета госбезопасности. Молодой, цветущий гуриец – ставленник Шеварднадзе сидел в затененном кабинете один и откровенно сказал нам, что он в республике ноль и тоже ничего не решает. О переселении месхетинцев разговаривать с ним вообще бесполезно – такие проблемы он тем более не решает. «А кто решает?» – «Люди Гамсахурдиа и, конечно, сам Звиад, без его воли теперь ничего не делается». – «Где можно встретиться с ними?» – «Не знаю». Прочную опору нашло себе в Грузии Политбюро ЦК КПСС!

Лучше вчерашнего Председателя КГБ знал обстановку Зураб Церетели – нынешний украшатель Москвы железными монстрами. Мы приехали в его феодальный замок на окраине города – большая охрана, свора цепных псов вдоль высоких заборов. Он устроил сначала экскурсию по винному погребу, показал свою живопись, а потом соединил нас с другим Церетели – сподвижником Гамсахурдии. А уже через того мы вышли на самого Звиада. Нас передавали по цепочке, как завзятые конспираторы, хотя никто, конечно, не прятался – от кого было прятаться им, хозяевам Грузии!

Ухарская политика кремлевской власти, просигналившей националистам державных окраин: «Гуляйте. Вам все дозволено!», подняла на поверхность массу людей с затаенными чувствами мести. Звиад был одним из них. Сын классика грузинской литературы Константина Гамсахурдии, он доказал на себе, что природа иногда отдыхает на детях: не выделялся никакими талантами, его съедали только безмерное тщеславие и жажда власти. В 79-м Звиада арестовали в Москве в момент передачи секретных документов резиденту американской разведки. И посадили в тюрьму. Вернувшись домой, он вел себя тише воды и ниже травы. А в конце 80-х вдруг стал бить себя в грудь, будто сидел за антисоветскую деятельность, и требовать прав вождя. В принципе он не врал: предательство Советского Союза хоть и с натяжкой, но все же можно квалифицировать как антисоветский поступок. И противники гурийцев, этих жадных сотоварищей Москвы, приняли его игру.

Большие глаза Звиада, немного навыкате выражали недовольство учителя непонятливыми учениками. Он даже пристыдил нас: такие хорошие люди, а занимаемся недостойным делом расселения турок. Мы сидели с ним в помещении драмтеатра, и Гамсахурдиа декламировал:

– В то время, когда наши отцы воевали с фашистами, турки прислуживали оккупантам, уничтожали достойных сынов Грузии. Их вышвырнули за дело, теперь они опять лезут туда, где нагадили. Разве не очернит это память о жертвах войны?

Его аргументация могла обезоружить. Действительно, за массовые преступления, совершаемые ее представителями, любая нация должна отвечать. Многие это до сих пор забывают и говорят, что у преступлений нет национальности. Нет, если преступления единичны. А если тысячи представителей нации промышляют разбоем или предательством?

Только при чем здесь месхитинцы? Больше 40 тысяч турок (практически все взрослое мужское население) воевали в Красной Армии против фашистов, 26 тысяч из них погибли. А в ноябре 44-го Лаврентий Берия убедил Сталина, будто Турция хочет вступить в войну на стороне немцев и месхитинцы-единоверцы начнут поддерживать ее. Рейх уже на ладан дышал, и понятно было, что Турция не собиралась идти на самоубийственный шаг. Но грузинским шовинистам с помощью Берии удалось провернуть депортацию месхов, чтобы прикарманить их земли.

Наш аргумент вызвал у Гамсахурдии гнев. Зачем грязными лапами трогать достойное имя Берии, возмущался он. Сказано, что турки Грузии не нужны, значит так и будет. И если мы – члены комиссии – сами не турки, то могли бы это понять.

А почему, собственно, все должно зависеть от воли уважаемого Звиада Гамсахурдии? Он ведь выражает личную точку зрения – у него нет государственного статуса. Если в параличе вся официальная грузинская власть, тогда пусть люди на месте выскажут свое мнение. Нужен сход граждан Месхетии. Так мы сказали нашему собеседнику.

– Сход так сход, – нехотя согласился Гамсахурдиа. – Будет вам сход!

Через день нас ждал вертолет Ми-8, мы полетели в Ахалкалакский район. Странно только, что с нами не было ни одного сопровождающего. В большой машине лишь пилоты и мы, три члена комиссии. Нам, понятно, никто не сказал, что Гамсахурдиа решил нас проучить. Своим активистам он велел собрать на сельском стадионе сотни три-четыре крепких мужчин и объявить перед нашим прилетом, что русские на броне танков везут в их район семьи турок – будут забирать у Грузии дома и землю. А первую группу турок везет на вертолете троица московских депутатов. Пусть толпа позабавляется с нами. Это мы узнали позже, по возвращении в Тбилиси – от людей Гамсахурдии.

Был летний ясный день. Вертолет пробирался по ущельям, меж склонами гор: внизу белели поселки и зеленели сады. В неширокой долине машина сбавила скорость, стала снижаться, и вот мы увидели сельский стадион – по одну сторону поля трибуны для зрителей, а по другую – пирамидальные тополя. Народу, по нашим прикидкам, было не меньше тысячи. Вертолет завис для посадки, люди разбежались в разные стороны, и мы плюхнулись на газон. Толпа сомкнулась недалеко от машины.

Я продумывал, с чего начать непростой разговор с местными жителями, и мы спустились по лесенке, приветливо улыбаясь. Вдруг от основной массы собравшихся отделилась и ринулась в нашу сторону толпа крепких мужчин. Они повалили всех троих на землю, схватили за руки и ноги и куда-то поволокли. Вокруг стоял гвалт. Меня тащили и били снизу ногами – по спине и по почкам. В смятении мы только успевали кричать: «Что вы делаете?» Кто-то пытался оторвать у меня вместе с лацканом пиджака значок народного депутата СССР.

Нас приволокли к тополям и бросили на землю. Толпа чуть расступилась, и я увидел, как два молодых человека прибивали поперек ствола дерева шершавый деревянный брус, а еще двое стояли рядом с молотками и гвоздями. Они мастерили крест. Я попытался подняться, но с ног меня сбили пинками. «Они хотят нас распять» – мелькнула догадка. Я даже представил, как они елозят моими руками по шершавому брусу, загоняя под кожу занозы, и сказал: «Вы же христиане. Бог накажет вас за такой грех землетрясением». У меня это вылетело экспромтом, но землетрясения там случались нередко, их очень боялись.

Исполнители приговора замешкались: нас трое, а крест один – с кого начинать. Пилоты что-то кричали по-грузински толпе. Высокий усатый мужчина подбежал к вертолету, сунул голову в дверь и объявил: «Там никого нет!»

– А где турки, которых вы везли с собой? – спросили нас из толпы.

– Какие турки? Мы летели одни.

– А где сейчас танки с турками, которые идут к нам?

– Какие танки? Нет никаких танков. Кто это вам все наплел?