Старая Москва. Старый Петербург

Затем следовало «приуготовление». В назначенной комнате приготовлялось три стола, покрытые один черным, другой белым, третий желтым; на первом лежала Библия, раскрытая на 6-й и 7-й главах Книги премудрости Соломоновой, знак рыцаря, то есть крест в сердце, обнаженный меч, погашенный светильник, кость мертвой головы, над которой зажженная лампада, небольшой сосуд с чистою водою и дощечка с надписью: «Познай себя, обрящеши блаженство внутрь тебя сущее». На втором столе полагалось изображение пламенной звезды, а на третьем – рукомойник с водою, белые перчатки и мастерская золотая лопатка.

Введение профана к приуготовлению. Он вводился с завязанными глазами, в мантии, на которой изображено на левой стороне обвитое змеем сердце, посреди сердца – малый свет, еще помраченный тенью. Затем следовала первая беседа – брат-вводитель обращался к вводимому с вопросами: восчувствовал ли он, что тьма его окружает, истинно ли желает искать премудрости и т. п. – и потом надевал на него знак рыцаря, прикрепленный к шнурку, на котором пять узлов – в ознаменование, что он должен обуздать свои чувства. Вторая беседа – поступающий в общество должен омыть свои глаза, и тут же ему вручается меч на борьбу с царством тьмы и возжженный светильник для освещения пути к храму премудрости. Третья беседа – вместо прежней надевается на него другая мантия, у которой левая сторона белая, с изображением кровоточивого сердца, окруженного лучами света; правая же сторона мантии темная. Кандидат омывает руки, надевает белые перчатки, и вводитель привешивает ему лопатку.

Принятие. Вводитель стучится в двери к председателю, и на вопрос: «Кто там?» – брат-обрядоначальник отвечает: «Испытанный, омовенный, знамением избрания и ранами, на добром подвиге полученными, украшенный желатель премудрости». «Таковому не должно и не можно воспретить вход», – отвечает председатель. Кандидат входит и дает обещание стараться всеми силами: 1) испрашивать премудрости от Бога, служить Ему и кланяться духом и истиною; 2) хранить душу и тело от осквернения и прилежно убегать всего, что может препятствовать наитию духа премудрости, ибо в злохудожную душу не внидет премудрость, ниже обитает в телесе, повиннем в грехе; 3) любить ближних и служить им желанием, мыслями, словами, делами, примером.

После разных обрядов и наставлений председатель дает ему золотое кольцо с вырезанным внутри крестом и словами: «Помни смерть»; рыцарский знак надевается на него уже на розовой ленте, а мантия белая; вместе с этим нарицается ему новое имя.

Выборы в степени «учеников, братьев и мастеров» и в другие высшие степени всегда зависели от собрания «Великой ложи». Все масоны, несмотря на различие национальностей и положения, были связаны между собою тесными узами.

Самые торжественные собрания у масонов происходили накануне праздника Рождества Христова.

В этот вечер все собирались во всех своих украшениях под предводительством старшего настоятеля, читались торжественные речи, затем садились за стол, беседовали «в благоустройном веселии и пениях благочестивых», продолжая это до самой полуночи. Как же скоро пробьет 12 часов, то по знаку настоятеля все вставали и, воспев радостную песнь в прославление Спасителя мира, закрывали собрание.

В этот вечер делался главнейший сбор деньгами на какую-либо «чувствительнейшую помощь ближним, во славу рождшагося Спаса».

В масонских собраниях XVIII века пелись различные хоры и песни, многие из таких песен сопровождались постукиванием рюмок и стаканов – рюмки и стаканы, употребляемые на масонских банкетах, были особенной формы, с толстым и крепким дном. В начале шестидесятых годов были еще живы два-три старика из придворных певчих, которые певали в былые годы масонские песни в ложах. Сборник масонских песен был отпечатан тайно в какой-то типографии, с обозначением города Кронштадта.

В Москве масонских лож существовало более сорока. Первая из масонских лож – «Клио» – была основана в 1763 году; есть известие, что императрица Екатерина II была попечительницей (tutrice) ложи «Клио»[43 - См. Notice historique sur la F. M. dans l’Empire de Russie, par M. Thory.]. Через десять лет спустя в Москве была основана вторая ложа – «Трех мечей» («Zu den drei Degen»); в этой ложе был мастером известный друг Новикова – Шварц. Ложа располагала большими денежными средствами, которые получила от графини Чернышевой. В 1774 году была основана третья ложа в Москве, приезжими купцами-иностранцами, и носила она название La Rеunion des Etrangers. В 1775 году из Петербурга перенесены ложи «Латоны» и «Горуса» (Horus), и в этот же год, под управлением Новикова, открыты четыре еще младшие ложи, где мастерами были Лопухин, Гамалея, Кутузов и Ключарев, и в этот же год была перенесена из Петербурга в Москву «Ложа Озириса» и также основан в Москве орден «Тамплиерства» бароном Бенингсом. Ешевский говорит[44 - См. соч. Ешевского, т. III, с. 473, 499.], что братья-масоны усомнились в законности Бенингсова основания и обращались чрез посредство ложи «Трех глобусов» к герцогу Брауншвейгскому. В 1779 году основаны ложи «Аписа», «Трех Знамен», или «Мастер-ложа»; мастером здесь был П. А. Татищев. Под начальством Татищева в Москве работали еще три другие масонские ложи: в одной из них мастером стула был сын Татищева, в другой – купец Таусен.

Около этого же времени в Москве, по показанию Новикова, были еще две ложи «настоящих французских»; в одной из этих лож главным двигателем был приезжавший в то время в Москву известный граф Калиостро.

В 1786 году была в Москве еще эклектическая ложа «Гармония», где соединялись братья разных лож для лучшего устройства русского масонства. Мастером был в ней известный Шварц. В 1782 году, 21 октября, была основана ложа «Девкалиона»; мастером стула здесь был известный Гамалея.

В 1783 году открывается в Москве ложа «Сфинкса»; под начальством князя Гагарина, эта ложа была признана четвертой ложей-матерью. В 1784 году в Москве возникает ложа «Блистающей звезды» под руководством мастера стула И. Вл. Лопухина; затем ложа «Св. Моисея», где мастером был Ф. П. Ключарев, и ложа «Светоносного треугольника», здесь мастером стула был А. М. Кутузов, и в этом же году, 1 сентября, московские розенкрейцеры[45 - Розенкрейцеры – члены религиозно-мистических обществ XVII–XVIII вв., названных по имени их легендарного основателя X. Розенкрейца.] учреждают «Типографскую компанию».

1785 и 1786 годы для московских масонов полны разных тревог; в эти годы масонство со стороны правительства подпадает под строгий присмотр. 23 декабря выходит указ Екатерины II к митрополиту Платону и графу Брюсу об испытании Новикова в законе Божием и рассмотрении изданных им книг; через месяц следует другой указ московскому губернатору П. В. Лопухину об осмотре масонских больниц и школ.

В этом году ходят в московском обществе упорные слухи, что некоторые масонские собрания стали превращаться в политические клубы; молва обвиняет в якобинстве гр. Строганова, Репнина, Шувалова и еще некоторых других вельмож. В 1786–1787 годах московские розенкрейцеры просят покровительства у великого князя Павла Петровича. В 1788 году основывается в Москве ложа «Пламенеющей звезды» («Zum flammenden Stern»). В марте 1790 года опять гроза наступает для масонов. Екатерина II поручает князю Прозоровскому следить без огласки за московскими масонами; в следующем году уже в Москву приезжают гр. Безбородко и Архаров для разведывания о масонах; в ноябре этого же года уничтожается типографская компания.

В 1792 году, как мы выше уже упомянули, – обыск типографии Новикова и арест его самого и заключение в крепость в Шлиссельбурге. Затем строго следят за всеми масонами, делают обыски, и идут аресты. Так, возвращавшихся из-за границы масонов Невзорова и Колокольникова сперва заключают в Невский монастырь, а после сажают их в крепость.

В 1793 году выходит указ Екатерины об истреблении запрещенных и вредных новиковских изданий; вследствие этого сожжено на Болоте руками палачей более 18 656 книг.

В последующем году и в царствование императора Павла I в Москве о масонстве нет никаких известий, но несомненно, что ложи за все эти годы действовали, но держались в большой тайне. Снова же масонские ложи в Москве воскресают уже в царствование императора Александра Благословенного; в числе первых лож этой эпохи здесь известны были «Ложа тройственного спасения», основанная от «Астреи»; мастером стула здесь был купец Розенштраух; ложа эта помещалась в Демидовом переулке, в приходе Богоявления Господня; братьями были здесь почти все иностранцы.

Затем в то время не менее известна также была ложа «Ищущих манны», где мастером стула был С. П. Фонвизин, ритор Ал. Ив. Поздеев, известный орловский помещик Малоархангельского уезда; первый стуарт был Вас. Львов. Пушкин. В 1822 году вышло запрещение тайных обществ и масонских лож и затем, в 1829 году, новое подтверждение этого запрещения. Но, кажется, несмотря на строгое запрещение, масонские ложи тайно еще в Москве существовали, хотя и в крайне ограниченном числе.

Так, пишущему эти строки передавал известный московский старожил, директор московского архива, покойный князь М. А. Оболенский, что еще в конце пятидесятых годов нынешнего столетия где-то на Полянке существовала тайно масонская ложа, где, по ходившим в городе слухам, мастером стула был известный в то время проповедник одной из церквей на Арбате.

В шестидесятых годах на Мясницкой улице, напротив почтамта, в доме бывшем Кусовникова, существовал целый ряд комнат со всеми атрибутами и украшениями прежнего масонства. Владельцы этого дома, очень состоятельные, но скупые старики, муж с женой, поселившиеся без прислуги в доме тотчас по уходе французов из Москвы, с переездом в дом и войдя в первую из таких масонских зал, обитую всю черным, со скелетом в углу и с ремешками на стенах, как они называли иероглифы, из суеверного страха и перепуга так и не решились обойти всех комнат, а заблагорассудили заколотить двери навсегда.

Оригиналы-старики прожили в доме более пятидесяти лет, ни разу не переступив порога таинственных и страшных комнат фармазонов[46 - Фармазоны – франкмасоны (фр. franc-ma?ons – «вольные каменщики»), то же, что масоны.].

А. А. Мартынов[47 - См. «Русский архив», 1878 г., ч. I, с. 158.] говорит, что дом Кусовниковых ранее более восьмидесяти лет был во владении Измайловых, и позднее, когда перешел к последним владельцам, то многие годы являл собою вид запустения и одичалости в центре московского движения: ворота его редко растворялись, на дворе виднелся обширный огород. Владельцы его вели жизнь загадочно отшельническую, не имели прислуги, кроме дворника, и выезжали кататься лишь по ночам. В Москве об этом доме ходило немало толков.

Обнародование манифеста о коронации Екатерины II на Соборной площади Кремля 18 сентября 1762 года. А. Мельников с гравюры А. Колпашникова по оригиналу Ж. Девельи и М. Махаева. 2-я пол. XIX в.

Глава V

В конце июня 1787 года Москва снова увидела Екатерину II. Императрица приехала в древнюю столицу на возвратном пути своего путешествия из Крыма. В Москве государыня намеревалась отпраздновать двадцатипятилетие своего царствования. Екатерина ехала с блестящей свитой, при ней были три посланника: английский – Фритц Герберт, французский – Сегюр и австрийский – Кобенцел. Государыня в шутку называла их своими карманными министрами. Затем в свите были еще князь де Линь, граф Ангальт, и в числе других замечательных лиц, сопровождавших государыню в путешествии, находились графы Чернышев, Безбородко и Дмитриев-Мамонов. Последнего государыня называла «красным кафтаном» (Habit rouge). «Под этим красным кафтаном, – говорила она, – скрывается превосходнейшее сердце, соединенное с большим запасом честности. Наружность его также совершенно соответствует внутреннему достоинству: черты лица правильны, чудные черные глаза с тонко нарисованными бровями, рост несколько выше среднего, осанка благородная, поступь свободная» и т. д. (Такой, как описывает императрица, блестящей наружности портрет графа Мамонова, кажется единственный, висит в Царскосельском дворце, в круглой агатовой комнатке; писан он карандашом на небольшой белой мраморной дощечке; молодой красавец изображен одетым в какой-то маскарадный костюм.)

Государыня, не доезжая десяти верст до Москвы, остановилась в селе Коломенском; приехав сюда, императрица уже нашла своих внуков, расположившихся здесь с начала июня месяца. Государыня остановилась во дворце, построенном в шесть месяцев. Начат он был почти в день выезда императрицы в путешествие. Стоял он на том же месте, где теперь стоит и нынешний, близ церкви Вознесения, но он был гораздо обширнее теперешнего.

По рассказам коломенских старожилов, здание Екатерининского дворца занимало бо?льшую часть той площади, которая теперь находится между воротами Вознесенской и Георгиевской церквей и садом, примыкающим к одноэтажному павильону, находящемуся на левой стороне нынешнего дворца. Екатерининский дворец был о четырех этажах: два нижних были каменные, а верхние – деревянные.

Около дворца стоял «Оперный дом», а против дворца через Москву-реку был деревянный мост. В этом дворце жила императрица, а с нею и внуки ее Александр и Константин. До сих пор еще в Коломенском живо предание о том, как учился под кедром Александр и как он с братом Константином стрелял из пистолета в Дьяковском овраге[48 - Существуют две старые гравюры с изображением дуба и кедра в Коломенском саду. На гравюрах надписи:Сей дуб присутствием Петровым украшался;Отец отечества под оным просвещался!Под кедром Александр здесь в юности своейУчению внимал – для счастья наших дней!]. Дворец, в котором жила Екатерина II, безжалостно приказал сломать бывший начальник Кремлевского дворца князь Н. Б. Юсупов и перевезти его в Кремль. Старый же дворец царя Алексея Михайловича, в котором родился Петр Великий, был сломан еще в 1767 году. В это время дворец был настолько ветх, что не было уже возможности поддерживать его, а потому императрица и приказала разобрать его; уважая отечественные древности, Екатерина приказала сделать вернейшую модель старого дворца, которая, как пишет А. Корсаков[49 - План старинного царского дворца в Коломенском приложен к книге Малиновского «Исторические сведения о селе Коломенском». Москва. 1809 г.], долгое время хранилась вместе с прочими редкостями в московской Оружейной палате, но где находится теперь – неизвестно[50 - См. А. Корсакова: «Село Коломенское».]. По рассказам Бергхольца, бывшего в нем 4 мая 1722 года, в нем было 270 комнат и 3000 окон. «В числе комнат есть красивые и большие, но все вообще так ветхо, что уже не везде можно ходить, почему наш вожатый в одном месте просил нас не ступать по двое на одну доску, и мы, конечно, не пошли бы, если бы нам об этом было сказано прежде; но он думал, что так как сам император еще недавно всюду ходил там, то и нас необходимо поводить. ?…? Коломенский дворец, – добавляет Бергхольц, – построен 60 лет тому назад отцом его величества, который и сам не далее как за 27 лет еще жил в нем и потому назначил теперь известную сумму на его возобновление». В петровское время в летнее время в селе Коломенском стояло до 31 000 солдат лагерем.

Коломенские плодовые сады, скотный и птичий дворы были первые в России. Все празднества, бывшие во время коронации Екатерины I, Петра II, Анны и Елисаветы, устраивались в этом дворце. Император Петр II часто езжал сюда на охоту, а в 1729 году провел здесь все лето. Особенно императрица Елисавета Петровна заботилась о поддержании и сохранении дворца своего деда, где в то время хранилась и колыбель великого ее родителя. Императрица, живя в Москве, любила приезжать в Коломенское с знатнейшими лицами своего двора и угощала их там столом по старинному царскому положению.

Императрица Екатерина также очень любила Коломенское и поэтически описывала его в своих письмах, хотя и говорила про него, что Коломенское относится к Царскому Селу, как плохая театральная пьеска к трагедии Лагарпа. Императрица прожила в Коломенском три дня, и в воскресенье, 27 июня, накануне дня своего вступления на престол, утром в десятом часу был назначен парадный въезд в столицу. Поезд открывал впереди всех земский исправник Московского округа с заседателями и полицейскими драгунами, за ним ехал почт-директор с своими чиновниками и почтальонами верхом, потом конвойная губернская команда, выборные из дворянства, почетные дворяне верхом и затем уже карета императрицы, впереди которой шли два скорохода, а за ними двенадцать пар ординарцев, карета в восемь лошадей цугом, у стекол стояли великаны; государыня сидела с великими князьями, а сзади кареты ехал московский губернатор генерал-маиор Петр Васильевич Лопухин.

По приближении государыни к городским воротам встретили императрицу главнокомандующий московский П. Д. Еропкин с генералами и прочими высшими чинами и поехали в свите по бокам ее кареты, за ними уже следовали в придворных каретах чужестранные министры и придворный штат, составлявший свиту императрицы. У самой Серпуховской заставы были устроены триумфальные ворота с разными символическими и аллегорическими изображениями; в боковых нишах ворот помещались два оркестра музыки: инструментальный и вокальный.

Здесь же ожидали прибытия императрицы все городские власти, именитое купечество, ремесленные цехи со старшинами, и от первых стояли городской голова и выборные с хлебом-солью. Когда поезд подъехал к воротам, городу было дано знать 51 выстрелом из пушек, поставленных у заставы; с приближением же кареты императрицы к воротам раздалась музыка и послышалось пение кантов, на приезд государыни сочиненных. По принятии государынею хлеба-соли кортеж двинулся дальше. У каменного Всесвятского моста императрицу ожидали директор главного народного училища с учителями и учениками, поставленными по обеим сторонам улицы. Лишь только императрица проехала мост, городскою артиллериею был произведен 101 выстрел и во всей Москве раздался колокольный звон.

При въезде Екатерины в Воскресенские ворота заиграла поставленная на них бальная, а на гауптвахте – полковая музыка. В Спасских воротах, где ожидал ее московский обер-комендант с своими чинами, играла гарнизонная музыка.

Государыня отправилась в Успенский собор, где была встречена архиепископом Платоном с духовенством. По окончании литургии государыня прикладывалась к святым иконам и мощам. Г. Любецкий передает следующий любопытный рассказ о наречении в этот день Платона митрополитом. Протодиакон получил во время литургии тайное повеление императрицы: при словах «преосвященнаго Платона, приносящаго Св. Дары Господеви и Богу нашему», провозгласить его митрополитом. Платон, думая, что протодиакон ошибся, заметил ему это из алтаря, но когда тот снова повторил то же самое, тогда Платон догадался, в чем было дело. Он выступил в царские двери, поклонился государыне и отблагодарил ее импровизованною речью.

После обедни императрица посетила Платона и потом со свитой отправилась к главнокомандующему Москвы, где был приготовлен для государыни и всех высших особ обеденный стол.

А. Корсаков говорит: «Это был четвертый и последний триумфальный въезд наших государей из Коломенского в Москву. Был еще пятый въезд, но это был нерадостный, встреченный с горем и плачем и с унылым звоном колоколов московских. То был печальный поезд, тянувшийся из Таганрога с прахом Александра Благословенного».

Екатерина II в свой приезд 1787 года остановилась в Пречистенском дворце, в первые же приезды в Москву государыня жила в Головинском дворце, против Немецкой слободы, за Яузою. Последний дворец существовал еще при императоре Петре Великом; при этом государе голландец Тимофей Брантгоф разводил здесь сад.

Императрица Анна Иоанновна очень любила этот сад и приказывала даже называть его своим именем – «Анненгоф». Когда эта государыня в первое время жила здесь, то перед дворцом лежал один только большой луг и не было ни одного деревца.

Раз императрица, гуляя со своими приближенными, сказала: «Очень бы приятно было гулять здесь, ежели бы тут была роща: в тени ея можно бы было укрыться от зноя». Несколько дней спустя было назначено во дворце особенное торжество по случаю какой-то победы. Императрица, встав утром рано, по обыкновению подойдя к окну, чтобы посмотреть на погоду, была поражена удивлением: перед глазами ее стояла обширная роща из старых деревьев.

Изумленная царица потребовала объяснения этого чуда, и ей доложили, что ее придворные, которым она несколько дней тому назад, гуляя по лугу, выразила свое желание иметь здесь рощу, воспользовались мыслью государыни и тогда же вечером разбили луг на участки, и каждый, кому какой достался по жребию участок, со своими слугами в одну ночь насадил его отборными деревьями.

П. Львов, у которого мы заимствуем это предание, говорит, что еще в его время здесь были деревья, на которых можно было видеть имена придворных, которые их сажали. Глинка говорит, что роща, принадлежащая к дворцу, была будто бы насажена еще самим Петром Великим и что государь здесь лично делал окопы; место же под сад взято у Лефорта.

В Анненгофский сад были выписаны разных родов деревья из Персии; но все эти заморские растения от худого присмотра погибли в дороге, не прибыв еще в Москву. По отчетам садовника Дениса Брокета, для этого сада часто были покупаемы у жителей Немецкой слободы тюльпаны, нарциссы, лилии и другие цветочные и луковичные растения.

Из производства интендантской конторы, в которой состоял Анненгофский сад и дворец, видно, что ежегодно на содержание сада и устройство его отпускаема была сумма в 30 000 рублей. Заведовали ими обер-гофмейстер Сем. Андр. Салтыков и обер-архитектор Растрелли. Кроме того, ближайшим смотрителем над строением Анненгофских садов был архитектор Петр Гейден. В Анненгофских садах, кроме главного садовника, находился смотритель из военных. Таковым был в 1741 году подпрапорщик Афанасий Федоров с жалованьем по 1 рублю в месяц.

Интересны также существовавшие тогда цены на растения. Так, из справки видно, что крестьянин Филатов обязался перевезти в новый Анненгофский сад из вотчины князя В. Урусова, Московского уезда, из села Садков – Знаменское тож, по Серпуховской дороге, в 17 верстах от Москвы, из рощи липовых дерев штамбовых 2000, шпалерных 1000 и более, ценою с вырыванием и перевозкою: за штамбовые по 6 рублей, а за шпалерные по 3 рубля за сотню. В 1741 году весною крестьянин цесаревны Елисаветы Петровны доставил для посадки в новый сад разные деревья толщиной «в рублевик» и «в полтинник», а именно: ильмы по 6 копеек за дерево, ясени по 6 копеек за дерево, клен по 3 рубля за сто, орешник толщиною «в полтинник» по 1 рублю за сто. Садовые ученики получали жалованье в треть по 5 рублей. Они носили мундир: «кафтаны серые, камзолы красные, штаны козлиные».

Из таких же отчетов и описей Анненгофского сада видим, что в те годы в саду было девять прудов с рыбою и несколько беседок; также там стояли каменные статуи Венус, Самсон, сфинксы золоченые и проч.

О пространстве, какое занимал Анненгофский сад, точных указаний нет. Впрочем, об обширности его можно судить из того, что в 1740 году наряжены были главною дворцовою канцеляриею дворцовые крестьяне из сел Троицкого-Голенищева, Измайлова, Коломенского, Софьина и Братовщина для перевозки в сад одного только навоза из Остоженских конюшен.

В каких размерах здесь были устроены оранжереи, можно заключить из того, что на отопление их отпускалось ежемесячно 45 сажен.

Вскоре после кончины Анны Иоанновны деревянный дворец сгорел. Следы этого дворца существовали еще в двадцатых годах нынешнего столетия; П. С. Валуев, бывший президент кремлевской экспедиции, устроил на фундаменте этого дворца галерею и беседку. В двадцатых годах нынешнего столетия здесь было самое модное гулянье. Императрица Елисавета Петровна приказала невдалеке от старого дворца построить новый, тоже деревянный. Дворец этот в народе стал называться Головинским; название это произошло оттого, что как строитель дворца, так и поставщик материалов для дворца оба носили одну фамилию – Головин.

Во время чумы в Москве в этом дворце поселился присланный из Петербурга князь Гр. Гр. Орлов, но чуть ли не на третий день по его приезде Головинский дворец, как мы уже говорили, сгорел до основания. Одни полагали, что дворец сгорел от неосторожности во время топки камина, другие же уверяли, что от поджога. Императрица Екатерина II наместо прежнего деревянного приказала построить каменный, назначив строителем знаменитого русского зодчего В. И. Баженова. Как план Головинского дворца, так и все украшения в нем были рассматриваемы и утверждены Екатериною II. Все эмблемы лепной работы, которые были над окнами и дверями в большой зале, были избраны императрицею, и каждая из них представляла торжество какой-нибудь добродетели.