Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть I: Ци-Гун

Ударил я изо всех сил, но фокус не удался. Буйволенок возмущенно заревел, а у меня оказалось сломано запястье. Тут дед удивил меня: он точно знал, что все именно так и будет, потому что у него уже стояла наготове корзина с лубками для фиксации запястья. Переломы он лечил не за месяц, как обычно, а за неделю. Так что через неделю я снова занимался. Можно не говорить, что старался я совсем иначе. Через полгода дед решил повторить эксперимент. На этот раз, придя, он демонстративно широко развел в стороны пустые руки, показывая, что у него с собой нет никаких «лекарских приспособлений».

И опять он оказался прав. Я ударил, буйволенок упал на колени. Я с удивлением посмотрел на свою руку – никаких ощущений, как и не бил по железному буйволиному загривку.

Когда мне было лет десять, дед частично передал мое обучение отцу. Сам он объяснял это тем, что основу он заложил и пришло время мне заниматься с другими людьми, такими же молодыми, как я. Так что я стал ходить в школу отца и тренироваться с другими его учениками, которые были минимум лет на пять старше меня. Это была не простая жизнь. Занятия три раза в день с разными группами, в каждой из которых отец собирал людей с разной квалификацией. И не было в группе человека, которому доставалось больше, чем мне. Сам отец никогда не бил меня при других учениках, но он ставил меня в пару с самыми сильными своими бойцами. Те поначалу жалели меня, но отец, видя, что они снисходительны ко мне, кричал на них, что те не бьют меня сами, потому что хотят, чтобы я остался неумехой и чтобы потом меня били другие. Тех, кто не понимал с первого раза, он начинал бить сам. Так что выбора он им не оставлял: либо они будут бить меня, либо будут получать сами. Понятно, что синяки, ушибы и ссадины у меня не проходили никогда. Болело все тело. И, главное, было обидно. Отец ничего не объяснял, он учил меня хуже, чем всех остальных. На мои вопросы он или вообще не отвечал, или бурчал что-то вроде: «Я всем показывал на занятиях эту технику. Все поняли, до тебя одного никак не дойдет. Смотреть внимательнее надо было».

Такой кошмар продолжался года три. Это я теперь понимаю, что они с дедом играли в плохого и хорошего полицейского. Я должен был захотеть получить эти знания, очень захотеть, понять, что мне без них не выжить. И однажды до меня вдруг дошло: дед! Раз отец не хочет меня учить, как положено, то единственный человек, который поможет мне, – это только дед. И я стал ходить к деду, рассказывать, как меня побили на этот раз. Дед внимательно слушал, просил показать, как было дело, и объяснял, что и почему я сделал неправильно. Я его даже умолил лично явиться и посмотреть воскресные поединки, на которых мне доставалось больше всего. Дед сначала делал вид, что ему некогда, да и неохота, но потом пообещал, что постарается прийти, если удастся перенести прием пациента.

Скорее всего, никакого пациента у него на это время назначено не было (он не любил работать по выходным), просто ему нужно было дать мне понять, кто из нас на самом деле заинтересован в обучении.

Разумеется, в воскресенье дед явился посмотреть на поединки. Казалось, смотрел он невнимательно, но, разумеется, увидел все. Когда занятие окончилось и остались только он, отец и я, дед сказал, что никто ничего не умеет, что в его времена таких учеников гнали в три шеи, что все они никуда не годятся, но хуже всех – я.

Когда я, огорченный своей «никудышностью», явился назавтра к нему, разговор был уже совсем другим. Ни одного лишнего слова. Показ ошибок, их исправление и объяснение, почему я получил в том или ином поединке и как следует работать с тем или иным противником. Конечно, я знал, что дед – мастер, но что он умел имитировать манеру боя любого человека, я и представить себе не мог. За вечер он «притворился» каждым из учеников, с которыми у меня были поединки. Имитация была потрясающей: набор техники, манера боя и даже уровень подготовки.

Поработав со мной вечер, дед позвал отца и сказал, что тот совершенно не умеет учить, что он забирает меня на три месяца и что через 100 дней я «уделаю» всех его учеников.

Далее передо мной была разыграна классическая сцена в стиле «добрый и злой полицейские». Отец разыгрывал недоверие, а дед – уверенность, что уж он-то настоящий учитель (в отличие от своего сынка и моего папаши) и сумеет подготовить меня за очень короткий срок. Например, не за три года (которые я потратил зря, занимаясь у отца), а всего за три месяца.

Теперь-то я понимаю смысл этой сцены. Я был готов (давно готов), только не знал об этом. Оставалось навести окончательный лоск и я мог вполне управиться со своими тогдашними соперниками. Пусть они были старше и сильнее меня, но никто их не обучал так, как меня.

Итак, отец и дед поспорили: если через три месяца на воскресных поединках никто из отцовой группы меня не одолеет, то отец, как в молодости, три месяца будет собирать деду лечебные травы. Если же я проиграю хоть кому-то из них, то дед придет на занятия к отцу и скажет всей группе, какой хороший учитель мой отец.

Я остался в полном «подчинении» у деда на три месяца. Я всегда знал, что старик полон сюрпризов, но и в этот раз ему удалось меня удивить. Во-первых, у него оказалась собственная хижина, спрятанная в джунглях. Причем весьма ухоженная и обжитая. Когда я стал думать, кто же смотрит за домом (ведь дом в джунглях без человеческого присмотра быстро ветшает), выяснилось, что, во-вторых, у деда есть еще ученики. Вот это действительно был сюрприз. Старикашка-лекарь по-прежнему учит людей воинским искусствам! Учеников было двое, оба лет по тридцать, крепкие и какие-то патологически спокойные парни. Судя по тому, как они себя вели, сразу было понятно, что деда они уважают, может, даже и побаиваются. Скорее, даже боятся. Заметив мое удивление при виде этих людей, дед наклонился к моему уху и тихо сказал: «А с кем, ты думал, тренируется твой отец? Ну не со своими же собственными учениками-недоумками».

Было кое-что еще и в-третьих. Оказалось, что в этой новой для меня роли дед выглядит совсем иначе. Совсем не старый, с прямой спиной, развернутыми плечами и властным взглядом. Седые волосы не старили его, а придавали его внешности какой-то оттенок внутренней мудрости.

Почему-то я сразу понял, что именно это и есть его настоящий облик, а «старикашка-лекарь» – не более чем маска, которую дед по какой-то причине предпочитал носить. Кстати, потом он открыл мне еще одну причину (одну из многих), для чего ему эта маска. Просто раньше дед был одним из самых сильных бойцов страны. И много людей приходили издалека для того, чтобы помериться с ним силой. Когда ему это надоело, он решил резко «состариться» и превратиться в безобидного старика. Сейчас эту безобидность как ветром сдуло. Передо мной стоял суровый и опасный человек. Я бы даже сказал, очень суровый и очень опасный.

Видимо, нас ждали, потому что ученики сразу же подали обед не на троих, а на четверых. Надо отметить, обед был прекрасным, видимо, кто-то из них умел хорошо готовить. Глядя, как я уплетаю, дед проговорил: «Смотри и учись у них. Всему тебя научить мы с отцом не сможем, так что тебе еще придется побывать в их шкуре, в роли ученика, живущего при учителе. Поэтому запомни сразу: голодный или плохо накормленный учитель пребывает в плохом настроении, плохо учит, не открывает секретов и бьет больше, чем сытый».

Когда мы поели, один из учеников собрал посуду и отправился на реку мыть ее. Перед тем как уйти, он вопросительно взглянул на деда. Тот отрицательно махнул головой: «Нет, будет только учиться. Готовить, убирать, мыть посуду он не станет, у него нет на это времени. Через три месяца он должен победить людей старше, сильнее и опытнее, чем он. И вы ему в этом поможете».

Через пару часов после обеда мы приступили к занятиям, которые стали носить совсем другой характер. Обучение шло целый день, с перерывами на еду и обязательное купание в реке (которое дед, разумеется, сумел превратить еще в одну тренировку). Никакой физической подготовки. Только отработка техники и поединки с обоими дедовыми учениками. Хотя учениками их можно было назвать только с очень большой натяжкой. Мой отец, конечно, был сильнее, но с ними двумя одновременно, думаю, даже он бы не управился.

Проводя поединки с учениками деда, я впервые понял, чем тренировочный поединок с мастером отличается от ученических драк. Мастер никогда не покалечит партнера (если, разумеется, не захочет этого), а ученики молотят друг друга почем зря, так что кому-то вполне может серьезно достаться.

Если короче, то за все три месяца ежедневных многоразовых поединков у меня не было ни одной травмы. Разумеется, болело все тело, но ни разу деду не пришлось лечить меня. Все проходило как-то само собой.

За каждым поединком наблюдал дед. Он комментировал каждую мою ошибку, исправлял ее и заставлял делать правильно до тех пор, пока ему не начинало нравиться то, что я делаю.

То, чему меня сейчас учили, было предельно агрессивно. Защиты наша семейная школа практически не признавала, разве что в качестве исключения. Отход назад тоже очень не приветствовался. Дед говорил так: «Когда ты отходишь назад, то рано или поздно обязательно наткнешься спиной на препятствие или он тебя догонит, потому что он идет вперед, а ты назад. А идти вперед быстрее, чем назад». Примерно через два месяца таких занятий я заметил, что перестал думать и перестал бояться идти вперед, «под атаку».

Однажды вечером, когда дедовы ученики думали, что я уже сплю (обычно я засыпал раньше, чем добирался до кровати, а в этот день завозился на пять минут дольше, чем обычно), они заговорили обо мне: «А внук-то у дедушки ничего, скоро точно мастером будет. Ему только бы еще ума немного и силы побольше».

Три месяца пролетели быстро. Календаря у меня не было, поэтому я сначала пытался считать дни, но скоро сбился и плюнул. Я понял, что срок подходит к концу, когда во время поединков дедовы ученики перестали меня бить. Разумеется, они по-прежнему били меня, но теперь делали это с такой скоростью, чтобы я мог избежать удара. Стало понятно, что мне дают возможность прийти в себя перед решающим выступлением.

Дед все рассчитал точно. Утром, когда он сказал, что настал день поединков, я чувствовал себя прекрасно. Тело, избавившись от ставшей уже привычной постоянной боли, просто ликовало.

Один из учеников подогнал телегу, на которой дед обычно ездил по пациентам, мы с ним сели в нее и поехали. В момент, когда дед взял в руки вожжи, он снова превратился в привычного мне с детства старикашку-лекаря. Кстати, интересно, кто заботился о его пациентах эти три месяца, которые он отсутствовал? «Кто, кто, – проворчал дед (он почти всегда знал, что я хочу спросить), – твой отец – вот кто».

У деда было совершенное чувство времени (не помню случая, чтобы он спешил или пришел куда-то не вовремя или некстати), так что приехали мы как раз к началу воскресных поединков.

Тренировка группы закончилась и все поглядывали друг на друга, прикидывая, кого с кем в пару поставит мастер сегодня.

Однако сегодняшний сценарий оказался неожиданным даже для меня. Дед лично вывел меня в центр круга, оглядел учеников отца и сказал, показывая пальцем на меня: «Он ваш». После чего подмигнул мне и проследовал к своему почетному месту.

Сначала никто ничего не понял. Наконец самый решительный осмелился робко переспросить:

– Можно? – показывая пальцем на меня.

– Можно, можно, – благожелательно закивал дед. – Конечно, можно, всем, кто хочет, всем можно.

Я опешил. Мне казалось, что все будет, как всегда – три поединка, с не самыми сильными соперниками – куда мне до них. Но чтобы любой мог выйти «играть» со мной… Да и сколько таких желающих еще наберется – ведь меня, учительского сынка, в группе не слишком жаловали.

Так что дед в очередной раз удивил меня, точнее сказать, «развел». Но тут неожиданно выяснилось, что он продемонстрировал еще не все свои фокусы. Понял я это, когда взглянул на него. Сидел он спокойно, но смотрел на меня как-то «не так». Вдруг я почувствовал, что тело наполняется внутренним жаром, кровь буквально закипает в жилах, а ладони теряют чувствительность и раскаляются.

Сразу вспомнил, как два дедовых пациента говорили о своих ощущениях, когда он делал им какое-то «излучение внешней Ци», и о том, как они излечились после этого. Что это такое, я тогда не понял, но какая-то общность моих ощущений с тем, что они рассказывали, явно была. Только, похоже, мои были сильнее. Видимо, дед решил, что пришло время показать мне еще кое-что из своего, казалось, неисчерпаемого арсенала – фокус с Ци-Гун.

Пока я думал, что это все-таки такое, ощущения продолжали меняться. Пришло ощущение уверенности, полного спокойствия и очень большой силы. Все вокруг стало заметно живее и ярче. Теперь предстоящие поединки меня не то что не пугали, они меня вообще не беспокоили.

Я снова посмотрел на деда – он слегка улыбался. Так же улыбался и отец. Впервые я заметил, как они похожи.

Пока я наблюдал за своими внутренними ощущениями и глазел по сторонам, события вокруг меня разворачивались по запущенному дедом сценарию и первый из желающих задать мне жару уже выскакивал на помост. Когда он делал свой первый шаг, я уже точно знал, что он будет делать. Появление этого ощущения вызвало у меня восторг. Это, несомненно, и было то самое «чувство», которое в нашей школе считалось самой главной составляющей мастерства. Слышал я о нем с первых дней занятий, видел много раз, как дед и отец успевали сделать то, что никак не успели бы сделать, не знай они о намерениях противника едва ли не раньше его самого.

Но одно дело видеть – другое почувствовать самому. Оказалось очень удобно. Можно было начинать защиту в момент, когда только противник подумал об атаке, то есть еще до ее фактического начала.

Тут же я смог удостовериться, что это работает. Первый мой противник вылетел из круга, не успев ничего сделать. Со вторым произошло то же самое. Бить их, причинять боль мне уже было неинтересно, я понял, почему в нашей школе говорят «играть», а не «драться». Я знал каждую их мысль, каждое намерение, предугадывал каждый шаг. Я действительно играл с ними. Играл, как кошка с мышью. Никто из них не понимал, в чем дело, ясно было только, что я совершенно не такой, каким они меня знали всего три месяца назад. Заметив это, на помост, не торопясь, стали подниматься старшие ученики. Все намного больше, сильнее, техничнее и опытнее меня. Бесполезно, тут играли главную роль чувство и ум, а не грубая сила и техника. Кстати о силе: поединки все продолжались, а ни малейшей усталости я не ощущал. Наоборот, был явный эмоциональный подъем: мне казалось, что, будь у меня крылья, я бы уже взлетел.

Все закончилось неожиданно. Я и не заметил, как иссяк поток желающих «поиграть» со мной. Я даже не знал, сколько времени прошло с момента, когда все это началось.

Взглянул на отца с дедом. Они о чем-то очень тихо говорили: дед настаивал, отец не соглашался. Оказалось, что мой слух тоже обострился и я мог слышать, о чем они говорят.

– Не при всех, – говорил отец.

– Именно при всех, – нажимал дед. – Такое мастерство в таком возрасте! Загордиться может. Тем более он не понимает, что все это открылось исключительно на моей энергии. Самому ему еще лет десять Ци-Гун заниматься пришлось бы.

– Ладно, – согласился отец, – урок не помешает. Но ломать его, тем более прилюдно я не буду. Он и так все почувствует и поймет без рукоприкладства.

– Конечно, конечно, ломать ни в коем случае не нужно. Просто дашь ему понять, что за этими небесами есть еще и другие небеса, – тут же согласился дед, уже поняв, что отец согласился. Еще бы он не согласился! Он мог ослушаться кого угодно, кроме деда.

Сам не понимая, чего я жду, я все же не сходил с помоста. Я не знал, какой урок собирается преподать мне отец, но неожиданно обретенная интуиция подсказывала, что ничего еще не закончено, что самое неожиданное еще впереди.

Так и получилось. Со своего места встал отец. Мягкий прыжок и он на помосте, напротив меня. Точно на расстоянии трех шагов, точно, как они с дедом учили меня. Я прислушался, моя новая интуиция молчала. От отца не исходило никаких намерений. Он был, как бы это сказать, пустой. Потом эта пустота изменилась, наполнилась угрозой. Как это назвать, я не знаю, скорее всего тут бы подошло слово «присутствие». Хотя между нами было расстояние, казалось, что он совсем рядом: спереди, сзади, за спиной. Чувство беззащитности было полное.

– Это тоже Ци-Гун, следующий уровень мастерства, – сказал он и спрыгнул с помоста. На эту сцену особого внимания никто не обратил. Ну, вышел папаша на помост, что-то сказал сынку. Может, похвалил, а может, что другое. Дело семейное.

На этом семейная, так сказать, часть обучения закончилась. Пришло время отдавать меня в «чужие руки». Было мне тогда тринадцать лет и я никак не мог понять, почему я должен идти учиться к кому-то, если и отец и дед могли меня еще учить и учить.

Объяснили мне это очень просто. Как сказал дед, несмотря на то что во Вьетнаме совершеннолетие по закону наступает в 16 лет, в нашей семье тринадцатилетний мальчик уже считается мужчиной, могущим принимать участие в семейном совете и несущим ответственность за свои поступки. В этом возрасте у нас считается желательным, чтобы он на какое-то время покинул семью, так как под опекой мамы, бабушек, тетушек, старших сестер он никогда не повзрослеет, как бы ни старались его отец и дед (при этом дед ткнул себя пальцем в не по-старчески широкую грудь).