20 глав о любви, или Вечное солнце мятущейся души…

Вас теперь прошу покорно

ничуть злопамятной не быть

и тот стишок, как отблеск черный,

средь развлечений позабыть.

Ах, Вам совсем нетрудно это:

ведь и при жизни Вы смогли

забыть великого поэта ?

любовь и горе всей земли.

… Что можно возразить великим Ахматовой и Цветаевой? Разве что вспомнить знаменитые строки из пушкинской «Мадонны», адресованные Н. Гончаровой:

Исполнились мои желания. Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,

Чистейшей прелести чистейший образец.

Или «Я пленен, я очарован, словом – я огончарован!» ? так написал Пушкин после одной из первых встреч с Натали.

…Есть только одно «но» ? все эти строки он написал ещё в 1830 году, т.е. задолго до встречи Н. Гончаровой и Дантеса…

… Прелесть Натали не вызывает сомнения, но одной прелести мало там, где дело шло о пушкинской чести и самой его жизни!!!

Всё так, всё так, а меня всё же гложет мысль о том, что, если бы Пушкин не женился на Натали, он мог бы прожить ещё много, много лет…

И ещё одна «немысленная» мысль – не прилетела ли пуля Дантеса со стороны Полотняного завода, где прошли детство и юность Натали и остальных сестёр Гончаровых (конечно, в переносном смысле этого слова…).

10. «С свинцом в груди и жаждой мести …»

Вот доподлинный текст условий той роковой дуэли:

«1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и пяти шагов (для каждого) от барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

2. Вооруженные пистолетами противники, по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут стрелять.

3. Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того, чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии.

4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, в случае безрезультатности, поединок возобновляется как бы в первый раз: противники ставятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила».

… Да, расстояние между барьерами всего в 10 шагов делало смерть почти неминуемой. А пункт № 4. делал смерть совсем неизбежной!

Время поединка ? пятый час дня; место ? за Комендантской дачей ? на Чёрной речке. Условия дуэли были составлены в 2'/2 часа дня; и Данзас поспешил к Пушкину, который, по условию, поджидал его в кондитерской Вольфа. «Было около 4 часов. Выпив стакан лимонаду или воды, ? Данзас не помнит, ? Пушкин вышел с ним из кондитерской; сели в сани и направились к Троицкому мосту». Со слов, конечно, Данзаса, Вяземский сообщал вскоре после рокового события, что Пушкин казался спокойным и удовлетворенным, а во время поездки с Данзасом был покоен, ясен и весел.

В памяти Данзаса сохранились некоторые подробности этого путешествия на место дуэли. На Дворцовой набережной они встретили в экипаже Наталью Николаевну. Пушкин смотрел в другую сторону, а жена его была близорука и не разглядела мужа. В этот сезон были великосветские катанья с гор, и Пушкин с Данзасом встретили много знакомых, между прочим двух конногвардейцев: князя В.Д. Голицына и Головина.

Князь Голицын закричал им: «Что вы так поздно едете, все уже оттуда разъезжаются». Молоденькой, 19-летней графине А.К. Воронцовой-Дашковой попались навстречу и сани с Пушкиным и Данзасом, и сани с д' Аршиаком ? секундантом и Дантесом. На Неве Пушкин шутливо спросил Данзаса: «Не в крепость ли (Петропавловскую – М.Л.) ты везешь меня?» «Нет, ? ответил Данзас, ?  через крепость на Черную речку самая близкая дорога».

В воспоминаниях Данзаса,  единственного свидетеля, оставившего свои воспоминания о поединке, этот эпизод передан так: «По сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться. Пушкин первый подошел к барьеру и, остановясь,  начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил, и Пушкин упал…»

Нет, он ещё чуть позже найдёт в себе силы приподняться и выстрелить во врага, он увидит падение Дантеса… И всё же,  всё же,  всё же…

На обратном пути он чувствовал сильные боли и сказал Данзасу: «Кажется, это серьёзно. Послушай: если Арендт (врач – М.Л.) найдёт мою рану смертельной, ты мне это скажешь. Меня не испугаешь.  Я  ЖИТЬ  НЕ  ХОЧУ»…

Будучи ранен, Пушкин сразу узнал смерть и пошел ей навстречу, а когда врачи подтвердили, стал хладнокровно высчитывать шаги ее, наблюдая ход ее, как в постороннем человеке, щупал пульс свой и говорил: «вот смерть идет…».

Смерть уже не представляла для него ничего неожиданного, ничего пугающего ? и это передавалось другим. В.И. Даль ? военный врач, автор знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка», а также близкий друг поэта, вспоминал: «Пушкин заставил всех присутствовавших сдружиться со смертью, так спокойно он ожидал ее, так твердо был уверен, что последний час его ударил».

П.А. Плетнев,  соратник  Пушкина по литературе, вспоминал: «Он так переносил свои страдания, что я, видя смерть перед глазами, в первый раз в жизни находил ее чем-то обыкновенным, нисколько не ужасающим».

Умирание Пушкина показало всем, как встречает смерть человек, который давно осмыслил ее и внутренне к ней подготовился.

Его мужество в претерпевании физических мук было беспримерно.

«С начала до конца своих страданий (кроме двух или трех часов первой ночи, в которые они превзошли всякую меру человеческого терпения) он был удивительно тверд. Я был в тридцати сражениях, ? говорил доктор Арендт, ? я видел много умирающих,  но мало видел подобного». Очень точно сравнил Арендт Пушкина с погибающим воином ? таково было всеобщее ощущение. «Условия жизни не давали ему возможности и простора жить героем, зато, по свидетельству всех близких Пушкина, он умер геройски», ? писал впоследствии П.П. Вяземский.

На слова Даля: «Не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче», ? Пушкин отвечал: «Смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил!» Ответ знаменательный: «этот вздор» ? муки тела, «меня» ? мой дух, возносящийся над этими муками. «Я» осознавалось как дух, уже отдельный от тела. Это был процесс не физического умирания, а духовного восхождения. Владимир Даль ещё вспоминал «…Умирающий несколько раз подавал мне руку, сжимал и говорил: Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем». Опамятовавшись, сказал он мне: «Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко ? и голова закружилась».

Тот же Владимир Даль, неотлучно бывший подле умирающего поэта, оставил нам бесценное свидетельство о тех последних минутах: «Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза,  лицо его прояснилось, и он сказал: «Кончена жизнь!»  Я не дослышал и спросил тихо: «Что кончено?» «Жизнь кончена», ? отвечал он внятно и положительно. «Тяжело дышать, давит», ? были последние слова его. Всеместное спокойствие  разлилось по всему телу; руки остыли по самые плечи, пальцы на ногах, ступни и колени также; отрывистое, частое дыхание изменялось более и более в медленное, тихое, протяжное; ещё один слабый, едва заметный вздох ? и пропасть необъятная, неизмеримая разделила живых от мёртвого. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его»…

Необычность на лице только умершего Пушкина описал Жуковский: «Я уверяю тебя, что никогда на лице его не видал я выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли».

Пушкин скончался 10 февраля  в 2 часа 45 минут пополудни.

Похороны А.С. превратились в настоящее признание любви к нему: так прусский посол Либерман пишет: «многие корпорации просили нести останки умершего. Шёл даже вопрос о том, чтобы отпрячь лошадей траурной колесницы и предоставить несение тела народу»!

Отпевание было назначено  в Исаакиевском соборе, были даже выданы специальные «билеты». Однако накануне ночью тело из квартиры перенесли в Конюшенную церковь ? Пушкин был её прихожанином. Как вспоминал Жуковский: «В минуту выноса, на который собрались не более десяти ближайших друзей, жандармы заполнили ту горницу, где мы молились об  умершем. Нас оцепили, и мы, так сказать, под стражей, проводили тело до церкви».

Пришедшие к Исаакиевскому собору люди нашли его запертым, но молва быстро распространила известие о том, где будет отпевание. Вскоре площадь вокруг Конюшенной церкви «представляла собой сплошной ковёр из человеческих голов», мужчины стояли без шапок.

В храм пускали только по «билетам». Когда кончилось отпевание, гроб вынесли из храма, перетащили через соседние ворота в заупокойный подвал. «Всё мелькнуло перед нами на один только миг», ? писал студент-очевидец. Студентам, кстати, строго запретили в этот день покидать занятия.

Гроб поставили «в особо устроенной комнате, где в ту пору хранилась погребальная колесница, на которой привезено было из Таганрога тело покойного императора Александра I».

… Вот цитата из единственного извещения о смерти А.С. Пушкина, которое было напечатано 30 января 1837 г. в 5-м номере «Литературных прибавлений» ? приложении к газете «Русский инвалид». Это извещение, написанное литератором Владимиром Федоровичем Одоевским (1804-1869), состояло из нескольких строк: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!  Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! к этой мысли нельзя привыкнуть!»

Этот некролог разгневал министра народного просвещения С.С. Уварова. Редактор «Литературных прибавлений» журналист А.А. Краевский был вызван к председателю Цензурного комитета, который объявил ему о неудовольствии министра: «К чему эта публикация о Пушкине?.. Но что за выражения! «Солнце поэзии!» Помилуйте, за что такая честь?..» (Русская старина. 1880. № 7).

3 февраля ночью тело Пушкина тайно увезли в Псковскую губернию, где находилось родовое имение семьи ? Михайловское. Гроб с телом повезли за 400 километров, в Успенский Святогорский монастырь. За год до смерти Пушкин похоронил в этих местах мать и купил место для себя. Гроб в специальном ящике обернули рогожей, поставили в простую телегу без кузова, называемую дроги, и завалили соломой.

Сопровождать тело поэта царь Николай Первый повелел Александру Тургеневу, приятелю Александра Сергеевича и единственному по-настоящему близкому к Пушкину человеку, его слуге Никите Козлову ? «дядьке», который был приставлен ещё к мальчику Саше и находился рядом с барином всю жизнь. Никита Козлов всю последнюю пушкинскую дорогу не ел и не пил от горя…

Вот и всё… «Жизнь кончена»….