Пациент мафии

– Зачем?! – подняла брови Марина.

Я смутился.

– Ну-у... Пленку-то я отдал тебе. Мало ли что... У меня нет никакого желания вмешивать тебя в эти дела.

– Весьма любезно с твоей стороны, – признательно сказала Марина. – Тогда я советую тебе выбросить эту пленку. Раз начал врать, то ври до конца, это я тебе как криминалист говорю.

Официант принес большую чашку ароматного кофе и еще теплую пиццу. Но мне уже расхотелось есть.

– Понимаешь, – сокрушенно признался я. – Врать уже не выйдет. Во-первых, Артем Николаевич, что из службы безопасности, пообещал меня непременно навестить еще раз. Он и в первый-то раз мне не поверил... А во-вторых, есть еще один неприятный момент. Исчезла жена убитого – сразу же, как покинула больницу, так и исчезла. Наверняка эти события связаны между собой. А как ее найти, если продолжать врать? Если она, не дай бог, погибнет, я буду косвенно виноват в ее смерти...

Марина посмотрела на меня, и, честное слово, мне показалось, что глаза ее потемнели от тревоги. Она отставила в сторону чашку и сказала:

– Тогда просто отдай пленку этому Артему... как его? Только учти – это люди особого склада. Они наверняка решат, что ты как-то замешан в этом деле или, по крайней мере, сунул нос в чужие секреты... И будут, кстати, правы. Но вот какие выводы они сделают из этого?

– Да бог с ними, с выводами, – махнул я рукой. – Тут вся штука в том, что я телефон этого Артема потерял. Не попрусь же я в Кремль – где тут у вас такой-то?.. Придется теперь ждать, когда он сам нагрянет...

Марина отхлебнула глоток из чашки и поморщилась – видимо, кофе уже остыл.

– А ты уверен на сто процентов, что этот человек действительно из Кремля? – задумчиво спросила она.

Я замялся. Насколько я помнил, никто из визитеров не предъявлял мне своих документов.

– Вот то-то и оно, – сказала Марина. – Может получиться так, что пленка попадет не в те руки, и женщине ты ничем не поможешь. Отдай ее следователю, и пусть он при тебе оформит протокол... Трудно сказать, чем все это обернется, – задеты интересы высокопоставленных чиновников – сделки утверждались в правительстве... Но выше головы все равно не прыгнешь.

Марина ободряюще мне улыбнулась и с сожалением посмотрела на часы.

– Все-таки уходишь? – сумрачно спросил я.

– Мне пора, – сказала она. – Позвони, как все утрясется. А это вот твой загадочный предмет.

Она положила на столик стеклянную трубочку из-под валидола, в которой перекатывался черный цилиндрик. Я демонстративно обтер стеклянную оболочку носовым платком и положил в карман пиджака.

– Твои отпечатки, – многозначительно сказал я.

Марина засмеялась и по-приятельски накрыла мою ладонь своей.

– Ты превращаешься в матерого шпиона, – шутливо сказала она.

Звук ее голоса, тепло руки и живой блеск темных глаз, которые были так близко, вдруг подействовали на меня так, словно я переживал все это впервые. У меня перехватило дыхание, и в груди поднялась горячая сладко-болезненная волна. Чтобы не показаться смешным, я тоже поспешил отшутиться.

– Я не шпион, а защитник вдов и сирот!

Марина коротко рассмеялась и поднялась со своего места.

– Все! Я бегу! Не провожай меня... И ни пуха ни пера, защитник!

Она потрепала меня по голове и быстро пошла к выходу. Я смотрел, как за ней захлопывается дверь, а потом машинально выпил свой сок, не почувствовав вкуса, и подозвал официанта, чтобы рассчитаться.

– Вам не понравилась наша пицца? – с затаенной обидой осведомился он.

– Ну что вы, – любезно ответил я. – По-моему, это я ей не понравился...

Я вышел на улицу и огляделся по сторонам. Шпион не шпион, но, должен признаться, на все вокруг я смотрел уже другими глазами. Причастность к чужим секретам ставила меня в критическую ситуацию. Залитые послеполуденным солнцем лимузины с непроницаемыми стеклами подкрадывались к тротуару. Я не знал, что мне делать. Слова Марины о том, что пленка может попасть не в те руки, смущали меня. В былые времена я доверился бы с потрохами любому участковому. Но теперь даже следователь московской прокуратуры не представлялся мне достаточно надежной фигурой. Постепенно мной овладела навязчивая идея подстраховаться. Из криминальных фильмов я знал, что владеющий тайной остается целым и невредимым до тех пор, пока эта тайна у него в руках. Если я расстанусь с пленкой, рассудил я, может получиться так, что за мою жизнь никто не даст и гроша. Но и не отдать ее я не могу. И мне пришла в голову совершенно безумная идея, которая в тот момент показалась блестящей. Я решил снять с пленки копию.

Нужный человек жил совсем рядом – в Успенском переулке. Был он профессиональным фотографом и горьким пьяницей. В светлые минуты он подрабатывал в нескольких газетах и делал весьма выразительные портреты на заказ. Заработав некоторое количество денег, он уходил в запой, и его коммунальная квартира превращалась в вертеп, где собирались такие же запойные профессионалы – неудавшиеся писатели, непродвинувшиеся артисты и нестандартные фотомодели. Когда-то захаживал на эти богемные оргии и я, и даже по молодости пытался помочь Ефиму – так звали фотографа – вылечиться от алкоголизма. Затея моя провалилась, но Ефим был настолько изумлен моим порывом, что сделал мой фотопортрет в таком выгодном ракурсе, что в нем узнавали кого угодно – Алена Делона, Майкла Дугласа, но только не меня. Этот портрет до сих пор валяется у меня где-то на антресолях.

Мы не виделись уже года три, но я надеялся, что Ефим меня не забыл – он не забывал ни одного человека, которого снимал. Для налаживания более близкого контакта я купил в магазине литровую бутылку «Кристалла» и направился в Успенский переулок.

У входа в подъезд я воровато огляделся по сторонам, ожидая увидеть плетущихся за мной громил с поднятыми воротниками. Но никого, кроме стайки детей, играющих на асфальтовом пятачке между старыми потемневшими домами, рядом не было. Я вошел в сумрачный подъезд, пахнущий кошками, и по щербатой узкой лестнице поднялся на третий этаж. На облупившейся двери торчали два электрических звонка. Насколько я помнил, кухню Ефим делил с глухой, ко всему безразличной старухой, но была ли она еще жива, я не знал. Кроме того, я забыл, какой звонок принадлежит Ефиму, и нажал сразу на оба.

Ждать пришлось недолго. Послышалось тюремное лязганье цепей и засовов, дверь со скрипом отворилась, и передо мной выросла мрачная фигура Ефима в старой тельняшке и спортивных шароварах с лампасами. Насупленную физиономию фотографа покрывала кудлатая с проседью борода.

– Привет! – сказал я. – Ладыгин. Володя.

– Да узнал я! – поморщился Ефим. – Заходи!

Я вошел в прихожую. В воздухе витал запах старой обуви и химикалий. На двери Ефимовой соседки висела наискось бумажка с печатью. На мой вопросительный взгляд Ефим буркнул:

– Преставилась старушка! Мир ее праху! А с комнатой домоуправление никак не разберется... Ну, выкладывай, с чем пришел! Наверное, не просто так завалился?

Многозначительно протягивая пакет, я сказал:

– Дело у меня к тебе, Ефим, срочное! На миллион!

Ефим скептически взглянул на содержимое пакета и равнодушно заметил:

– Отстал ты от жизни, старик! Я ведь в глухой завязке. Год уже. – И, заметив мою растерянность, добавил: – Но можешь оставить. Мне тут трубу в ванной менять нужно – пригодится. А вообще, чем я тебе помочь-то могу? Тебя вроде моя специфика никогда особенно не интересовала?

– Теперь интересует, – сказал я и достал из кармана упаковку от валидола. – Вот здесь микропленка. Ты копию сделать можешь?

Ефим взял трубочку, посмотрел на просвет.

– Пошли, что ли, на кухню? – предложил он. – Обмозгуем.

На кухонном столе стоял большой фотоглянцеватель и тарелка с нарезанным хлебом. Под потолком сохла на бельевой веревке фотопленка.

– Жрать хочешь? – спросил Ефим. – Могу яичницу сварганить.

Я с сожалением вспомнил несъеденную пиццу, проглотил слюнки и все-таки отказался – не хотелось терять время. Ефим вытряхнул на ладонь черный цилиндрик и оценивающе посмотрел на него.

– И срочно тебе? – с сомнением произнес он, поднимая на меня глаза.

– Хотелось бы сегодня, Ефим! – умоляюще сказал я. – Вопрос жизни и смерти.

Ефим покачал кассету на ладони и отрицательно мотнул головой.

– Сегодня не выйдет! – заявил он. – Мне нужно еще пленку подобную разыскать... На это время нужно. Я же, старик, микросъемкой не занимаюсь!