Колыма ты моя, Колыма

Он ткнул в кнопку селектора и спросил:

– Игорь, Захарович подошел?

– Да, Георгий Константинович.

– Пусть заходит.

Через минуту дверь открылась, и на пороге появился среднего роста мужчина в штатском. Генерал встал и шагнул вошедшему навстречу. Сам он видел его первый раз – до этого они только разговаривали по телефону – и потому смотрел на вошедшего с интересом. Впечатление тот производил странное и, на первый взгляд, скорее неприятное. Бледная ноздреватая кожа на его лице была покрыта какими-то странными розовыми пятнами, то ли оспинами, то ли следами от угрей, то ли полузажившими прыщами, которым вроде бы уже в таком возрасте и неоткуда взяться. Крупный нос картошкой нависал над толстой верхней губой, украшенной редкими белесыми усиками, подбородок был совершенно прямоугольным, но мужественности облику вошедшего это почему-то не придавало. Глаза светло-синие, водянистые, очень близко посаженные, а общий вид лица почему-то вызвал у генерала вполне определенные ассоциации с обыкновенным красным кирпичом.

Пожимая гостю руку, Комаров почувствовал, что ладони у того влажные.

– Позвольте представить вам старшего следователя Генпрокуратуры по особо важным делам, советника юстиции Захаровича Андрея Михайловича. Его прислали к нам из столицы в долговременную служебную командировку. Кстати, родом он из Магадана, наш, можно сказать, земляк. Прибыл к нам с самыми широкими полномочиями. Нам предписано оказывать Андрею Михайловичу оперативное обеспечение и любую другую необходимую помощь. Это касается вас всех. Короче, товарищ советник юстиции, сразу ввожу вас в курс дела: это мой первый зам Виталий Юрьевич Зимин, это начальник РУБОП Дорошенко Игорь Савельевич…

Комаров по очереди представил московскому гостю всех присутствующих, а потом вернулся на свое место.

– Ну вот, теперь вы всех знаете, если будет что-нибудь нужно – обращайтесь.

– Спасибо, – низким, утробным голосом ответил Захарович. – Я очень рад познакомиться с вашим коллективом. Сам я действительно родом отсюда. Правда, в Москву еще ребенком переехал. Но очень рад, что теперь получил задание, связанное с работой здесь. Сами понимаете – малая родина. А меня сейчас вообще сюда тянет. Пенсия скоро. Я решил, что, как выйду на пенсию, переберусь из Москвы сюда. Домой. Поэтому мне сейчас особенно важно…

Говорил Захарович короткими предложениями, делая после каждого из них почти секундную паузу, словно хотел, чтобы сообщаемая им информация как можно лучше закрепилась в памяти благодарных слушателей. Учитывая, что понес он дальше жуткие официозные банальности про истоки, корни и свое горячее стремление защитить малую родину от бандитских посягательств, звучало это довольно комично.

– Герой, мать его так. Рыцарь без страха и упрека, – негромко шепнул начальник отдела по незаконному обороту драгметаллов, сидевший неподалеку от Комарова, своему соседу, начальнику СКМ. – Знаем мы таких рыцарей. Сначала долгосрочная командировка у него с широкими полномочиями, а там и вовсе сюда переедет, кого-нибудь из наших сковырнет и на его место сам сядет. Со столичной помощью-то это нетрудно, плавали, знаем. Приисками будет заниматься, не иначе.

– Точно, – кивнул начальник СКМ. – В Москве менты уже все между собой поделили, а теперь вот те, кому куска не досталось, за нас взяться решили.

Комаров, который слышал этот разговор, замечания своим людям не сделал. В основном потому, что в глубине души был вполне с ними согласен. В его практике такие случаи уже бывали – прилетит такой вот столичный орел, ни за что не отвечающий, но с широкими полномочиями, поживет недельку-другую, а потом начинает на голову гадить. И с преступностью-де здесь плохо борются, и сами все писаные правила через раз нарушают, и если сажают, то не тех, и вообще, дорогу – и то на красный свет переходят. В общем, все тут плохо, но вот если поставить его, столичного орла, на какой-нибудь ответственный пост, то моментально станет все хорошо. И оборот левого золота кончится, и с зон зэки бежать перестанут, и рыбу японцам толкать никто не будет, а по периметру Магадана пальмы вырастут. И ведь что самое обидное, иногда такие номера проходили, садились столичные гости на здешние теплые места.

«Ну уж нет, на этот раз номер не пройдет! – подумал Коробов, пристально рассматривая разглагольствующего москвича. – Еще такого подчиненного мне не хватало».

3

– Колян, на фиг нам на эту сопку лезть? – выдохнул Череп в спину Колыме, идущему шагах в трех перед ним. Оба беглеца поднимались по склону высокой сопки, поросшей лиственницей и елями.

– Осмотреться надо, Андрюха. Сориентироваться, – не оборачиваясь, отозвался Колыма. – Карта у нас хорошая, но все же осмотреться не помешает. А заодно, может, речку какую-нибудь увидим с вершины.

– На фиг нам речка?

– Следы прятать. В детстве книжки читал? Войдем в одном месте, пройдем по воде вдоль берега, а выйдем в другом. Собаки след и потеряют. Старый трюк, но действенный.

– Ты же следы табаком засыпал! Говорил, он собакам нюх отобьет! – недовольно сказал Череп.

Колыма и правда спустя пару часов после побега, едва они успели углубиться в тайгу, добрую четверть взятых у охранников сигарет потратил на то, чтобы засыпать следы. А теперь выясняется, что придется еще и по речке топать!

– Отбить-то отобьет, – ответил Колыма, – но если с собаками человек пойдет опытный, то он по тому, где они чихать начнут и в стороны рыскать, определит, куда мы пошли. А как определит, отведет собачку подальше и пойдет по кругу, рано или поздно на след наткнется.

– Так и с рекой та же фигня! Можно собак вдоль берега пустить, рано или поздно нам же все равно выходить придется!

– Так-то оно так, но они знать не будут ни в какую сторону мы двинули, ни на каком берегу вышли. Пока все проверят, времени много уйдет, вот мы на этом и выиграем. Тем более, в паре мест мы выходить не будем, а табаку насыплем. Собака опять собьется, проводник ее кругом водить станет, еще больше отстанут. Нам сейчас главное – время выиграть, оторваться подальше.

Колыма говорил спокойно и обстоятельно. Сейчас он вспоминал, как сам первый раз попал в тайгу, при таких же, кстати, обстоятельствах, как и Череп сейчас, при побеге. И как его тогда всем этим премудростям учил Нестер, старый блатарь, погибший несколько лет назад во время бунта на якутском этапняке. Сейчас пришла его очередь передать эти знания дальше по цепочке.

Через несколько минут блатные добрались до вершины сопки. Она возвышалась над вершинами самых высоких лиственниц метров на десять, и видно отсюда было далеко. Однако Колыма не удовлетворился этим.

– Помоги-ка, Череп, – обратился он к корешу, подзывая его к одной из стоявших на вершине лиственниц. – Подсади меня.

Череп подошел, сцепил руки в замок и помог Колыме добраться до нижней ветки. Дальше дело пошло быстрее – через несколько минут сверху перестала сыпаться кора, блатной долез, докуда хотел.

– Порядок, – сказал Колыма, через несколько минут спустившись вниз. – Сейчас небольшого крюка на восток дадим, там километрах в трех как раз подходящая речушка. Шириной метров десять, и неглубокая.

– Откуда ты знаешь, что неглубокая? – недоверчиво спросил Череп.

– А по цвету видно. Она под солнцем светло-голубым отливает, значит, не больше полуметра глубиной. Иначе цвет темнее был бы. Ладно, пойдем. – И Колыма шагнул к восточному склону сопки.

Череп шагнул следом, посмотрев на Колыму с уважением.

Надо же, четыре ходки у человека за плечами, да и возраст уже не самый ранний, а силен! На сопку влез, на дерево забрался и без отдыха вниз собирается. Он сам, хоть и моложе, а и то за время, пока Колыма на лиственницу лазил, только-только отдышался. Вообще, Череп уже успел осознать, что с товарищем по побегу ему здорово повезло. По паре обмолвок Колымы он понял, что побег этот у него далеко не первый, и тайгу он знает. А без этого знания даже весной выжить здесь было бы трудно. Например, Череп прекрасно понимал, что сам бы он не догадался лечь спать на здоровенном камне, подложив под бок хвороста, лег бы просто у костра. Но Колыма предупредил его, что как раз так и можно себе почки поотморозить. Слой почвы тут тонкий, а под ним вечная мерзлота. И костром от нее не спасешься. А камень за день от солнца худо-бедно нагревается, так что если с боку на бок вовремя переворачиваться, то переночевать на нем можно без особого ущерба для здоровья.

Вообще идти по тайге пока казалось не так трудно, как скучно. Пейзажи были на редкость однообразными – бесконечное море лиственниц, редкие сосны и ели, в основном на вершинах сопок, заросли папоротника и можжевельника. Идти было нетрудно, но вот понять, куда идти… Здесь Черепу снова приходилось полностью полагаться на Колыму, который, судя по всему, ориентировался прекрасно. Вот и сейчас, изредка поглядывая на компас, Колыма уверенно пробирался через лес шагах в пяти впереди Черепа, выбирая наиболее удобный путь, в обход поваленных стволов и особенно густых зарослей кустарника. Минут через двадцать сквозь просвет в деревьях впереди блеснула река.

– Ага, – довольно хмыкнул Колыма. – Вот она. Давай, Череп, скидывай сапоги и штаны закатывай. – Сказав это, Колыма сам нагнулся и принялся стягивать кирзачи.

– Что, прямо так пойдем? – с легкой растерянностью в голосе спросил Череп. Он прекрасно понимал, что температура воды в речке сейчас в лучшем случае градуса три. И по такой босиком идти?

– А как же? – отозвался Колыма. – Так тебе и идти будет легче, и сапоги с портянками сухими останутся. Как вылезем, быстро согреешься.

Череп несколько секунд поколебался, а потом с недовольным вздохом тоже принялся снимать сапоги. Колыма к этому времени уже разулся и зачем-то вернулся на несколько шагов назад, к лесу. В руке он держал взятый у начальника конвоя штык-нож.

– Что ты там ищешь, Колян? – окликнул его Череп. – Пойдем скорее! Холодно стоять!

– Погодь… Сейчас я веточку подходящую найду… – С этими словами Колыма подошел к невысокой лиственнице и сильно рубанул ножом по основанию одного из ее нижних сучьев.

Через несколько секунд в руках блатного оказалась примерно метровой длины палка, толщиной пальца в три.

– На фиг она тебе? – спросил Череп, недоумевающе наблюдая за Колымой.

– Увидишь… – Колыма вытащил откуда-то из-под бушлата моток бечевки и быстро примотал нож к концу палки. Череп пожал плечами, но спрашивать больше ни о чем не стал.

– Пошли, – скомандовал Колыма, подходя к речке, и первым вступил в ледяную воду.

Даже на юге России в середине мая купаться не очень приятно. А про север и говорить нечего. Ноги блатных обожгло холодом, а спустя считаные секунды они практически полностью онемели и потеряли чувствительность. Ощущения как при местном наркозе, невозможно даже почувствовать, куда наступаешь: на мягкий гладкий песок или на острый камень.

Чтобы немного отвлечься от обжигающего холода, Череп заговорил:

– Колян, а на фиг мы на юг идем? Вертухаи ведь, когда до речки дойдут, сразу догадаются! Надо на север идти, а потом по берегу крюка дать!

– Нет, Череп, – отозвался Колыма. – Вот если бы за нами кто неопытный шел, тогда бы я сам на север повернул. Но вертухаи-то не первый раз беглых ловят. Что мы на юг пробираемся, они уже поняли. И как раз этого от нас и ждут, что мы их запутать попытаемся и на север по реке ломанем. А мы как раз наоборот поступим. И крюка делать не придется – уже считай час выиграли, и проверять они в первую очередь север пойдут, еще часов пять наши, пока они с собаками в ту сторону оба берега прочешут. А если у них собака одна, то совсем отстанут.

– Хитер ты, Колян. Как бы себя не обхитрил.