Святой выстрел

– Ну, будем считать, что ваша молитва нас и спасла, – уже мягче улыбнулся командир и полез в кабину.

Отец Василий услышал, как он связывается с кем-то по рации и докладывает о происшествии. Вдруг со стороны реки быстрой рысью протрусил олень, на котором, помахивая длинным гибким шестом, сидел якут-подросток. Приглядевшись, священник заметил у самой реки три балагана – невысокие жилища прямоугольной формы с чуть наклонными стенами из тонких бревен, обмазанных глиной с навозом и двускатными крышами, крытыми древесной корой и дерном.

– Ай-ай! – закричал подъехавший верхом на олене якут, оказавшийся не подростком, а маленьким крепким старичком. – Чуть не убились! Смотрю, летит плохо, не так, как всегда. Думаю, совсем убьются, надо ехать смотреть.

– Обошлось, старик, не кричи, – проворчал второй пилот.

– Как, не кричи? – возразил якут, шустро спрыгивая со своего скакуна с ветвистыми рогами. – Как, не кричи, когда беда совсем уже близко была? Здравствуйте, летчики, здравствуй, батюшка.

– Здорово, старик, – ответил второй пилот. – Скажи лучше, переночевать пустишь?

– Отчего не пустишь, – бодро проговорил якут, обходя вертолет со всех сторон и цокая языком. – Дом пустой, народ на пастбищах. Живи сколько хочешь. А что, твою железную стрекозу скоро лечить приедут?

– Ой, не скоро, – раздалось из кабины, и на землю спрыгнул командир. – Принимай гостей, отец. Как тебя зовут-то?

– Гость в доме – радость, – философски заметил якут, похлопывая по шее своего оленя, который выискивал под ногами траву и мох, раскапывая каменистую почву копытом. – А зовут меня дед Мэнгэ. Ну, это по-нашему, а крестили Федором. Вещи есть? Грузи на олешку, домой пойдем. Обедом буду угощать. – И тут же добавил: – Раз с вами батюшка летел, то Бог вас и спас. Священнику нельзя разбиваться.

Летчики забрали из вертолета свои планшеты с картами, нагрузили на оленя чемоданы отца Василия и тронулись вслед за якутом к стойбищу, недовольные тем, что придется торчать в этом стойбище невесть сколько, а у них план, от которого зависит и зарплата. Старик бодро семенил своими кривыми ногами рядом со священником.

– А скажи, батюшка, детей ты крестить можешь? – спросил он. – Мал-мала трое есть, и все некрещеные.

– Конечно, – ответил отец Василий. – А ты, дедушка, никак, верующий, православный?

– А то как же, – охотно ответил якут. – Молодой был, шаман лечил. Старый стал, поумнел. Одному богу молиться надо. Много духов – много молиться надо. Устаешь. Русские хорошо придумали: заболел, врач вертолетом прилетел – полечил; ребенок родился, священник вертолетом прилетел – окрестил. Удобно.

Отец Василий шел рядом и усмехался. Вступать в спор со стариком не хотелось, да и после пережитого на разговоры как-то не особенно тянуло.

Чуть в стороне, под деревьями, показались еще строения – две жилые постройки посолиднее. Многоугольные срубные юрты с пирамидальной крышей, внешне напоминающие чум, диаметром около пяти и высотой метров десять. Там же виднелись и хозяйственные постройки, включая хлевы для содержания скота, которые, как он уже слышал, назывались у якутов хотоны, амбары, подвалы-ледники, загоны для лошадей.

Якутские поселения делятся по сезонно-хозяйственному признаку – на зимние и летние. Зимники состоят обычно из одной-трех юрт и располагаются вблизи сенокосных угодий и водоемов, а летники ставятся у пастбищ и насчитывают до десятка юрт. Это стойбище было большое, на много семей, но сейчас в разгар сезона оно пустовало. Здесь жили только женщины с маленькими детьми и глубокие старики. Лет примерно с восьми дети у якутов уже вовсю участвуют во взрослых делах, насколько позволяют силенки. Лихо гоняют на верховых оленях по пастбищам, умело бросают арканы, умеют доить маток.

Якут привязал оленя к одному из коновязных столбов – сэргэ, где уже топтались три мохнатые лошадки без седел.

– Ух ты! – удивился отец Василий, увидев полуразобранную конструкцию на больших полозьях, подбитых оленьим мехом, – небольшую платформу два на три, на которой были укреплены жерди, сведенные и связанные верхушками. – А это что такое? Я думал, что дома на колесах или на полозьях – это из сказок про кочевников.

– Это «балок», – охотно ответил старик. – Очень удобно. Предки наши придумали. Оленей запряг и поехал с бабой и с малыми детьми. Едешь, поешь, все при тебе. Чинить, однако, надо.

Отцу Василию старик Мэнгэ нравился своей колоритностью. Видимо, он был в стойбище за старшего, о чем говорил и национальный однобортный кафтан – сон, сшитый не из коровьей или конской шкуры, а из толстой цветной ткани, отороченной мехом, признак если не богатства, то, по крайней мере, определенного статуса в стойбище.

А вот типичные для якутов короткие кожаные штаны и такие же кожаные «ноговицы» были засалены и потерты, видать, старик не снимал их все лето, меховые носки все в репьях и в одном месте прожжены. Из ворота сона выглядывал отложной воротник национальной рубахи, а венчал этот наряд кожаный пояс с неизменным ножом в деревянных ножнах и кожаным мешочком с огнивом.

В стойбище было не больше десятка женщин и столько же детей в возрасте от двух до пяти лет. Ребятня возилась между домами, играя в свои, только им понятные игры. Два пацанчика лет четырех усердно кидали в речку камни, несмотря на протестующие возгласы женщин, то ли стиравших на берегу, то ли обрабатывающих куски кожи – издалека было не видно.

Ближе к реке пылали два костра под большими чанами, в которых что-то варилось.

Несколько женщин обступили гостей, вежливо поздоровались и стали с интересом ждать пояснений старого Мэнгэ о том, что случилось. Одеты они были вполне современно – шерстяные длинные юбки, кирзовые или резиновые сапоги, некоторые в меховых безрукавках с меховой опушкой и национальным рисунком, а кто-то в обычных ватных фуфайках. На головах – платки, завязанные узлом на затылке, только у двух девушек были небольшие меховые шапочки.

Старик строгим голосом стал отдавать какие-то распоряжения, и женщины торопливо разошлись. Гостей Мэнгэ провел в самый большой балаган. Летчики завели вежливый разговор о жизни стойбища: сколько в нем человек, сколько оленей и лошадей, далеко ли пастбища, как пережили эту зиму?

Отец Василий в разговор не вступал, лишь с интересом осматривался. Гости, сложив ноги, устроились в центре около очага, сложенного из больших камней. Пол балагана был устлан толстым войлоком и медвежьими шкурами, а в углу кучкой валялись оленьи шкуры.

Вошли две женщины, неся алюминиевую посуду и два котелка, и тут же стали разливать по тарелкам какую-то мутную похлебку белесого цвета, во втором котелке, судя по аромату, была жареная оленина.

– Не смотрите так, батюшка, – улыбнулся вертолетчик, перехватив взгляд священника. – Попробуйте, вам понравится эта похлебка.

– А что это? – тихо спросил отец Василий, с сомнением глядя на содержимое своей тарелки.

– Бутугас. Эта похлебка готовится на основе простокваши.

– Из кобыльего молока? Или оленьего?

– Зачем? Из коровьего. Это не совсем обычная простокваша, а суорат, или сора. В нее добавляют ягоды, коренья, еще что-то и хранят в замороженном виде. А для похлебки суорат разбавляют водой, добавляют муку, всякие приправы. Очень полезно для пищеварения, особенно если учесть, что потом придется есть тяжелое оленье мясо, к тому же она хорошо утоляет жажду.

Обед умяли в два счета. Разморенные летчики не уставали расхваливать угощение. Вдруг отец Василий заметил, что из-за полога, закрывающего вход, на него выжидательно поглядывают две женщины. Поблагодарив Мэнгэ, он поднялся, разминая затекшие ноги, и вышел на улицу.

– Батюшка! – бросились к нему женщины. – Дочка у нас болеет сильно. Может, службу какую провести, помолиться за выздоровление?

– А что с ней случилось?

– Родила она недавно, вот после родов все и болеет.

– Так ей врач нужен.

– Будет врач, мы просили. Думали, что с вами прилетел.

– Хорошо, пойдемте, – согласился отец Василий. – А дочка-то крещеная?

– Крещеная, батюшка, как же, крещеная.

В течение нескольких часов у отца Василия не было ни одной свободной минуты. Он причастил и исповедовал больную, подарил ей иконку, прочитал молитву, осветил жилище. Потом в соседнем чуме провел обряд крещения. Когда солнце уже скатывалось за горизонт, отец Василий вышел из чума и с удивлением услышал, как кто-то визгливым голосом заунывно тянул якутские мотивы. Неожиданно раздался дружный мужской смех, а затем, отчаянно фальшивя, запели: «Первым делом, первым делом вертолеты, ну а девушки, а девушки потом!»

– Вот это да! Здрасте! – раздалось за спиной священника.

Обернувшись, он увидел трех молодых мужчин в болотных сапогах, фуфайках и брезентовых плащах. Один держал на плече кофр с кинокамерой.

– Здравствуйте, – поздоровался в ответ отец Василий.

– То-то говорят, вертолет прилетел, – сказал высокий парень в вязаной шапочке. – А тут, значит, священника привезли. По каким делам, батюшка?

– Случайно, вынужденная посадка. А вы кто такие? Не геологи?

– Слышите? – поднял палец второй парень в камуфляжном бушлате под плащом и такой же пятнистой кепке. – Летчики, что ли? Опять белые братья поят огненной водой старого вождя Мэнгэ. Я так понимаю, батюшка, что интеллигентной компании вам в этот вечер не видать. Пойдемте к нам в гости, познакомимся, чаю попьем. Настоящего!

– И то дело, – согласился отец Василий. – Везет мне в последние дни на геологов.

– А мы и не геологи, – развел руками высокий парень.

– Да? А кто же?