По прозвищу Китаец

Игнат флегматично приплелся в прихожую и, прислонясь к косяку, уставился на Лизу.

– Лиза, моя секретарша. Игнат – мой друг и просто гениальный художник, – представил друг другу молодых людей Китаец, заметив, как порозовели Лизины щечки. – Выручай, старик. Лизе нужно схорониться где-нибудь денька на три-четыре. Я подумал о тебе...

– Да ладно, – пожал плечами Игнат, – место есть. Только, – он перевел взгляд с Китайца на его секретаршу, – у меня строго. Режим и все такое. Болтать я не люблю.

Лиза смутилась и даже как-то растерялась.

– Ну ты прямо так, с ходу, – укоризненно посмотрел на Игната Танин, – и потом, Лиза – девушка тихая, тактичная, умная, она тебе не помешает.

Игнат усмехнулся и пожал плечами.

– Я, к сожалению, должен вас покинуть, – Китаец наклонил голову. – Да, Лиза, номер квартиры твоей подруги?

– А ты что, туда собрался? – насторожилась она.

– Я обязательно навещу тебя и обо всем расскажу, – заверил Танин свою подозрительную секретаршу.

– Восемнадцать.

– Ну, – Китаец пожал руку Игнату, – спасибо. Лиза, чао.

Он привлек к себе девушку.

– Будь умницей.

* * *

Устроив Бедную Лизу, Китаец спустился к джипу и одним плавным и точным движением сел за руль. Когда он выходил от Игната, часы показывали четвертый час ночи. Он потер лицо ладонями, отгоняя сон, запустил мотор и двинул в сторону Лермонтова. Дом, где жила подружка его секретарши, был чем-то похож на его, Китайца, дом: тоже четырехэтажный, старый, но крепкий.

Он оставил «Тойоту» на дороге и, пройдя под аркой во двор, стал подниматься по лестнице. На площадке второго этажа он остановился. Тяжелая деревянная дверь, ведущая в квартиру Аллы, была закрыта. Китаец вынул из кармана тонкие хлопчатобумажные перчатки, натянул на руки и взялся за массивную бронзовую ручку в виде шара. Дверь поддалась. Китаец осторожно открыл ее и, нашарив в темноте выключатель, зажег в прихожей свет.

Вернувшись к двери, он тщательно осмотрел замок и только после этого закрыл ее. По всей квартире, начиная с прихожей, словно ураган пронесся: все вещи были перевернуты или опрокинуты, одежда была сорвана с вешалки, на полу валялись осколки посуды.

Китаец отметил, что до того, как здесь похозяйничали незваные гости, квартира представляла собой довольно уютное и хорошо обставленное местечко. Мебель была недорогая, но добротная. Цветовая гамма обоев, занавесей и ковров гармонировала с обивкой кресел и дивана. Только некоторые предметы как бы выбивались из общей массы своим происхождением. Он решил, что они принадлежат американскому приятелю Аллы.

Тело хозяйки квартиры он обнаружил лежащим среди выброшенных из шкафов вещей, рядом с диваном, на котором она, по-видимому, спала, когда ворвались грабители. Из одежды на ней были только узкие ажурные трусики. Казалось, она продолжала спать, положив руку под голову и согнув одну ногу в колене.

Китаец снял перчатку, присел рядом с телом и коснулся кончиками пальцев яремной впадины. «Мертвее не бывает, – констатировал он, надевая перчатку, – Лиза была права, когда сказала, что подругу убили». Удостоверившись, что хозяйке уже ничем не поможешь, Китаец начал тщательный осмотр квартиры. Конечно, до него здесь уже побывали с точно таким же намерением: найти документы. Более того, он и сам был почти уверен, что здесь их нет, но все же, как профессионал, должен был в этом убедиться.

Он стал методично перебирать одну вещь за другой, заглядывая во все места, где можно было спрятать бумаги. Он работал без спешки, руки двигались ритмично и экономно: никаких лишних движений. Он обнаружил несколько цветных фото. На одной из них пышнотелая статная блондинка стояла под руку с коренастым лысоватым типом лет сорока. На мужчине был светлый летний костюм, он улыбался широкой голливудской улыбкой, обнажавшей белые крепкие зубы. На носу – очки в тонкой металлической оправе. Эванс.

Китаец сунул фото в карман.

Закончив с гостиной, он перешел в спальню, а затем в третью комнату, которая служила чем-то вроде кабинета или библиотеки. Книг было не слишком много, но перелистывание их отняло, пожалуй, большую часть всего времени. Оставались кухня, прихожая и ванная с туалетом. С кухней пришлось повозиться, а на остальные помещения у Китайца ушло не больше семи минут.

Не оставаясь в квартире ни секундой дольше, чем это было необходимо, он погасил свет, постоял немного у двери, прислушиваясь к шумам на лестничной площадке, и неслышно, будто привидение, выскользнул наружу. Перчатки снял уже на лестнице. Во дворе никого не было. Танин вышел на улицу и сел в машину.

Он проехал несколько кварталов, прежде чем нашел телефон-автомат на здании Дома быта. К его удивлению, аппарат оказался в рабочем состоянии, и Танин набрал «ноль два». Когда холодная трубка отозвалась молодым мужским голосом, он продиктовал адрес Лизиной подруги и добавил еще одно слово: «Убийство».

– Вы кто? – попытались выяснить на том конце провода. – Назовите свое имя.

Но Китаец уже повесил трубку.

Домой идти не хотелось: его квартира, хоть и не так обставленная, напоминала ему квартиру покойной. Не то чтобы Китаец был чересчур чувствительным или мнительным, просто он всегда старался делать то, что ему хочется, и, соответственно, не делать того, чего делать не хотелось. По возможности, конечно. В данный момент такая возможность была. Он вынул «беретту», которая до сих пор оттягивала карман его драповой куртки, и бросил на сиденье «Тойоты». Заперев джип и сунув ключи в карман, быстрым шагом направился по хорошо известному адресу.

* * *

Он несколько раз нажал на кнопку, как было условлено, и, не успели еще стихнуть последние переливы звонка, дверь распахнулась перед ним.

– Господи, Танин, – сонно вздохнула Анна и улыбнулась.

На ней был только тонкий шелковый халат, по длине больше напоминающий мужскую сорочку.

– Не слишком поздно для визита? – Танин шагнул через порог. – Или еще слишком рано? «...Он томился днем, он бродил с тоской в долгих поисках девушки такой...»

– Хватит болтать, – Анна обвила руками его шею и, закрыв глаза, нашла своими теплыми губами его губы.

– Ты считаешь, что я слишком болтлив? – улыбнулся Китаец, закрывая за собой дверь.

– Скорее наоборот. – Анна дала ему возможность снять куртку, кобуру и мягкие замшевые туфли на толстой подошве и снова прильнула к нему. – А вот твой Цюй Юань – точно!

– Что за вздор? Поэт, по-моему, просто обязан быть болтливым, особенно тот, которого отправляют в изгнание.

Анна не могла возразить, потому что Китаец целовал ее, гладя ее гибкую спину и округлые ягодицы сквозь скользкий шелк халата.

– Ты голоден? – Она оторвалась наконец от его губ и, прищурившись, посмотрела на него. – У меня есть курица.

Китаец отрицательно покачал головой и улыбнулся.

– Может, хочешь водки? – Она направилась к холодильнику, стоявшему между прихожей и кухней. – Милка недавно приходила, немного осталось.

– У меня есть коньяк. – Китаец достал из кармана куртки плоскую бутылку, купленную по дороге, и плитку шоколада. – Не возражаешь?

Анна поставила на стол хрустальные рюмки, достала из холодильника блюдце с лимоном.

– За тебя, – Танин наполнил рюмки, и они чокнулись.

* * *

Анна пошарила рукой по постели. Пустота. Размыкать сонные веки, тем более выбираться из-под пухового одеяла в сумеречный холод утренней комнаты не хотелось. Она блаженно улыбнулась, как улыбаются дети, – неизвестно чему. Человек, приученный с детства всему находить объяснение, каким бы вздорным и незрелым оно ни было, счел бы эту хмельную улыбку свидетельством со вкусом и с пользой проведенного времени или торжеством расплывчатых, но сладких надежд на будущее. В случае же с Анной это было не чем иным, как проявлением бессознательной радости просто оттого, что она живет, дышит, пишет холсты и спит с таким мужчиной, как Китаец.

Шум воды, доносившийся из ванной, придал ей бодрости – Китаец не ушел, как в прошлый раз, неслышно закрыв за собой дверь. Она даже не знала, поцеловал он ее тогда перед уходом или нет. Может быть, просто посмотрел на нее с выражением сдержанной нежности на своем гладком смуглом лице. Такие односторонние прощания, как, впрочем, и неожиданные появления из туманности того, что она готова уже была принять за вечную разлуку, были его хобби.

Анна открыла глаза и, сев в постели, потянулась. Квартира отапливалась плохо. Иной раз, когда на улице стоял мороз градусов пятнадцать-двадцать, приходилось напяливать на себя не только теплую пижаму, но и джемпер. Она медленно встала и прошла в ванную.

Китаец брился. Его мускулистое гибкое тело, память о котором отзывалась в Анне болью и наслаждением, было скрыто под толстым махровым халатом. Этот халат, пена для бритья, бритва и зубная щетка были единственными вещами, которыми он соизволил указать на более-менее постоянный характер их отношений. Анна знала, что он встречается с другими женщинами, по-своему это ее даже волновало. В ее воображении, которое было таким же чутким и отзывчивым, как и ее тело, любовные перипетии, переживаемые Китайцем на стороне, составляли неотъемлемую часть того загадочно-романтического ореола, которым была овеяна его личность, наряду с его китайским детством, мятежной юностью и нынешними детективными историями, которые самым жестоким образом сказывались на их и без того шатких, полных томления и тревоги отношениях.

Увидев Анну в зеркале, Китаец не мог ей улыбнуться – его лицо под бреющей рукой было напряжено, как натянутый на подрамник холст. Но Анна все-таки заметила тонкие морщинки, заскользившие к вискам от уголков его немного раскосых глаз. Смыв пену, он несколько раз ополоснул лицо водой и только потом повернулся к ней.