Убойные ребята

Юля ничуть не смутилась приходом отца. Она сказала:

– Папа, только не сердись. Ты же знаешь, что рано или поздно так должно было произойти. Ты же сам говорил, что мы должны быть друг с другом честны. Я совершенно с тобой откровенна. Это Дима, я его люблю. Он будет моим мужем.

Павел Кимович, как медик, был человеком широких взглядов. Он только спросил у дочкиного избранника Димы за ужином (после того, как молодая парочка счастливо докончила начатое, уже имея за стенкой неприятно удивленного родителя):

– Вы как… расписываться будете или, как сейчас у молодежи модно, так поживете?

– Как модно, – беспечно ответил тот.

Павел Кимович не спорил, Юля была счастлива. Дима был из хорошей, известной в городе семьи, очень приличной и достаточно состоятельной. Павел Кимович разговаривал с отцом Димы, тот был максимально сдержан, но в целом поддержал решение сына жить с дочерью Павла Кимовича. Юля также разговаривала с отцом Димы, и ей показалось, что тот, хоть и говорит максимально доброжелательно, что-то постоянно недоговаривает и все время смотрит в сторону. Как оказалось, для таких недомолвок имелись основания. Достаточно серьезные основания.

Поначалу Юля действительно была счастлива. Она поступила на первый курс Дальневосточного университета, родители Димы и Юли скинулись на свадебный круиз. Жили у Юли – в распоряжении Павла Кимовича была трехкомнатная квартира, – а со временем рассчитывали обзавестись собственной жилплощадью. Юля была в восторге от Димы, он казался ей красивым, остроумным, элегантным, рисковым. Он ничего не боялся. Он сказал, что это у них семейное, что его старший брат Вадим воевал в Афганистане и имеет боевые награды. И это была совершенная правда. Правда, Юля никогда до того не видела Диминого рискового брата, но она твердо знала: все-все правда. И про награды, и про рисковость.

Рисковость и сыграла с Димой и Юлей страшную шутку. Дима предложил на пробу «вмазаться», как он выразился, героином. Мода, поветрие, а во Владивостоке с этим никогда не было проблем. Только потом он сказал, что «проба» на самом деле давно не была первым его опытом. Что было дальше, Юля не любила вспоминать. Она подсела на героин, иногда баловала себя кокаином, который Дима именовал «кокосом», а однажды поймала себя на мысли, что все карманные деньги, выдаваемые ей отцом, она тратит на наркоту. А если не сама, так у нее стреляет Дима. К тому же, между делом, она открыла для себя, что ее собираются выгонять из университета. Павел Кимович тоже, кажется, заподозрил неладное, к тому же его до крайности удручало то обстоятельство, что Дима нигде не работал, откровенно валял дурака, но самым опасным было то, что Павел Кимович четко отследил наметанным хирургическим глазом: первая стадия наркозависимости. А там и вторая, и покатилось.

И Юля услышала от отца жестокие слова:

– Раз у вас, некоторым образом, семья, то извольте себя обеспечивать, а не сидеть на шее у родителей! Ты, Юля, сама выбрала себе человека, я тебя не торопил и не подталкивал. Не обессудь, но жить живите, а денег я больше давать не буду. Не в коня корм, – закончил он.

Ночью у Юли была дикая истерика. Она поняла, что отец в самом деле денег не даст. Раз он сказал, значит, так оно и будет. Она знала и то, чего не знал Павел Кимович: что родители Димы давно не давали ему ни копейки – уж им-то было известно, на что тот их потратит. До сведения Павла Кимовича это не было доведено из чисто эгоистических родительских соображений: а вдруг непутевый сыночек под влиянием свежей, молоденькой девушки изменится, тем более что он, кажется, к ней привязан? Не получилось.

А потом был жуткий разговор с Димой. Дима сказал Юле, что так дальше жить нельзя и что деньги нужно где-то взять. Сначала они продали все Юлины украшения. Потом кое-что из вещей. Но все имеет печальное свойство заканчиваться. В том числе вещи, которые можно продать. Когда они закончились, Юля сама стала такой вещью. Нет, Дима все знал. Более того, он сам устроил Юлю в одно из самых приличных эскорт-контор в городе. Как позже она узнала, это старший брат Димы помог. Наверно, к тому времени у нее настолько сбилась планка, что она с покорным равнодушием приняла то, о чем помыслить даже не могла совсем недавно. Но, к счастью, Юля в эскорте проработала недолго. Неделю. Когда их привезли на очередной заказ в баню, то среди почтенных сорокалетних мужчин в простынях, которые вызвали себе девочек позабавиться, она увидела… собственного отца. Павла Кимовича. Если даже затуманенную наркотой Юлю эта встреча, что называется, «пробила», то легко представить, какое смятение он испытал, когда увидел свою дочь среди пяти выдернутых на выбор проституток. Он же не мог сказать своим коллегам, что это его дочь! Конечно, ее выбрали, еще бы – остальные были только фоном для Юли. Выбрали ее и еще одну девушку, и несколько минут спустя Павел Кимович с багровым лицом глотал водку, как воду, и стекленеющим глазом наблюдал, как его же друзья и коллеги, прекрасные люди, трахают его единственную дочь! Он хотел сказать, что не смейте, что нельзя так, что это ведь Юля, но что-то раз за разом пришпиливало его язык к небу. Сначала он думал, что это трусость. Злился, ненавидел себя и еще больше – дочь. Потом, когда Юля вспоминала, что ведь и она тоже смотрела в сторону неподвижного отца за столом, обмотанного белоснежной простыней, из которой торчала взлохмаченная голова его с багровым лицом и пылающими ушами – у нее словно переворачивались и колом вставали внутренности. Неловкость, доходящая почти до физической боли, а если ее не было, то хотелось причинить ее себе, закусить до крови губу или впиться в кожу длинными ногтями.

Когда им удалось остаться наедине, Юля, завернутая в простыню, отвернулась и что-то тупо жевала. Павел Кимович спросил глухо и отрывисто:

– И как же ты могла, дочь?

Если бы он начал кричать, топать ногами, пускать пену и пузыри и поливать ее десятиэтажным матом, Юля меньше бы испугалась. К мату и пене она была готова. А не готова она была вот к этим спокойным, даже участливым словам, в которые сложно было вникнуть так глубоко, чтобы понять, какую муку они скрывают. Юлю затрясло:

– Папа, я правда… я не… папа, никогда, никогда!.. Это он, он… он просил, чтобы я… к тому же у нас в последнее время плохо… плохо, он сказал, что нужно привнести новую струю… чтобы слаще… чтобы было…

– С сексом у вас, значит, плохо, – выговорил Павел Кимович, – понятно. Это как же, тебе семнадцать, ему двадцать три, еле-еле сороковник на двоих наскребли, и с сексом плохо? Да, наверно, это я виноват… не надо было подозревать, нужно было принимать меры!..