Лаварденский Змей

Дальма кивнула ему, убрала опустошённую фляжку в мешок и спустилась туда, откуда недавно прибыла. Шэйн проводил её взглядом, вздохнул и обернулся на город. Башня ратуши непреодолимо привлекала его внимание и натолкнула на мысль: «Если казнь ещё не состоялась, то можно успеть что-то исправить». Джуни был идиотом по мнению его клептомана-наставника, но он не заслуживал столь ранней и бессмысленной смерти, поэтому Шэйн направился в один из своих тайников на крышах города, взял оттуда две небольших дымовых бомбы, убрал их в глубокие набедренные карманы и побежал к ратуше – как всегда, поверху.

Перед эшафотом собралась толпа из сотни человек – многие лаварденцы любили публичные казни, этот жестокий, но неотъемлемый элемент культуры всей Верувины. Люди воспринимали это как обыденное развлечение, но такое отношение сохранялось лишь до тех пор, пока они сами не оказывались в петле или под топором палача. Именно топор и грозил бедному Джуни, потому как демилорд Галдис Шефайн решил, что виселица – недостаточно справедливое наказание для губителя его любимой бабушки.

Шэйн со всей своей прытью лез по ближайшему к площади зданию, забрался на крышу и приготовил дымовую бомбу. Он забежал по треугольной крыше наверх, занёс руку для броска прямо в эшафот, но вдруг увидел, что в эту секунду палач с размаху нанёс последний удар. Голова Джуни упала отдельно от тела и повернулась безжизненным лицом к толпе.

Люди зашумели, а Шэйн, наоборот, затих и оцепенел. Он опустил руку с бомбой и помрачнел – слишком поздно было что-то предпринимать. Двое носильщиков подошли к телу Джуни, подхватили его и понесли прочь, а отсечённую голову палач небрежно пнул в корзину перед эшафотом, где лежали ещё три срубленные головы. Черепа обезглавленных затем размещались в специальных местах, чтобы отпугивать людей и служить им напоминанием о том, что будет, если пойти против закона в Лавардене. Шэйн нагляделся на эти лица за свои тридцать два года и давно перестал чувствовать их назидательный эффект, но голова Джуни сместила что-то в его душе. Он стоял на крыше трёхэтажного дома и смотрел на корзину с головами не в силах оторвать взгляда.

На эшафот поднялся гонец в мантии, прокашлялся, раскатал небольшой свиток и стал зачитывать:

– Жители Лавардена! Если вам известны имя, место пребывания или способ общения с вором по прозвищу «Лаварденский Змей», вы обязаны передать эту информацию городской страже по двум причинам! Первая: Лаварденский Змей в очередной раз сбежал из плена, чем нарушил законы нашего города… вочередной раз, – повторил гонец и слегка посмеялся вместе с толпой собравшихся зевак. – Однако его приговор отменён по личному решению его величества! Вторая причина поиска Лаварденского Змея: лорд Тавиш приглашает его на личную и срочную аудиенцию, по делу, которое не может быть разглашено. Данному вору, и только ему, без самозванцев, двойников и заместителей, надлежит явиться к воротам цитадели лорда Тавиша как можно скорее, стража будет уведомлена. В качестве проверки будет задан вопрос, ответ на который известен только настоящему Змею, так что просьба не беспокоить стражу никому, кроме самого Змея. У меня всё!

Гонец кашлянул, свернул свиток и хотел уже спуститься с эшафота, как вдруг с крыши около площади громко прозвучал вопрос:

– И чего ему надо? Тавишу.

Силуэт Шэйна контрастировал с ясным вечерним небом: он упёр руки в пояс и смотрел на то, как к его позиции уже стягивается стража.

– Вы сможете передать? Кто вы? – спрашивал гонец, прикрываясь рукой от солнца в попытках разглядеть собеседника.

– Я его лучший друг, выкладывай! – крикнул Шэйн и стал уже оглядываться, прикидывая, каким путём побежит от стражи.

Гонец вернулся на середину эшафота и продолжил попытки докричаться до Шэйна:

– О деле мне ничего не сказали, но лорд Тавиш дал слово, что на время аудиенции у Змея будет иммунитет в пределах цитадели, и ни один представитель стражи не может его задерживать!

Толпа между гонцом лорда и Шэйном начинала шуметь всё больше, наполняясь разнородными возмущениями происходящим: кто-то поддерживал свободных воров и восхищался их неуловимостью, кто-то проклинал их, но вместе все они были лишь шумом между Лаварденским Змеем и его новой задачей.

– Передай Тавишу, что он придёт завтра в полдень! – выкрикнул Шэйн и исчез из виду.

Он перепрыгнул на соседнюю крышу, пробежал по примятой соломе несколько шагов и соскочил в кучу песка, высыпанную для строительства фундамента какого-то дома. Стройка затянулась, что позволяло Шэйну использовать этот песок уже в третий или четвёртый раз – на нём даже можно было увидеть следы от прошлых приземлений.

Оказавшись внизу, Шэйн медленным бегом направился в сторону своего убежища. Позади него шумели люди, кто-то указывал на него пальцем, а когда появилась стража, Шэйн уже был в двух кварталах от площади и, накинув капюшон, спокойно шёл домой.

Вор миновал улицу, на которой помнил каждый камень, затем знакомый коридор ветхого дома, шестом открыл люк и забрался наверх. Через пять секунд он убрал все признаки своего присутствия и снял обувь, чтобы передвигаться тише. Когда на чердаке начинала скрипеть хоть одна доска, Шэйн тут же прижимал её, подкладывал дополнительные опоры, а иногда просто обходил, точно зная, с какого сантиметра начинается эта «зона скрипа» и на каком заканчивается. В общении и в своих «прогулках» Шэйн мог показаться беспечным, но по части собственной безопасности он таким не был, и даже, наоборот, был дотошен и скрупулёзен.

Шэйн прошёлся по комнате, взял огниво и осторожно зажёг старую восковую свечу у зеркала высотой от пояса до макушки. Он посмотрел на себя: острые черты лица, щетина, растрёпанные каштановые лохмы и наглые карие глаза.

– Завтра приём у лорда, говнюк, – сказал он сам себе и ухмыльнулся.

В свете единственной свечи блеснули его зубы, в верхнем ряду которых недоставало одного, за правым клыком – по мнению Шэйна, это портило очарование от его улыбки, но справиться с жизненными трудностями удавалось и без неё. Он посмотрел за окно и, заметив, что солнце уже село, решил лечь спать пораньше. На завтра у него был уготован сюрприз для лорда Тавиша.

Шэйн проснулся ранним утром, через пару часов после рассвета, и твёрдо решил, что к девяти утра он должен оказаться в тронном зале, где лорд восседал, выслушивая просителей. Он прошёл к окну, взял оттуда маленький тазик, наполненный дождевой водой, и поставил его перед зеркалом. Сперва Шэйн умылся, сполоснул рот и взял с полки рядом лезвие. Два пальца свободной руки он опустил в баночку с мутноватой смесью из козьего жира, намазал лицо и принялся сбривать всё лишнее. Следующим инструментом в руке Шэйна оказался дорогой гребень, украденный когда-то у знатной дамы – им он расчесал волосы и прибрал их назад. Удовлетворившись новым видом своего лица, Шэйн подошёл к шкафу, на котором были сложены одежды и ткани. Он выбрал белую рубаху, а поверх неё надел бирюзовую котту, но посмотрел на себя в зеркало и нахмурился – её нижние края были почти у пяток, к тому же, она слишком сильно стесняла движения. Шэйн недовольно помотал головой и вместо котты надел бордовый жилет, который застегнул только до груди. Штаны он выбрал тёмно-серые, почти чёрные, достаточно свободные для того, чтобы убежать от любой угрозы. Всю эту красоту он дополнил светлым кожаным пояском, к которому прикрепил маленькие ножны и клинок, лезвие которого было длиной с человеческую кисть. Шэйн с сомнением посмотрел на нож, но решил всё-таки взять его и, стоя перед зеркалом, сказал сам себе:

– Ну да, мало ли что!

Причёсанные, но непослушные волосы, которые рассыпятся от первой же пробежки, Шэйн убрал бархатной лентой под цвет жилета, которая яркой гранью отделяла его каштановую шевелюру от светлого, слегка загорелого лба.

– Всё, хорош, – оценил сам себя Шэйн. – К маме так же пойду, пусть порадуется.

Единственной деталью прошлого образа остались лёгкие кожаные сапоги с тонкой подошвой – их знаменитый вор не променял бы ни на какую обувь. В следующую минуту, не смотря на свой обманчиво-благородный вид, Шэйн привычным образом вылез в окно и спустился с крыш только через две улицы, спрыгнув в переулке, чтобы избежать лишнего внимания.

По пути до цитадели, который пролегал через два самых густонаселённых района, Шэйн любимым способом раздобыл себе немного денег и почти все их тут же потратил на завтрак в трактире. Напитки и еду подавала фигуристая женщина с румяными щеками и страстным взглядом по имени Лорна. Шэйн знал её уже несколько лет, с тех времён, когда она была владелицей лучшего борделя в Лавардене, но её дело было прикрыто каким-то приезжим лордом, который остался недоволен услугами тамошнего персонала. Теперь Лорна разносила напитки и соблазняла особо падких на похоть посетителей, чтобы вытянуть из них побольше денег. Когда она приблизилась к Шэйну с подносом и наклонилась, чтобы поставить перед ним тарелку с едой и кружку молока, с её уст сорвался загадочный полушёпот:

– Я вас раньше здесь не видела, господин. Расскажете о себе?

Шэйн усмехнулся, хлебнул молока и ответил:

– Всё ты видела, я тебе четыре платья продал и был любимцем Карайны в «Сердце юга».

Лорна сперва неловко улыбнулась, непонимающе потрясла головой, а потом вдруг застыла, и глаза её расширились до предела. Она наклонилась через стол и задала ещё один вопрос совершенно иным тоном:

– Ты зачем так вырядился? И что ты тут…

Она вдруг снова замерла на секунду и, не дождавшись ответа, продолжила говорить:

– Ты что, к Тавишу идёшь?!

Спокойно прожёвывая утреннюю злаковую кашу, Шэйн продолжительно покивал.

– Ты идиот? Ясно же, что ловушка! Какой от тебя может быть прок лорду и его псам? Разве что потешиться, показать всем, как глуп, оказывается, всем известный Змей.

– Не ругайся, без тебя разберусь, – буркнул Шэйн и продолжил трапезу, не глядя на собеседницу.

– Для тебя это всё какая-то забава, а к кому потом за заказами обращаться? К выскочкам из портовых воров? Они такую цену заломят, что я не расплатилась бы даже в лучшие времена, а уж сейчас-то…

Шэйн сделал ещё глоток прохладного молока и сказал:

– Сначала, было, подумал, что ты обо мне беспокоишься, а ты про заказы. Лорна, Лорна… Не в широких юбках счастье.

– А в чём же, мой милый? – съязвила женщина. – Одними юбками и богаты, с нашей-то экономикой!

– Ну не знаю, – Шэйн приподнял брови и вытер рот ладонью. – С моей экономикой всё в порядке.

Он оставил на столе золотую монету и спешно ушёл, не сказав больше ни слова. Лорна взяла монету, сунула её себе под бельё и оглянулась по сторонам, тщетно надеясь, что в трактире на неё никто не смотрел.

Вскоре Шэйн оказался совсем недалеко от цитадели лорда Тавиша и, увидев её в полном размере, остановился на дороге, ведущей к мосту через ров. Высокий донжон из серого камня был окружён замком солидного возраста, но построены эти стены с умом, а потому разваливаться не спешили. Единственное, что давно пережило свои лучшие годы – это ров, и Шэйн прекрасно это знал. Он свернул с центральной улицы, прошёл пару кварталов и снова направился к замку, выйдя к обрыву некогда глубокого водоёма, отделявшего стены замка от угроз. Теперь этот водоём был смехотворной лужей, обнажившей пустой, высохший овраг. Шэйн оглянулся, осторожно спустился вниз и пешком пошёл к задней стене замка. Примерно в это время должен был сменяться дозор, Шэйн был в этом почти уверен, но вдруг с одной из башен выглянул солдат в блестящем стальном шлеме и крикнул:

– Эй! Ты что там делаешь?!

Стоящий посреди высохшего рва, богато одетый незнакомец и правда вызывал неоднозначные подозрения. Шэйн прикрыл глаза от солнца правой рукой и, увидев, что это обычный дозорный, крикнул ему в ответ:

– Я помощник инженера! Изучаю стены, чтобы предложить план по укреплению замка в следующем году!

– А, ну изучай! – снова отозвался дозорный и вернулся на пост, чтобы продолжить созерцать неизменное окружение.

Шэйн осознал свой просчёт касательно смены дозора и направился к соседней стене. Там с башен не выглядывал никто и, подождав минуту, Шэйн стал разминать руки и ноги. Стены были высотой около шести метров, и Шэйн преодолевал по вертикали куда большие препятствия, но камни с внешней стороны были сточены сотнями дождей, которых хватало в климате Лавардена.

– Первый шаг – самый сложный, – пробормотал Шэйн и стал высматривать свой путь по выступам и отверстиям в стене.