Замок Франца Кафки – окончание романа

«Ну, так что же? – продолжал допекать его К., раздражение которого не утихало, – я здесь, можно приступать к разбирательству, графская канцелярия наверное, уже заждалась протоколов, не так ли?»

Старичок немного пришёл в себя и осторожно поднялся с совершенно мокрого табурета на котором принял первый натиск К.

«Виноват, господин, виноват, – пролепетал он, жалостливо моргая своими глазками, – я только схожу за господином священником, и мы всё сделаем, как вы требуете».

К. недоуменно нахмурился, кажется, эти низшие чиновники, весьма жалкие личности, стоит хоть немного на них надавить, как они сразу идут на попятную и даже сами готовы выполнять все твои требования; интересно, если бы он также накричал тогда на Мома, был бы тот же эффект? К. представил себе секретаря по Деревне, убегающего от него в мокрых штанах и злобно усмехнулся; наверное такого надругательства над администрацией ему бы не простили и Замок обрушил бы на него свой гнев всерьёз. Но насколько не похожим на самодовольного Мома выглядит сейчас этот старикашка: в поношенной и заплатанной одежде, с жалким и испуганным видом, с трясущимися от страха губами – вот он, осторожно, не смея отвернуться, задом отступает от К., даже позабыв забрать с собой свои протоколы – какое упущение! – и лишь только затем отойдя на несколько шагов, поворачивается, и несмотря на свои хромоту и старость, мгновенно исчезает из поля зрения К., как будто его здесь никогда и не было – совершенно жалкое и недостойное поведение для человека связанного с Замком, пусть даже и из самых низших чинов.

Итак, он снова избежал допроса, хотя и таким необычным способом; К. нагнулся и поднял с пола несколько разлетевшихся исписанных листков. По крайней мере, он сейчас хотя бы узнает, что о нём понарассказывали святой отец и Франкель, а может быть, и найдёт в протоколе какие-то важные для него сведения, которые помогут ему более умело противодействовать одолевающим его противникам.

Он быстро пробежал взглядом корявые строчки; ну и почерк, поразился К., как можно принимать на службу в Замок таких неквалифицированных работников, да и ошибок здесь полным полно; хотя, если уж в Замке взяли на службу таких специалистов как Артур и Иеремия, а потом ещё и навязали их К., хлебнувшим с ними горя полной мерой – то и такие кандидаты, как этот старичок, удивления вызывать уже не должны. Неизвестно, как там на более высоких уровнях обстоят дела, хотя судя по разговорам местных жителей, чиновники работают там уже намного более профессионально, иначе бы громоздкая организация Замка давно бы уже рухнула и погребла бы под своими обломками всех причастных и непричастных, но, конечно, работа низших звеньев этой системы построена отвратительно, что видно К. даже невооруженным глазом – а этот старикашка, просто ещё один наглядный тому пример.

К. ещё раз, но уже с поднимающейся внутри него тревогой просмотрел поднятые им бумаги. Он ожидал увидеть в них показания священника и молодого человека изгнанного из Замка, а видел лишь какие-то унылые списки съестных продуктов, хозяйственной и церковной утвари. Ну, как могут относится к допросу сотня свечей, воск и кадка с мёдом? Выходит, старичок, вовсе никакой не представитель администрации за которого принял его К. Что теперь подумает он нём священник, когда служка, заикаясь от страха, расскажет ему о нападении К. Лучше теперь К., наверное, несмотря на все его обещания господину Ледереру, в ближайшее время в церкви не появляться.

К. печально вздохнул и аккуратно сложил листочки стопкой на столе. Через маленькое оконце в притворе, он увидел что день уже на исходе и на Деревню опускаются сумерки. Ему надо было спешить на постоялый двор «У моста», где сегодня видели Герстекеров и куда К. весь день двигался, но всё никак не мог добраться.

Глава 30 (5)

Учитель. Школа. Ханс.

Ветер на улице совсем утих, лёгкий снегопад и тот прекратился, и разгорячённый К., шагая в расстегнутом пальто, и держа в руках свою шапку, жадно вдыхал свежий морозный воздух, который казалось можно было пить, как прохладное молоко, после спёртой церковной атмосферы. По мере того как охлаждался сам К., охлаждались и приходили в порядок и его собственные мысли. Теперь он уже сам удивлялся горячности охватившей его в притворе церкви; должно быть, он действительно всерьёз напугал старичка, который вероятно всего лишь занимался там хозяйственными делами. Но, с другой стороны, служка вполне справедливо поплатился за то, что изначально обманом завлёк К. в церковь, а потом вдруг от всего отрёкся и переиначил свои действия перед господином Ледерером, обвинив в произволе самого К. Может, в следующий раз это будет для него уроком, тем более, что К. не нанёс ему фактически никакого ущерба – свои мокрые штаны старичок может просушить, это не проблема, к тому же, сами его записи остались в целости и сохранности, К. их аккуратно собрал и положил на обратно на стол, так что ущерба местному делопроизводству было не нанесено никакого. Но всё это неважно, не забыть бы адрес Франкеля, чтобы как-нибудь зайти к нему в гости; К. слегка нахмурился – из адреса он запомнил лишь то, что там был дом деревенского пекаря. Он напрягся, чтобы припомнить детали – ведь это было совсем недавно! – но его кровь лишь приливала к голове и без пользы текла дальше, пульсируя в такт его шагам.

«А, господин, школьный сторож, – вдруг услышал К. откуда-то со стороны, – какая неожиданная встреча!» Он остановился, будто налетев на какое-то препятствие, голос был полон нескрываемой иронии и К. вдруг увидел, что перед ним стоят школьный учитель, с которым он как раз пытался сегодня избежать встречи, и учительница Гиза в длинной до пят меховой шубе, в ней она казалось дородной и величественной по сравнению с маленьким тщедушным учителем. К. недоумевающе огляделся вокруг, и до него понемногу дошло, что в задумчивости он всё это время шёл неверной дорогой и вместо того чтобы приближаться к постоялому двору, напротив, удалялся от него, и в итоге снова оказался перед школьной оградой.

«Вы, я так понимаю, наконец-то, явились на службу, – с ехидцей произнёс школьный учитель, но довольно спокойным голосом, видно свой громовой учительский рык он припас на потом, – а мы уже и не чаяли вас увидеть. Вы не подскажете фройляйн Гиза, сколько мы уже ждём здесь на службу господина школьного сторожа?»

Гиза в ответ презрительно улыбнулась, и даже не удостоив К. взглядом проронила: «Это вопиющее безобразие длится уже второй день. Я и не припомню на своей памяти более наглого небрежения своими обязанностями, – и она всё-таки посмотрела на К., – но, что можно было ещё ожидать от подобной личности? Вы господин учитель, как я прекрасно помню, были изначально против этой глупой затеи с наймом школьного сторожа».

«Увы, нам не всегда получается действовать, как считается полезным и нужным, – ответил учитель и К. почему-то показалось, что эти двое будто отрепетировали своё разговор заранее, настолько хорошо и складно они говорили, назубок выучив свои роли, – мои руки были связаны обещанием господину старосте. В отличие от этого господина, который ни в грош не ставит сельскую администрацию в лице уважаемого старосты или меня, и ведёт себя так как ему заблагорассудится, забыв про все свои обязательства, которые он нам дал совсем недавно».

«Прошу меня извинить, – сказал К. вежливым тоном, ссорится ещё раз с ними обоими ему сейчас не хотелось, – я… – Он на секунду задумался и решил ограничиться самой маленькой по возможности ложью, которую можно было употребить, – я был болен весь прошлый день и сегодня только встал на ноги. Но я готов прямо с завтрашнего утра или даже сегодня с вечера, – добавил К., – снова приняться за работу».

«А, так, значит, вы всё это время болели? А лицо вы себе разбили, видимо, тоже во время болезни?»– деланно удивился учитель и повернулся к Гизе с такой гримасой, как будто К. в своих безусловно лживых словах достиг пределов своей наглости.

«Он совсем изолгался», – фыркнула надменно Гиза в ответ, поправляя меховой воротник своей шубы.

«Значит ты болел?» – уже громовым голосом повторил учитель, разворачиваясь обратно и К. быстро сообразил, что его попытка обмануть сразу двух опытных школьных работников – тех кто из года в год привыкал изобличать шкодливых учеников с их проделками, и кто только по тону и дрожанию голоса юного обманщика, мог легко определить насколько тот заврался – такая попытка неизбежно потерпит неудачу; хоть К. был совсем и не юн не малоопытен, тягаться в этом сразу с двумя учителями ему явно было не под силу. Поэтому К. решил не усугублять свою вину дополнительной ложью, тем более, что он сразу подметил, как учитель снова обращается к нему на «ты». Это служило явным знаком того, что тот до сих пор считает его своим подчинённым – отбившимся, конечно, немного от рук – но всё равно ещё безусловно пребывающим в орбите его учительской власти. Поэтому К. решил пока не сопротивляться их натиску, тем более, что против двоих людей уверенных в своей правоте это было ещё и тяжело. Так что он снял шапку, молча упёр взгляд в землю, словом, принял вид мрачного раскаяния.

«Так, значит, ты решил не только прогуливать службу, – подступил ближе к нему учитель, заметив, что К. перестал ему сопротивляться, – но и ещё заведомо лжешь сейчас нам с фройлян Гизой, пытаясь скрыть свою нерадивость?»

«Да, он похоже, пьян, – поддержала учителя Гиза, упоминая К. только в третьем лице, как будто обращаться к нему напрямую, было ниже её достоинства, – вы посмотрите только как он стоит весь расстёгнутый и без шапки».

К. растерянно посмотрел на свою шапку, которую он держал в руке, и безропотно нахлобучил её себе на голову. Но Гизе, похоже, этого было мало и несмотря на своё презрение, она сделала шаг к К. – он с удивлением, обнаружил, что Гиза на полголовы выше его – и с надменным видом, но склоняясь всё ниже и ниже, застегнула ему пуговицы на пальто сверху донизу, как наверное, по привычке делала сотни раз со своими разбаловавшимися учениками. Странная теплота вдруг разлилась в ответ по его телу. И это впечатление было столь сильным, что К. и вправду, почувствовал себя вдруг неугомонным школьником, которого только что поймала за очередной проказой строгая учительница. Ещё немного и она прикажет привести ему в школу своих родителей, подумалось К. Долго же ей придётся их ждать!

«Пьян он или нет, мне это неважно, – вмешался снова школьный учитель, возвращая К. к сегодняшней действительности, где вряд ли можно было сыскать пьяного ученика, так что К., волей-неволей, снова пришлось встать взрослым, – важно то, что он отлынивает от своих обязанностей, хотя наверняка, претендует на жильё, еду и жалованье!»

К. только молча вздохнул в ответ, на самом деле припомнив, что договоре, который, кстати, он так и не подписал – хотя учитель тогда прямо заверил его, что это произойдёт сразу после переезда К. с Фридой и помощниками в школьное помещение – что там действительно упоминались все эти условия. Но получается, раз договор не подписан, то все эти соглашения держатся только на честном слове учителя, если он конечно не забыл, что договор так и не был оформлен. Но можно ли надеяться на его забывчивость, если он один ведёт половину всех предметов в школе и наверняка, обладает отличной памятью? И если сейчас учитель неожиданно аннулирует свои обещания не подкрепленные ничьей подписью – ни его, ни К., то тогда он может оказаться в сложном положении; для начала К. даже не сможет забрать своё добро из школы – чужаков туда не пускают, а у него там вещи, в том числе и его паспорт и метрика – разве что, после унизительных просьб, на которые учитель ещё и неизвестно как откликнется. А без вещей и с несколькими монетками в кармане, кто накормит К. сегодня вечером, да ещё во все последующие дни? На Герстекеров полагаться было нельзя, они то появляются, то исчезают, а возвращаться к ним домой в их отсутствие К. совершенно не хотелось по известным причинам; Матильда тоже таинственно пропала, не сдержав своего обещания взять его с собой в Замок; Пепи, этот несмыслёныш с налитым кругленьким тельцем, наверняка, уже забыла про него и предалась снова своим девичьим мечтаниям с подружками горничными. Оставалась только семья Варнавы, которые, наверное, с радостью приютили бы его у себя, но объедать бедняков, самих живущих впроголодь К. сам не желал. Так что ему, пока только оставалось смиренно стоять и покорно слушать ругань школьного учителя, надеясь, что тот не упомянет про неподписанный договор.

Наконец, судя по всему, учитель выдохся отчитывать К., а может просто решил, что это ниже его достоинства тратить столько времени на простого школьного сторожа, да к тому же К. сейчас являл собой молчаливый и послушный вид и не пререкался, как обычно, со своим начальником, так что любой, даже весьма жестокосердный человек на месте учителя, уже давно должен был хоть немного, но смягчиться.

«Итак, надеюсь, я вбил в тебя хоть немного ума и ответственности, – таким образом он закончил свой выговор К., – так что, если не хочешь окончательно распрощаться со своей работой, живо беги в школу и приготовь там классы для завтрашних занятий. И приготовь сегодня, а не с утра, фройлян Гиза больше не собирается вытаскивать тебя сонного из постели на посмешище ученикам, как это было позавчера! Кстати, – неожиданно вспомнил он, и К. внутренне сжался, – кто посмел разбить окно в гимнастическом зале? Опять ты?»

«Нет, господин учитель, – обрадованно выпалил К., радуясь, что тот вспомнил не про договор, а про другое, – это сделал мой бывший помощник Иеремия, но я тут же уволил его, когда до меня дошли эти известия, о разбитом окне».

«Уволил, значит, – процедил учитель, хмурясь от непонятной ему радости К., которую было слишком легко заметить, – я бы вас всех там поувольнял, если бы не необъяснимая доброта господина старосты. Ладно! Сегодня же заделаешь окно досками, вместо тех картонок, которыми мы с фройляйн Гизой, вынуждены были закрыть его сегодня, чтобы не окоченеть от холода вместе с учениками».

«Сегодня же будет всё сделано, – послушно подтвердил К., – я займусь этим прямо сейчас».

«Сию же секунду!» – изрёк учитель, по-прежнему хмурясь, снова ещё раз оглядел его с ног до головы, но видимо, не найдя ничего к чему бы он мог ещё придраться, подарил К. последний суровый взгляд, и не простившись прошёл мимо вместе с Гизой. К. в ответ стоял у школьной ограды на вытяжку как солдат в застегнутом на все пуговицы пальто и в шапке, ожидая пока его начальство не исчезнет за домами; до этого момента, он двигаться остерегался. К. расслышал удаляющийся голос учителя: «Вот так ставят на место нерадивых служителей». – «Но я всё равно не доверяю этому землемеру, господин Грильпарцер», – услышал К. ещё и Гизу, но учитель решительно отрубил её сомнения, энергично махнув рукой и сказав: «Не, беспокойтесь, фройляйн, я крепко держу поводья!»

К. в сомнении взглянул на темнеющее небо; если он хочет добросовестно выполнить задание учителя – так, значит, зовут его Грильпарцер? – то ему надо поторопиться, потому что забивать разбитое окно досками под слабым светом керосиновой лампы – занятие не из простых. Хорошо бы, конечно, сходить до гостиницы «Господский двор», отыскать там Иеремию и за шиворот притащить того к школе, ведь это именно его бывший помощник разбил там окно и сбежал, оставив отдуваться за свои грехи своего начальника – К., и заставить, если не самого его исправить дело, то хотя бы помочь К., и например, постоять со стороны улицы на морозе, держа доски, пока К. будет работать внутри в тепле. Да, и Фрида может быть, тогда, увидев его требовательность и непреклонность, снова ощутит в себе любовные чувства к К. и вернётся к нему, ведь женщины любят решительных мужчин не склонных к сомнениям. Но, с другой стороны, заставить Иеремию сделать что-то полезное – задача практически невыполнимая, они-то и вдвоём с Артуром ни разу ничего путного не сделали, а только вредили К. своей помощью; так и здесь – не останется ли школа совсем без стёкол, если Иеремия примется за дело, учитель тогда точно уволит К. со страшными проклятиями и даже содействие старосты не поможет. Да, к тому же, этот притворщик, вспомнил К., симулирует сейчас простуду, лежа в уютной Фридиной постели – можно представить, как он заохает и раскричится, если К. потащит его оттуда на улицу. Так что это весьма сомнительное предприятие, подумалось К. и он печально усмехнулся – выходит, Фрида точно к нему не вернётся – совсем он не решительный, а наоборот, вечно сомневающийся в своих силах, слабый человек. Поэтому весь ремонт К. придётся делать сейчас самому и быстро, если он ещё хочет успеть вернуться на постоялый двор «У моста», порасспросить там про Герстекеров и поесть хотя бы остатков от ужина постояльцев, раз уж община обязалась кормить его за свой счёт и хозяйке волей-неволей придётся терпеть и обеспечивать его пропитанием.

Учитель с Гизой уже скрылись из вида, и К., очнувшись от своих мыслей, торопливо двинулся к школьным воротам, запиравшим двор. Он уже подошёл почти вплотную к калитке, как вдруг та резко распахнулась и его чуть не сбил какой-то человек, оказавшийся к удивлению К., запыхавшимся Шварцером. Тот тоже, видимо, не ожидал встретить К. на своей дороге.

«Господин земле… школьный сторож? – выпалил Шварцер, резко притормозив и выпучив на К. глаза, – вы здеь никого не видели? – и невпопад добавил, – вас же вроде уволили из школы».

«Вы, Шварцер, постоянно ошибаетесь на мой счёт, – спокойно сказал К., делая шаг в сторону, чтобы дать тому дорогу, – это я понял, ещё в первый день, как только прибыл в Деревню. Я бы посоветовал вам быть более внимательным. С чего бы меня увольнять? Я только что беседовал с господином Грильпарцером и сейчас как раз иду в гимнастический класс, чтобы привести в порядок разбитое окно. Кстати, вы бы не хотели мне помочь, вы же тоже, как я слышал, помощник школьного учителя?»

«Он был один, когда вы его встретили?» – Шварцер пропустил мимо ушей последний вопрос К.; похоже, он был чем-то сильно взволнован и непрерывно озирался вокруг, заглядывая даже за плечо К., и сводя свои густые брови так, как будто ожидая там увидеть кого-то ещё кроме него.

«Нет, не один – ответил К. – он сопровождал фройляйн Гизу».

Услышав его слова, Шварцер подскочил на месте и заскрипел зубами. «Так я и знал, так я и знал», – забормотал он глядя куда-то внутрь себя, так во всяком случае, показалось К. «А куда они дальше направились, вы не видели?» – глаза его безумно заблестели и он вцепился зубами в свой же кулак.

К. забеспокоился, он ещё никогда не видел Шварцера в таком состоянии, обычно тот был весьма спокоен, ровен и презрителен по отношению к К.; похоже что-то серьёзно вывело его из равновесия. Неужели, он приревновал Гизу к школьному учителю? Хорошенькие дела творятся здесь в школе! А замечания насчет нежелательных подробностей семейной жизни все, значит, делают ему – К.!

Шварцер больше ничего не говорил, а только судорожно вдыхал и выдыхал холодный воздух, прикусив до крови кожу на пальцах, а взглядом, как будто умолял К., спасти его добрыми известиями. Вообще, было весьма соблазнительно – дать Шварцеру правильное направление, и пусть, уж они там решают свои дела втроём без его присутствия, к тому же, вероятно, учителю тогда будет совсем не до К. в ближайшем будущем, если судить сейчас по воинственному настрою Шварцера. Но все же К. сумел пересилить себя, и не подавая виду, что он что-то подозревает или чем-то взволнован, он со спокойным видом протянул руку и указал в направлении противоположном тому, куда на самом деле ушли школьный учитель с Гизой.

«Они прошли туда, – подкрепил он свой жест словами, – буквально пару минут назад, я думаю вы их вполне сможете нагнать».

Шварцер внезапно стиснул его в своих благодарных объятиях так, что у К. перехватило дыхание и слетела с головы шапка. Но он даже не успел сказать ни слова, как тот уже отпустил К. и бегом бросился в указанную ему сторону.

Озадаченный этими странными событиями К. насилу вспомнил о своих делах, глядя Шварцеру вслед. Надеясь, что на этом его приключения на сегодня закончились, он прошёл за калитку, аккуратно притворил её и даже запер на замок, отыскав в кармане связку ключей, выданных ему учителем два дня назад. С ключами в руке К. даже почувствовал себя как-то увереннее, как настоящий школьный служитель идущий по своим животрепещущим делам. Да, быть может, он и отсутствовал здесь целый день и даже дольше, но ведь не просто так, он же не притворялся больным как Иеремия, хотя что греха таить, и попытался разыграть перед учителем эту карту; он отсутствовал по серьёзным причинам. В любом случае, если учитель утверждал правду, что здесь никогда не было школьного сторожа, то за один или даже два дня отсутствия К. на службе небеса на землю точно не упадут. Важно позвякивая ключами, К. подошёл к наспех закрытому старой картонкой школьному окну, из которого ещё недавно махала ему рукой Фрида, расставаясь, как ему казалось тогда, с К. ненадолго, и в которое змеёй проник его помощник, чтобы потом коварно заползти и в её сердце.

Хотя на улице уже изрядно стемнело, К. удалось разглядеть, как небрежно и недобросовестно приделана к оконной раме картонка; стоило ему лишь одним пальцем по ней постучать и слегка дернуть её на себя, как она тут же и отвалилась а за ней совершенно неожиданно в сторону К. вылетела с жутким шипением та самая, уже знакомая ему, жирная кошка Гизы, от которой он сам едва успел отскочить. Вполне вероятно, что картонка была прикреплена покрепче, чем полагал К., а девяносто процентов работы по её отрыву проделала испуганная чем-то кошка, но дела было уже легко не поправить; серая кошка мгновенно растворилась в серых деревенских сумерках, а в оконной дыре завыл ветер. К. настороженно прислушался, ветер как будто плакал, горюя над чьими-то несбывшимися надеждами, и через несколько мгновений К. понял, что внутри школьного зала кто-то, на самом деле, плачет. К. не подумав, чуть было не полез тут же в дыру, но вовремя опомнился, и уже очень скоро открывал и так еле прикрытую входную дверь, через которую, вполне может быть, недавно и выскочил в расстроенных чувствах Шварцер. В большой прихожей, он снял с крючка висевшую там керосиновую лампу, зажёг в ней огонь восковым спичками лежавшими рядом и прошёл в зал, который он оставил почти два дня назад ради встречи с Варнавой.

«К.! Наконец-то ты пришел!», – услышал он почти сразу детский вскрик и с удивлением увидел Ханса, который радостно выбежал ему навстречу.

«Ханс? Что ты тут делаешь, – озадаченно воскликнул К., ласково гладя мальчика свободной рукой по голове, когда тот с зарёванным лицом, всхлипывая прижался к нему обеими руками и не отпускал, – разве ты не должен быть сейчас дома?»

Мальчик запрокинул заплаканное лицо и с обидой посмотрел прямо в лицо К. «Ну, как же так, К.? – с обидой, недоуменно спросил он, – ты же обещал дождаться меня здесь сегодня после занятий, а потом мы были должны пойти к моему отцу. Неужели, ты забыл, как сам обещал мне это позавчера?»

К. чуть было не выронил лампу и не сел прямо на пол, так сильно он на мгновение ослабел. Как он, действительно, мог про это забыть, внутренне выругал он сам себя. Построить такие планы, преодолеть недоверчивость Ханса, «подобраться» к нему, как выразилась в тот раз Фрида, хотя она говорила тогда больше о себе – и вдруг про всё это позабыть! Весь разговор с мальчиком, тут же послушно всплыл у него в памяти, будто они разговаривали только что. Получается, К. направился по неверному пути, на который его увлёк своими посулами Герстекер и совсем позабыл, что до этого он планировал заполучить себе в союзники Брунсвика, как главного оппозиционера старосте, и уже с этой ступеньки, усыпив его бдительность, собирался уменьшить расстояние отделявшее К. от матери Ханса. Конечно, совсем не так, как он сегодня сократил это расстояние с её сестрой Матильдой, об этом даже и речи быть не могло, он до сих пор покрывался холодным потом, при одном только воспоминании о том, что он принял её за мать Ханса. Ему нужен был от неё только совет или лучше помощь, а как этого надежнее всего добиться, если не сдружиться с её самыми близкими людьми – мужем и сыном? И теперь он практически упустил этот шанс, обидев Ханса, позабыв, что сам же и договорился о встрече с ним сегодня; он как будто снова услышал весёлый звенящий голос мальчика «Значит до послезавтра!»

«Погоди, Ханс, погоди, – забормотал он, собираясь с мыслями, – конечно, я ничего не забыл, просто не мог прийти раньше. Меня задержали важные обстоятельства».

«Но я уже замёрз здесь совсем, пока тебя ждал, – со слезами в голосе сказал мальчик, – сначала я ждал тебя на улице, а потом когда замёрз, вернулся снова сюда. Зал был уже пустой, но печка почти прогорела, а дров больше не было. Потом сюда зашёл обозлённый чем-то Шварцер, он ругался и пинал ногами гимнастические снаряды, вон посмотри сам, – и К. действительно заметил поваленного и лежащего на боку гимнастического коня и разбросанные рядом брусья, – я испугался и спрятался за печку, а потом под ноги ему попалась кошка, – продолжал Ханс, – он чуть было не грохнулся на пол, пихнул её со злобы ногой так, что она отлетела в сторону и выскочил из зала, ругаясь на все лады. Я было подумал, что тебя уже не дождусь, и надо идти домой, но я боялся выходить из-за Шварцера, мне почему-то казалось, что он готов так же пнуть и меня, поэтому сидел здесь и тихонько плакал. Но ты всё-таки пришёл за мной, К.», – и мальчик дружелюбно погладил его по рукаву пальто.

К. облегчённо вздохнул, по счастью, Ханс, несмотря на допущенные К. оплошности, не стал его врагом, и на него по-прежнему можно было рассчитывать. Но фоне всех его неудач, пожалуй, это можно было рассматривать, как одно из редких достижений К. здесь в Деревне.