Жизнь спустя

Но, чтобы стать моей, любая малость
Должна, пройдя, меня прошить всего;
И цель стиха – его мне конфинальность,
А средство – быть открытым для него.

От начала и до середины,
С середины к грустному концу
Как суда затертые во льдины
Нас несет к терновому венцу.

Мы все медлим, медлим прорываться.
Медлим бросить нашу суету.
Мы твердим себе, что люди-братья
Ужаснутся и исправят путь.

Чьи-то руки уже треплют платье.
Струйки крови уж бегут по лбу.
Боже мой, сдержи мои проклятия.
Господи, еще со мной побудь.

…эту муку никак не выдернешь,
не лисенок она, не нож.

В кость вросла, рассекая мужество.
Пошевелишь – кромсает плоть.
Я ее обращу жемчужиной,
раз ни вынуть, ни расколоть.

Автор об этих стихах: «Это мне кажется самым слабым из приведенных стихов. Оно – подражательно и по форме и по содержанию (“Гамлет” Пастернака), но, главное, оно написано подражательным молодым человеком (князь-мышкинствующим), ставшим в позу “типологического Христа” и таким себя осознавшим.

Все же почему оно сохранилось? Думаю, из-за силы предчувствия надвигающегося и, возможно, смертельного несчастья».

В связи с этим же текстом он упомянул: «еще отрывок из забытого (что-то там “…о происхождении жемчуга”) – подражания уже цветаевскому: “Все перемелется, будет мукой, нет лучше мукой!” Это еще прямо относится к вопросу об оборачиванию словами».

У нас действительно был какой-то разговор об “оборачивании невыносимого словами”, но, к сожалению, я его совсем забыл.

Ветер

Пойдем, я тебе покажу кое-что.
Идем. И идут они вместе.
И все бы могло у них быть хорошо,
Когда б не неиствовал ветер.

Он их разнимает и тащит их врозь,
Метет, задувает все свечи…
Так слабо зимой доносится сквозь
Вой ветра вопль человечий.

А ветер и камень сотрет в порошок,
Задушит, спасения нету.
И все бы могло у них быть хорошо,
Но негде укрыться от ветра.

Эмигрантское

1. Эхо

Мы уехали не из места,
А из времени вон уехали.
И ничто не возникнет вместо.
Меж громадами – только эхо мы.

Восемнадцати лет уехав,
Вы полвека лет восемнадцати,
И несчастное ваше эхо
Все полвека будет метаться.

Будет рваться, искать отдушины,
Кто в занятиях, кто в веселии,
Кто в общеньи с такими ж душами,
Но что может душа бестелая.

Никакой не явиться новости,
Не меняться ни снам, ни радостям.
Равным стать и остаться тождеством.
Между ними не стало разницы.

2. Тени

Мы были стукнуты —
И в темном промежутке
На черном дне сохранены на черный день.
Но все, что мы рожаем без рассудка,
Вернется с нами, будет наша тень.

А мы и сами возвратимся, словно тени,
И не найдем ни корня, ни ростка.
Прийти в страну родных растений тенью
Сорокалетнего немого старика.

Кого ж мы приведем с собой? Тень тени?
– Нет.
С собой мы приведем своих детей.
Растерянных, измученных потерями,
Лишенных человеческих путей.

Так тянут тени нити поколений.

По строчке “На черном дне сохранены на черный день” автор прошелся не раз. Он говорил, что со временем сообразил, что она навеяна пастернаковским “Уж мне не позабыть о дне, когда на океанском дне…”, т. е. это хоть и невольный, но плагиат. Но дальше он и пастернаковскую строчку обвинял в типологическом плагиате, поскольку “этот банальный каламбур естественно должен прийти в голову сразу многим. Пользоваться такими фразами – дешевка!”.