Статуэтка. Сокровища чжурчжэней

– Понимаешь, любимый, – отвечает, – у тебя разорвана связь с Природой, как и у многих людей. Интуитивно чувствуешь, что нужно делать, но понимание не сразу приходит. Поэтому не ведаешь, как опасны твои действия необдуманные.

– Это как? – обижаюсь. – Я всегда думаю, что делаю. И отвечаю за последствия.

– Хочешь увидеть последствия необдуманных шагов? – серьезно спрашивает.

– Да, покажи мне! – меня такая злость берёт.

– Дед покажет, – сурово говорит. – Принеси дрова для ритуального огня. Выбери семь поленьев.

Когда вернулся с поленьями, быстро разжигает костер.

– Ещё не передумал?! – строго спрашивает. Меня настораживает тон, но желание не показаться слабаком не дает возможности отступать.

– Нет, – улыбаюсь.

– Нуани мэйэни мэйэку, гунэи кала чуль одзонгони (Он упрямый, как сказал, так и сделает), – говорит дед, подходит с веревками.

– Дед тебя привяжет, чтобы хорошо освоил урок, – сурово говорит таежница и спрашивает: – Точно хочешь этого? Раздевайся полностью.

– Да, хочу, – злюсь и раздеваюсь. Дед молча обвязывает мне кисти рук и ног, делает неуловимое движение, и веревки, впиваясь в тело, растягивают в стороны. Как на дыбе повис, распятый над землей.

– Ну и что будет дальше? – через боль улыбаюсь. Супруга печально говорит: – Сейчас дед пытать начнёт, и ты расскажешь все секреты.

– И что будет спрашивать?

– Где ты спрятал статуэтку.

– А что в голову залезть нельзя, чтобы узнать? – пытаюсь шутить.

– Можно. Но нужно, чтобы сам осознал горечь своей слабости.

– А если не скажу? – уточняю, ощущая, как сильнее натягиваются веревки.

– Умрешь от боли, – тихо отвечает, отходит к костру.

Веревки раздирают тело, чувствую, что боль – настоящая, и что это не игра.

Дед подходит к костру, достаёт оттуда пылающее полено, идёт ко мне. Молча. С холодным лицом. Страшным лицом.

– Илэ? (Где?) – короткий вопрос.

Молчу, надеясь, что это розыгрыш. Шаман прислоняет огонь к моей ноге. От боли ору, дергаюсь на веревках, словно пытаюсь убежать. Когда перестаю кричать, дед бросает полено в костер, достаёт оттуда другое. Теперь я знаю, что такое боль. Тело взмаливается, чтобы рассказал. Дед приближается. Тут Шаманка начинает петь. Смотрит на меня с любовью. Слезы бегут по красивому лицу. Дед оглядывается на нее, грозит кулаком и идёт ко мне.

– Илэ? (Где?) – спокойно, без злобы спрашивает.

– Да пошел ты, – шепчу, экономя силы, и в другую ногу впивается огонь. Кричу на пределе сил и пытаюсь ударить Шамана головой в лицо. Тот делает шаг назад.

– Илэ? (Где?) – строго спрашивает дед. Интуитивно чувствую тепло костра между ног. Похоже, что собираются поджарить мое мужское достоинство. Мозг лихорадочно ищет выход. «Нужно забвение. Нет сознания – нет боли», – звучит в голове. Представляю, как ползу к дубу-охотнику и прикасаюсь к нему. Словно разряд молнии пронзает тело, и погружаюсь в блаженную темноту.

* * *

Пение Шаманки прекращается.

– Колидзи гусити. Йэми бэлэсилиэни? (В эту игру играют по правилам. Зачем ты ему помогла?) – строго спрашивает дед девушку, помогающую развязывать потерявшего сознание парня.

– Би – гэндзи анти. Мафаи ньуктэвэни игдуи (Я – беременная женщина. Жена расчесывает волосы своего мужа). Я люблю его. Не хочу, чтобы мучился. Я так сильно его люблю, деда, что готова запреты нарушить.

– Гэндзи (Плохо).

– Ути би доиэ! (Он мой муж!). Он – отец моих детей. Я должна быть рядом с ним в трудные минуты.

* * *

Просыпаюсь рано утром, полный сил и отдохнувший. С удивлением смотрю на свое тело. Ни следа от ожогов, ни царапин, ни порезов. В комнату тихо входит Шаманка.

– Доброе утро, упрямый Странник. Сердишься за вчерашнее?

– Доброе утро, моя волшебница. Моя лесная фея, – улыбаюсь. – Как ты смогла за ночь от ожогов вылечить?

– А не было никаких ожогов, – тихо отвечает. – Дед тебе картинки в голове рисовал. Боль была только в голове.

– А зачем все это? Всё же не просто так, да?

– Теперь знаешь, как защитить себя, меня и деток от беды, – шепчет. – Когда пытать начнут, не скажешь про нас.

– Иди ко мне, – тяну к себе и начинаю целовать, возбуждаясь от прикосновений. Таежница покорно лежит, отстраненная, что невольно останавливаюсь.

– Что с тобой, любимая?

– Деточки во мне. Грех сейчас прелюбодействовать. Но если хочешь, давай.

– Глупенькая, – шепчу, целую любимое лицо. – Разве я зверь похотливый, чтобы любимую с детками насиловать? Я люблю тебя.

– Спасибо, что понял, родной, – плачет. – Спасибо, что не обиделся. Не могу тебе отказывать.

– У нас времени еще столько будет, – смеюсь и осекаюсь, чувствую, как напряглась. – Что такое? Что случилось?

– Уезжать тебе пора, родненький, – плачет. – Ищут тебя сильно враги наши. Тебе ехать нужно. Я тут справлюсь. Управлюсь с малышами нашими. Ты не забывай про нас, ладно?

– Да ты что?! – злюсь. – С чего я вас забуду?

– Тебя искушать будут Темные, – шепчет, и плачет навзрыд. – Деньги будут предлагать, женщин и их любовь. Славу всемирную. Гордыню испытывать. Тяжко будет. С гордыней-то у тебя слабое место.

– Мне будет легко, потому что у меня есть ты, – нежно целую, осознаю, что скоро расстанемся.

– Собирайся в путь-дорогу, любимый, – говорит, вставая с постели.

– А что ты за песню пела вчера?