Заклинатель дождя

– Живые? В этом, скажем так, я не совсем уверен. Сейчас объясню. Наглядно!

Филин небольшим сачком подцепил первую попавшуюся рыбку и вытряхнул ее себе на ладонь.

– Что вы делаете?! Она же сейчас умрет!

– Разве? – Филин швырнул рыбку назад в аквариум и сгреб Ивана за грудки. – Ты меня за идиота держишь?! Сначала девку убил! Потом пацаненка повесил! А теперь шизу вздумал косить?! В тюрягу идти неохота?

– Никого я не убивал, ничего не подстраивал! – беспомощно затрепыхался в сильных руках Иван. – И сумасшедшим я не прикидываюсь! Меня насильно сюда милиция привезла!

– Если ты не шизик, зачем всю ночь в изоляторе вопил благим матом?! Да еще на разные голоса?! Как с урками на побег играть, голова хорошо соображает, а как ночью в изоляторе посидеть, так нам сразу кровавые девочки и мальчики являются?!

Филин оттолкнул от себя Ивана, обтер вспотевшую голову платком и жадно отпил воды из графина.

– Со мной, Храмов, такие игры не пройдут. Прибереги свои таланты для зоны. С головой у тебя все в порядке. Диагноз окончательный и пересмотру не подлежит. Не захочешь по-хорошему все понять и принять, тогда тебя назад к нашим уркам определим. Или ты, Храмов, позабыл про свой пуговичный долг? Напрасно! Они чужие долги хорошо помнят и взыскивают сполна!

Филин звякнул латунным колокольчиком. Поспевшим на звонок санитарам распорядился: до особого распоряжения больного содержать в изоляторе и без прогулок, а при любом нарушении режима лишать на сутки воды.

– Ты, наконец, понял, Храмов, почему в детских садах не ставят аквариумов? – напоследок спросил Филин. – Скажи! Между врачом и пациентом тайн быть не должно.

– Рыбы завораживают… – всхлипнул Иван. – С ними легко потерять чувство реальности. Утонуть в мечтах…

– То-то гляжу, ты реальность потерял! По части мистики тебе, конечно же, виднее! Но меня, брат, видениями не проймешь. Еще лет тридцать тому назад Гена Крохалев на Банной горе галлюцинации на пленку фотографировал. Упрет объектив в зрачок, щелк – и все как на ладони! Только контрастности у снимочков, к сожалению, не хватало. Выходит, наш мозг мыслит точно так же, как желчегонит печень.

– Тогда не знаю…

– Да потому, дорогой мой, что этого инструкцией не пре-ду-смот-ре-но! Теперь понял?!

* * *

Сергей Олегович не мог и припомнить, когда в последний раз ходил по старой Богоявленской дороге, что ведет на Матренин хутор. Наверное, к ноябрьским торжествам в семьдесят седьмом году, когда собирал воспоминания очевидцев бушевавшей в этих краях гражданской войны. Может, был еще раз, после злополучного восьмидесятого года. Ничего путного Матрена тогда не сказала. Лишь туманно намекнула, что через годы Федина смерть зловеще отзовется новой, еще более несправедливой и трагической смертью…

Снегов, собираясь с мыслями, остановился на пороге почерневшей избы. Мучила неотступная мысль о том, как выпросить у Матрены помощи, или хотя бы дельного совета для спасения Вани. Сейчас больше всего боялся, что старая, озлобленная Матрена вспомнит прошлое и проигнорирует просьбу, отыграется за его былую веру в Человека.

Ничего-ничего. От поклона еще никто пополам не переломился…

Сергей Олегович постучал в дверь.

– Хозяюшка, ты дома?

В ответ раздалось тихое невнятное поскуливание.

– Да что же такое, Матрена Емельяновна, с тобой стряслось?! – Снегов кинулся к лежащей возле сундука старухе, беспомощно хватавшейся за самотканую дорожку непослушной рукой. – Господи, никак инсульт!

Он приподнял старуху и, протащив ее волоком через избу, с трудом поднял на постель.

– Спаси-ибо те-ебе ба-атюшка! – заголосила Матрена. – Те-еперь хо-оть у-умру на-акро-овати, по-лю-удски!

– Что ты, Матрена! Сейчас схожу за помощью, мы тебя в больницу отвезем. Еще поправишься!

– Не-ет, не хо-очу! Де-евке-то пере-едала свое… А-а сме-ерть с ме-еня все спи-ишет! – Матрена, пуская слюни, радостно захныкала, указала пальцем на буфет. – Да-ай пузы-ырек… кра-сненько-ой… Та-ама сме-ерть жи-ивая…

Вдруг захрипела, выгнулась дугой. И тут же обмякла.

Отмучилась… Снегов к ней за помощью, за советом шел… А пришлось глаза закрывать ей…

Снегов тяжело опустился на пол, сжимая ладонями раскалывающиеся от боли виски: «Матрена, Матрена! Что же мне теперь делать? Ведь убьет он Ванюшу, для потехи своего самолюбия, до смерти замучает!»

Он увидел свое отражение в большом овальном зеркале, точно таком же, как и у него, только треснувшем посредине. Дореволюционное купеческое чудо ему подарили «прометеи» сразу после победы на областной викторине. Тогда он торжественно поклялся видеть мир не кажущимся, а всегда прочитывать увиденные события как метафизические символы…

– Так вот для чего было нужно зеркало все эти годы! – он хлопнул себя ладонью по лбу. – Конечно же, пузырек и «смерть все спишет»! Как я только не догадался раньше!

Подошел к буфету. Пошарив по полкам, обнаружил красный пузырек, запечатанный сургучом. Поднес к глазам и посмотрел на солнце, заглядывавшее в избу через небольшое окно.

«Конечно же, Андрей Белый! И как только я мог забыть!»

Сергей Олегович подошел к бездыханному телу и вытащил из кармана спички. Прости, Матрена Емельяновна! Да только лучше так будет. Иначе мыши обглодают.

Обложил тело книгами и газетами, всем, что могло быстро и хорошо гореть, стал поджигать смертное ложе, бормоча себе под нос стихи, словно заупокойную молитву…

Красным полымем всходит Любовь.
Цвет Любви на земле одинаков.
Да прольется горячая кровь
Лепестками разбрызганных маков.

* * *

Он шел, бережно прижимая к сердцу заветный красный пузырек. Радостно смотрел, как меркнут краски дня, растворяясь в одурманивающе прекрасном весеннем вечере – последних наступающих для него земных сумерках.

Теперь, даже отойдя от хутора за километр, открывшимся у него неведомым чутьем он мог явственно различать запахи разраставшегося пожара, который был не в силах заглушить тонкий аромат едва пробивавшейся листвы. Снегов улыбался, а перед его глазами упрямо проплывали яростные всполохи пламени, которыми нехотя занималась Матренина постель…

Глава 31

НА ЗЕМЛЮ С НЕБЕС

– Редко бывает, когда майские спокойно бы обошлись! – флегматично заметил практиканту капитан Агеев. – Не понимаю, зачем, вместо того, чтобы сидеть дома и пить водку, я должен дежурить в этом чертовом арестном доме, который пережил и царя, и Колчака, и советскую власть. Веришь, Сидоренко, и нашу демократию переживет. А все потому, что тюряга, как и морг, наиглавнейшие для жизни постройки!

– Скажете тоже, Андрей Данилович! – практикант услужливо подлил в стакан следователя заварки. – Морг наверняка в веке девятнадцатом придумали. Раньше-то людей церковники резать не разрешали!

– Дремучий ты, Сидоренко, человек! То ж в годы мрачного средневековья. Понимаешь, такое сложное слово, состоящее из «средне» и «вековье». По-простому, все одно, что долбанный гермафродит. – Агеев размочил кусочек сахара и отглотнул из стакана чай. – А раньше, когда люди были к природе поближе, так они перво-наперво морги для себя строили. Пирамиды, мавзолеи там всякие. И потрошили себя в мумии, да так, что с ними за тыщи лет ничего не делалось!

– Угу, – шмыгнул носом Сидоренко. – Смерти боялись, вот и строили! Думали, в пирамидах получше сохранятся!

– Да не смерти, а жизни людишки во все времена боятся куда больше! – Агеев с удовольствием затянулся сигаретой и, выпустив длинную струю дыма, вытащил из стола фотографии. – Вот, к примеру, эти снимки. Согласись, не просто снимки, а загляденье! Какие смачные трупы! Это тебе не древнеегипетские мумии! – Капитан размашисто бросил их перед практикантом на стол. – Так вот, Сидоренко, дело закрыто!

– То есть как закрыто?! – вытаращился практикант. – Да мы с вами… Да вы только на след преступника вышли!

– Оказывается, Сидоренко, мы с тобой не по тем следам ходили. – Агеев сгреб фотографии и принялся разрывать их. – Ходили, да ни хрена не выходили.