Грибник

Появившаяся Октябрина теперь за барьером смотрела телевизор, передачу «Ретрогеи. Великие геи прошлого».

– Вам, Артур, надо брать пример с геев.

– Вот как?

– Они так хорошо одеваются. У меня много знакомых геев, я много о них знаю.

– Ну, вот из кризиса выйдем, – пробормотал Артур. Удивляло, что в библиотеку до сих пор никто не приходил.

Потом пошел фильм о вымерших доисторических животных. Показывали созданных путем каких-то телевизионных технологий мамонтов, шерстистых носорогов, саблезубых тигров. Октябрина верила телевизору, громко ужасалась.

– Неужели где-то такие звери есть? – иногда все-таки сомневалась она.

– Есть, – врал Артур. Постепенно он понял, что старуха совсем лишена воображения. – А это соплезуб, редкий вид. Сохранился еще в нашем Забайкалье.

Потом Октябрину отвлек звонок из костюмерной, она «убежала». В этой костюмерной все оказались ее старыми подругами, и там она, как выразилась, «строила» себе платье. Вернувшись, взялась вспоминать о прежней жизни в театре и о прежней себе. Про встречи с Володей Высоцким, Кешей Смоктуновским. Как поссорилась с Анастасией Вертинской, с Марианной она, кажется, тоже ссорилась. Похоже, что этим Октябрина даже гордилась.

– Я тогда работала заведующей читальным залом музея МХАТ…

Не останавливаясь, говорила, обмахиваясь страусовым веером. Оказывается, тот служил не только праздным украшением. При этом не снимала меховой шапки с какой-то блестящей брошкой и пластмассовым жемчугом.

– Сильно топят, – пожаловалась при этом она.

Так, под ее воспоминания почти прошел остаток театрального рабочего дня. К счастью, Октябрина помнила, когда он заканчивается. А Артур чуть не забыл, что необходимо еще зайти в литчасть и отдел кадров.

Там забрали трудовую книжку, дали расписаться в нескольких бумагах. Оказалось, его должность называлась «помощник библиотекаря». Низшая форма жизни в театре.

Скат крыши возле окна покрыл выпавший за ночь снег. Аккуратный и ровный слой чистого снега, на нем уже появились следы кошачьих лапок. Какая-то кошка подходила ночью и заглядывала в комнату Артура, в его нору.

В окне дома напротив из-за портьеры высунулась рожа, с недоумением уставилась на градусник.

«Снег. Ниже нуля». – Во всем Петербурге Артур, наверняка, единственный, кому это нравилось, радовало. Погода пока еще берегла его грибы.

Он сидел на своем ложе – старом диване, держал двумя руками теплую, будто живую, кружку с чаем.

Потом на кухне долго, не торопясь, мыл грушу; держал ее за черенок под струей воды. Включал то горячую, то холодную, будто закалял.

За окном видно, что снег во дворе совсем затоптали. Мелькали торопившиеся прохожие. Вот появился Герыч. Стоял, будто задумавшись о чем-то, потом перелез через ограду газона и двинулся к окну Артура. Вспомнил.

Махал руками и своей палкой, что-то кричал. Можно угадать что: «Эй, человек! Артурка! Давай кусок. Тыщу, тыщу давай! Обещал!»

Артур старался не обращать на все это внимания, потом не выдержал, подошел к окну. Герыч увидел его, еще активнее замахал руками.

Посмотрев по сторонам, Артур заметил на подоконнике почти опустевшую пачку соды, засунул туда тысячерублевую бумажку. Смяв это в один комок, выбросил в окно. Прижавшись лицом к стеклу, следил, как он падает.

Наркоман сразу умолк, по-собачьи рыская по сторонам, пошел по газону. Вот нашел, медленно захромал прочь, засовывая деньги в карман.

– Мерси-с, – сам себе сказал Артур, глядя вслед уходящему.

Из открытой форточки доносились городской шум и холод. Артур будто окончательно проснулся.

Возвращался в комнату через совсем пустую сейчас квартиру, похожую на плохо подметенный двор. Какой-то искусственный двор под крышей. Жевал на ходу грушу. Сзади оставалась отмеченная темными каплями сока дорожка.

Опять смотрел в окно. Теперь перед домом стоял какой-то пьяный. Качался в стороны, будто и стоять ему было скользко. Сунул в рот окурок и просил прикурить, тянулся к прохожим, даже к юным школьницам. Артур кинул спички в форточку. Алкаш медленно подобрал упавший к его ногам коробок, открыл его и посмотрел внутрь. Потом сунул в карман и, задрав голову, вопросительно уставился в небо.

«Слабые мира сего… Когда-то их хотя бы жалели. Сейчас это почему-то не принято».

Артур неожиданно узнал в грязной заношенной тряпке, надетой на пьяного, фрак. Вернее, то, что от него осталось.

«Все, что я знаю – это литература. Все, в чем я разбираюсь – тоже она. Единственный мой козырь в жизни».

И тут внезапно вспомнил, что работает в театре, и что будильник сегодня так и не звонил. Резко повернувшись, посмотрел на него. Десять часов четырнадцать минут! Уже! Только сейчас заметил, что еще и не одет по-настоящему.

Непонятно, как он мог забыть о том, где должен находиться сейчас. Тем более работал в театре уже несколько дней.

«Какой сегодня день? Четверг? Пятница?» – наскоро, лихорадочно одевшись, засунул наган за лацкан куртки, за пазуху, совсем, как в каком-то кино, выскочил из квартиры.

Теперь театр стоял перед ним, возвышался даже, как неприступная крепость. И в крепостных воротах засел вахтер.

«Может, попытаться через главный вход и фойе? – Для этого понадобилось бы слишком много везения: чтобы этот вход оказался открытым и чтобы на Артура там не обратили внимания. – Или все-таки рискнуть через служебный? Обмануть, сказать, что еще не устроился в театр. Не удалось пока… Нет, не выйдет».

Неужели нет других способов проникнуть внутрь? Когда он работал на Невском заводе, то перелезал в таких случаях через забор.

Кружась вокруг здания театра, Артур заглянул в открытые сейчас ворота в хоздвор. Там, невдалеке, стояла грузовая машина, с нее что-то сгружали, кажется, продукты.

Такие знакомые по грибным делам ящики. Даже странно, неестественно, что в них не грибы, а желто-синие куриные тушки.

Возле машины стояла, по-видимому, театральная буфетчица. Высокая, еще почти стройная, молодая женщина с непонятной усмешкой глядела на Артура.

– Эй, паренек! – крикнула она. – Помоги курей разгрузить. Или посторожи хоть, пока шофер их в холодильники носить будет.

Разгружавший ящики шофер буркнул что-то невнятно, но явно отрицательно.

– Что я тебе, Мимино что ли? – проворчал Артур. И тут же добавил. – Ладно, давай!

– Какое Мимино? – не сообразила буфетчица.

И вес ящиков оказался непривычным, каким-то неправильным, негрибным. За дверью обнаружился короткий, сильно грязный и затоптанный коридор. Совсем пустой, с грузовым лифтом в конце. Шофер сразу перестал шевелиться, замер. С великой поспешностью Артур перетаскал ящики. Поставил в лифте штабелем. Лифт оказался ветхим, древним, с раздвижной решеткой. Решетку шофер с силой задвинул. Закрылась дверь, лифт с курами, буфетчицей и Артуром сдвинулся и поехал – вверх, в театр.

Артур уже знал, что буфет называется буфетом по традиции. В реальности это частное кафе, даже название у него есть. «Браво». Одно из мелких частиц немалой сети всяких кафе, бистро и прочих харчевен. Подумал, что почему-то часто имеет дело с такими заведениями.

Наверху Артур все-таки не решился сразу сбежать, понес ящики на кухню через обеденный зал. Наверное, так он здесь назывался.

Идущая навстречу помреж Света с удивлением посмотрела на Артура. Сама она несла стакан в подстаканнике с каким-то мутным пойлом. Вроде бы, чаем с молоком, такой употреблял Великолуцкий.

Здесь в конце зала за стойкой обнаружился бармен, спокойно подсчитывающий чего-то на калькуляторе.

– А вот же у вас мужик, – сказал запыхавшийся Артур буфетчице. – Этот чего кур не таскает?