Оценить:
 Рейтинг: 0

Приложение к клятве Гиппократа

Год написания книги
2016
<< 1 2 3 4 5 6 7 >>
На страницу:
4 из 7
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Ее звали Раиса Ивановна, и она была, что называется, «моль», только не белая, а серая. Серые с проседью «кудри» неопределенной длины, несколько вытянутое костистое лицо, какие-то бежево-серые брови и глаза стального цвета. Носила она бледные платья, а может, оно было одно, так как мне вспоминается худший оттенок бежевого цвета. У нее постоянно был насморк в различной стадии, и она утиралась комком носового платка, который прятала в рукав.

Когда я появилась в библиотеке и развила активную деятельность, она была недовольна, но реагировала как гусеница, которую потревожили, и она поднимает верхнюю часть туловища, пытаясь определить источник беспокойства, а потом медленно уползает. Так и Раиса Ивановна: вначале морщилась и фыркала, а затем облюбовала себе место в углу за стеллажами и практически ничего не делала.

Так как я дала ей возможность приятного времяпровождения, она стала поглядывать на меня благосклонно и даже ласково. Бывало, что Раиса Ивановна тихо смеялась, слушая меня и наблюдая мою деятельность. Но вообще она была очень вялой, бледной, и я однажды с прямотой молодости спросила ее: она больна или у нее что-то случилось?

Она смешалась и даже покраснела:

– А что, я так выгляжу? – наконец спросила она.

– Ну, вы бледная, усталая, в глазах у вас нет огонька. Вон тетя Даша (наша уборщица) старше вас, а глаза блестят, даже, можно сказать, шныряют как буркалы, полы моет как зверь, огород у нее, внуки.

Раиса Ивановна посмотрела на меня и сказала:

– Знаете, Лариса (это я), я действительно слаба, и давно. Моя жизнь довольно странная. С детства. Вначале я этого не понимала, но потом увидела, что в жизни других людей все происходит по-другому. Например, моя первая любовь случилась при весьма непонятных, даже загадочных обстоятельствах. Эта любовь была сильной как болезнь, и я так и не выздоровела. Короче, я думаю, пришло время рассказать обо всем.

Я с удовольствием приготовилась слушать: за окном пасмурно, моросит дождь, на дереве у окна шевелятся несколько ржавых корявых листьев, посетители в будни приходили в основном после пяти.

«Я училась в третьем классе, жили мы в закрытом военном городке летной части. Однажды зимой мы гуляли с одноклассницей. Это был январь, каникулы. Гуляли вместе случайно, до этого мало общались. Звали ее Аля Оршанская. Мне было с ней скучно и неинтересно, но потом она сказала, что покажет мне «секрет». Я была заинтригована, потому что «секреты» в основном делались летом. Рылась ямка нужного размера, и туда клались цветы, фантики и др., и все это закрывалось стеклом. Осколок должен был быть довольно крупным – либо плоским, от оконного стекла, либо выпуклым от бутылок. Потом он закапывался, помечалось место и показывалось только самым доверенным лицам. «Показ секрета» мог означать предложение дружбы. Но секрет в снегу?

Однако Аля повела меня в подъезд, закрыла дверь и прильнула, как мне казалось, к щели. «Посмотри», – сказала она. Я наклонилась и стала смотреть. Подъезд закрывался не плотно, и в щель я видела снег, гуляющих мальчишек. Я уже собиралась выяснить, что же необычного в том, чтобы смотреть на двор в щель? Но мое небольшое перемещение привело к потрясающему эффекту: я увидела кадр в цвете – это было поле – либо пшеницы, либо ржи, а перед ним тропинка. Вероятно, был ветер, потому что пшеница качалась. Нужно сказать, что в то время цветного телевидения в обозримом пространстве не было. Я спросила ее – что это. Она спокойно ответила: «Картиночки». Затем она стала смотреть сама и пугала меня, говоря, что видит черепа и скелеты. В тот день я больше не решилась посмотреть. Когда я спросила, где расположены эти картинки, она сказала, что там, где дверная ручка прикрепляется к двери. Ручки старые, шатаются, и поэтому там образуется щель.

На следующий день я с нетерпением выбежала во двор, зашла в подъезд и стала смотреть. Передо мной проплывали различные пейзажи, очень красивые, и, разглядывая их, я не заметила, как замерзла, руки окоченели, кончик носа побелел».

Выслушав это повествования с некоторой долей скепсиса, с одной стороны, но с другой, с интересом к красивому рассказу, я перебила Раису Ивановну и спросила:

– А вы что, не удивились, что в двери, в какой-то щели – цветные кадры?

– Почти нет, – ответила рассказчица. – В детстве все воспринимается непосредственно, как должное. Если оно есть, то значит, должно быть. Я, правда, рассказала об этом своей маме, но она засмеялась и назвала меня своей милой фантазеркой.

«Я стала проводить большую часть своего времени в этом подъезде, возле рассохшейся двери, в неудобном положении. Дело в том, что на картинках стали появляться люди. В основном это были не европейцы. Африканцы, вероятно, в набедренных повязках, азиаты в чалмах и другие, какие-то шествия. То праздники, то будни. Но скоро мое увлечение было замечено мальчишками, они стали дразнить, обзывать меня, подстерегали меня в моем любимом подъезде. Я была рохля, притом плаксивая, и это еще больше подогревало их интерес и побуждало обижать меня.

Но вскоре, выйдя во двор, я не увидела никого. Очень обрадовавшись, я ринулась к своему подъезду и прильнула к щели. Она, как будто меня ждала, раскрыла передо мной новые картинки. Помню – это был дом, в нем – два этажа. Второй этаж, деревянный, был окаймлен балконами, на которых сушились вещи. Справа был еще один деревянный дом, но одноэтажный. Дома стояли недалеко от возвышенности, поросшей деревьями.

Я засмотрелась и не сразу услышала грохот – это вниз неслась компания, подстерегавшая меня. С разбегу они меня толкнули, дверь открылась, и я упала. Подняв голову, я ожидала увидеть снег, голые деревья, родные пятиэтажки… Но увидела совершенно другое: передо мной был дом, вдали зеленые деревья. Я поднялась и стала тупо смотреть на все это: двор был захламлен, а рядом со мной куча дров. Посмотрев на балконы, я узнала тот дом, что видела на своей картинке. Мне стало жарко в шубе и валенках с галошами, стало страшно – где искать маму или хотя бы папу? Я была согласна на папу, даже если он пьяный.

Я скривила рот, собираясь громко заплакать, но тут из низкого дверного проема вышла женщина с корзиной, наполненной постиранным бельем. Ее наряд меня очаровал. На ней была розовая кофточка, а красивая ткань с желтыми цветами обвивала ее стан и одно плечо. Темные волнистые волосы обрамляли смуглое лицо. Увидев меня, она поставила корзину, всплеснула руками и истошно закричала: «Решми!». Подбежав, она стала обнимать меня и что-то громко говорить. Это был не русский, а как я потом узнала – хинди. Но я понимала этот язык. Тогда я подумала, что это сон, и стала громко плакать и кричать «мама». Я по опыту знала, что, когда плачешь или кричишь во сне, ты кричишь и наяву, правда, слабо. Но мама всегда слышала и будила меня. Сейчас это не помогло, а женщина, между тем говорила:

– Где ты была, Решми? Что это на тебе надето?

Она сняла с меня, с моей помощью, шубу, встряхнула в руке и с недоумением уставилась на нее. Затем, взяв меня за руку, потащила в дом. Я семенила за ней в своих валенках.

В доме первой я увидела старуху, она сидела на ковре в белой одежде, голова была накрыта покрывалом. Ее лицо беспомощно задрожало, словно она собиралась заплакать, но потом, видимо овладев собой, грозно взглянула на меня и сказала:

– Куда ты снова забрела, раззява, где рот раскрыла? – от негодования ее голова и руки тряслись, но тут из другого помещения выбежала девочка старше меня – лет 14—15. Ее волосы были собраны сзади, одета она была в платье цвета фуксии с узором из цветов, похожих на шиповник. На шее был шарфик в тон платью, а из-под него виднелись штанишки. Девочка была очень красивая. Она обняла меня и шепнула: «Глупая моя сестренка, как я тебя люблю». Я рада была бы ответить на любовь этим людям, но я видела их впервые.

Бабушка тем временем не желала упускать инициативу. Она крикнула мне: «Отойди от Падмы, подойди ко мне!». Я подошла, и бабушка, дернув меня за руку, посадила рядом с собой. Она меня ругала, выговаривала мне, а я, хотя и все понимала, была ошеломлена, испугана и смотрела вниз. Наконец бабушка стала меня обнимать и говорить ласковые слова.

Затем меня помыли в сарае, черпая из ведра воду и поливая сверху, переодели в красное платье с узорами, в виде кругов, со стилизованным изображением солнца, и красные штанишки. На моей шее красиво расположили синий шарф, в тон с узором. После этого мое настроение немного улучшилось, так как я никогда не видела такого красивого платья. Вскоре бабушка удовлетворенно улыбнулась и сказала: «Можешь посмотреть на себя». Я прошла в другую комнату, встала перед зеркалом… А где же я? В зеркале отражалась темноволосая, смуглая, красивая девочка. Первой мыслью было: «Почему Падма в том же платье, что надели на меня?» Но Падма подошла сзади и положила девочке на плечо руку. Я увидела, что они очень похожи. «Но где же я?»

Раиса Ивановна перевела дух, а потом заговорила вновь.

– Знаете Лариса, если бы это было позже, в девяностые, когда все «узнали», что вампиры не отражаются в зеркалах, то я бы объяснила это таким образом, но тогда я была испугана сверх всякой меры, и объяснения у меня не было.

«Лицо мое искривилось, и я заплакала от непонимания происходящего, от того, что я могу никогда не увидеть маму. Я заметила, что девочка в зеркале тоже плачет, а Падма обнимает ее. Эту руку я ощутила у себя на плече.

Тогда я спросила (на хинди!):

– Это я?»

Другими словами, как ты уже поняла, в зеркале была я, но совсем другая.

«Конечно ты, – а кто же еще, глупенькая? – ответила Падма.

Тут в комнату вошел темноволосый мальчик. Увидев меня, он важно сказал:

– Решми, ты снова заблудилась? Что из тебя получится дальше?

Губы мои задрожали, и я сказала, всхлипывая:

– Я не заблудилась, я живу в другом месте! Я вас не знаю!

Падма и мальчик, которого, как оказалось, звали Мукул и который являлся моим (или Решми) двоюродным братом, переглянулись и заговорили со мной, перебивая друг друга. Они пытались возбудить мою память, рассказывали мне про себя и про меня, даже назвали мне мою фамилию – Шривастава, но все тщетно. Я помнила и твердо знала, что я Рая Ковалева, что мне десять лет. Помнила всех своих одноклассников, учительницу Римму Ивановну и все, что со мной происходило, но этих симпатичных людей я видела впервые.

Потом пришли отец и мать Мукула – их звали тетя Джита (та, которая меня встретила) и дядя Сону, и они говорили обо мне, дядя Сону качал головой и гладил меня по волосам. Они решили, что я потеряла память.

На следующий день меня снарядили в школу. Мне дали платье в мелкую голубую и белую клеточку, синие штанишки, на шею Джита накинула мне синий шарф. Я слышала, как взрослые переговаривались и выражали надежду, что в школе, среди своих подруг, я вспомню что-нибудь. Также слышала, что дядя Сону высказал предположение, что я это устроила, чтобы меня не наказали.

Дети перед школой были одеты так же, как я и Падма. У мальчиков клетчатыми были рубашки. Вначале нас выстроили, как я думала, на линейку, а оказалось, на молитву. Затем мы вошли в школу.

Школа меня поразила: я училась отнюдь не в роскоши – школа в военном городке была размещена в бывшей солдатской казарме и представляла собой длинный коридор с классами по бокам. Но ее стены были отштукатурены, и на них помещались различные картинки, портреты, стенгазеты и др., парты и полы были покрашены. Здесь же, в классной комнате, куда меня завела Падма, три стены были неровно выкрашены в какой-то желтоватый цвет, а третья даже не отштукатурена. Небольшого размера окна располагались ближе к потолку. На стенах никаких украшений, а парты, – такой же формы, как у нас тогда, – были не покрашены. Дерево уже приобрело грязно-серый цвет с пятнами.

Когда я вошла, меня окружили девочки, одна из них ревниво положила мне руку на плечо и заглядывала в лицо, а я их не знала. Падма отвела, вероятно, мою лучшую подругу в сторону и пошептала ей на ухо. Девочка прижала руку ко рту и закивала головой. Затем она покровительственно взяла меня за руку и посадила за парту рядом с собой».

Раиса Ивановна запыхалась, ее лицо окрасилось чахлым румянцем, во рту, вероятно, пересохло, так как она начала пришептывать. Сделав глоток из чашки с остывшим чаем, она продолжила:

«Когда начался урок, в класс вошел учитель – это был молодой человек, очень красивый. Его смуглое лицо было нежным и бархатистым, глаза с большими веками под черными бровями смотрели ласково и задумчиво, на губах порхала легкая улыбка. Именно порхала, потому что полностью не исчезала, а изменялась от еле заметной до явной».

– Раиса Ивановна, какое поэтическое описание, – сказала я, полагая себя остроумной.

Женщина тут же переменилась в лице – оно стало отстраненным и бледным. Она решительно встала и сухо сказала:

– Вы правы, Лариса, что-то я увлеклась, негоже пожилым дамам вспоминать молодых людей.

Она закуталась в свой широкий шарф и отсела от меня.

Что только я ни делала, чтобы она продолжала! Я только что на колени перед ней не вставала, потому что, по правде говоря, я слушала ее, не контролируя лицо – мне пришлось даже вытереть уголки губ от слюны. Но я считала, что она все это выдумала – и талантливо! И не ожидала от нее такой реакции. Ну и показаться умной и ироничной по молодости захотелось. Только на пороге, когда мы уже уходили, а я продолжала свои мольбы, Раиса Ивановна обещала подумать.

На следующий день она была еще более бледной и помятой, веки немного опухли и покраснели – наверное, плакала. Она сказала, что расскажет мне все до конца, ведь кто-то же должен об этом знать. Пусть даже ее сочтут ненормальной. Я, наученная горьким опытом, стала ее уверять, что мне это и в голову не придет и т. п.
<< 1 2 3 4 5 6 7 >>
На страницу:
4 из 7

Другие электронные книги автора Михаил Ветров