Слуга императора Павла

Нимфодора, к удивлению Пфаффе, как была, так и осталась неподвижной, с неморгающими, остекленелыми глазами.

– Что ты делала в доме графа Кутайсова? – спросил Чигиринский.

По лицу старухи пробежала судорога усилия мысли.

– Ты сидишь с картами перед дочерью Кутайсова, о чем она спрашивает у тебя?

Нимфодора улыбнулась и ответила, не меняя выражения глаз:

– О чем могут спрашивать молодые девушки: о своей судьбе! За кого ей суждено выйти замуж…

– Что же ты говоришь ей?

– Я говорю, что ей суждено выйти за князя, что он раскрасавец собой, и знатен, и богат.

– Что же, это так выходит по картам?

– Нет… По картам ей выходит совсем другое. По картам ее судьба быть не за знатным.

– Зачем же ты обманываешь ее?

– Мне так приказано.

– Кто же тебе приказал?

– Ольга Александровна.

– Она тебе платит за это деньги?

– Да. Она и деньги мне дает, и платья, и угощением не обделяет. Это не какой-нибудь немец Пфаффе! Это настоящая русская барыня.

– А как ее фамилия?

– Да Жеребцова же, Ольга Александровна.

– А ты знаешь, кого имеет в виду Ольга Александровна?

– Это чтобы женить на графине Кутайсовой? Да брата своего, князя Платона Александровича Зубова.

– А ты называла имя князя графине Кутайсовой?

– Ну как же можно так сразу? С первого раза надобно издалека начать, а потом можно и к точке подойти.

– Так что, сама Кутайсова еще ничего не подозревает?

– Будто ничего… Разбудите меня, мне тяжело.

– Хорошо. Ты сейчас проснешься и пойдешь домой, забыв, что ходила к доктору Пфаффе и что тебя здесь усыпили.

Чигиринский дунул в лицо Нимфодоры. Она встала как встрепанная, поспешно направилась к двери, ни слова не говоря.

Когда она ушла, доктор Пфаффе, сидевший все время молча и боявшийся дохнуть лишний раз, обратился, пораженный, к Крамеру и с неподдельным восхищением воскликнул:

– Знаете, господин Крамер, я слышал, что такие опыты бывают, но никогда ничего подобного не видал и не мог себе представить в реальности. Вы гениальный человек и, несомненно, высокий масон.

XI

Пфаффе продолжал восхищаться, искренне расточая чрезмерные похвалы Августу Крамеру, а тот после ухода Нимфодоры долго сидел в сосредоточенном молчании, видимо погруженный в серьезные соображения.

Жеребцову он знал очень мало, больше понаслышке. Ему было известно только, что она рожденная Зубова и умом наделена гораздо более всех троих своих братьев. Насколько природа обделила по части умственных способностей мужскую часть семьи Зубовых, настолько, наоборот, щедро наградила Ольгу Александровну, заслужившую название в петербургском обществе бой-бабы.

– Вы госпожу Жеребцову знаете? – спросил он наконец у Пфаффе.

– О да! – поспешно ответил тот. – Госпожу Ольгу Александровну я знаю как умную, энергичную особу. Она очень уважаемая госпожа.

– Вы знакомы с ней?

– О да! То есть, если хотите, то, пожалуй, нет! Лично я у нее никогда не бывал, но, имея некоторые связи в дипломатическом корпусе, я много слышал о ней. Ее очень хорошо знают в дипломатическом корпусе.

– Ведь она – приятельница с бывшим английским послом Витвортом? Кстати, а вы знаете, за что был удален от русского двора Витворт?

Английский посол Витворт в мае месяце 1800 года должен был выехать из России по именному повелению императора Павла. Этот вынужденный отъезд его возбудил всевозможные толки и догадки, так и оставшиеся в точности не разрешенными.

– Это я не могу вам сказать! – развел руками Пфаффе. – Говорят слишком разное. Одни находят, что отношения с Англией у России очень натянуты, другие считают, что господин Витворт в своей переписке очень неосторожно отзывался об императоре Павле, а переписка эта была перехвачена и доведена до сведения императора. Видите ли, в коллегии иностранных дел генерал Растопчин враждует с графом Паниным…

И Пфаффе стал подробно объяснять, что будто бы Растопчин, враждуя с прямым своим начальником, графом Паниным, бывшим тогда канцлером, перехватил переписку английского посла Витворта, закадычного приятеля Панина, и представил ее государю.

– Ну да! Это теперь неинтересно! – перебил Чигиринский. – Мы говорили о госпоже Жеребцовой.

– О да, конечно! – подхватил доктор Пфаффе. – Мы говорили о госпоже Жеребцовой, которая вращается среди дипломатов.

– Она знакома также и с прусским послом?

– Ну, разумеется, и очень даже хорошо. И я думаю, я не ошибусь, если скажу, что через нее у графа Палена существуют с прусским послом более тесные сношения, чем это кажется.

– А вы уверены, что у графа Палена довольно тесные отношения с прусским послом?

– Как же может быть иначе? Граф Пален – добрый немец, а мы все, добрые немцы, не можем не быть заодно.

– Ну а вы слышали, что эта старуха говорила, что госпожа Жеребцова хочет сосватать своего брата, князя Платона, с дочерью Кутайсова?

– Да, я это слышал. Это было гениально, как вы заставили ее говорить.

– И вы соображаете, что это значит? Если это случится, то положение Зубовых упрочится. Ведь граф Кутайсов – самое приближенное к императору лицо.

– В самом деле! Ведь в самом деле это так! Это очень умная комбинация! Конечно, положение князя Платона Зубова тогда будет гарантировано.

– Ну так вот! Теперь, как вы думаете: госпожа Жеребцова делает это по собственному почину, ради своих братьев, или в этом ей помогают ее политические друзья, которым кажется почему-нибудь нужным или выгодным, чтобы Зубовы упрочились?