Слуга императора Павла

– Разве этот Крамер несносный? – спросил он, продолжая разговор. – Ведь вы же хотели приручить его!

– Но он все знает, и это просто невыносимо! Шагу нельзя ступить! Я боюсь, что он узнает о нашем сегодняшнем свидании. Разве это не несносно? – ответила она.

– Вот что, Рузя, мы должны на некоторое время перестать видеться. Теперь нам надобно ненадолго отдалиться, а потом я дам тебе о себе знать.

– Нет, вы не смейте переходить со мной на «ты», когда называете Рузей!.. Разговаривая со мной как с маскарадной полькой – другое дело! Так принято обычаями маскарада, что маски говорят друг другу «ты». А если вы называете меня моим именем, тогда не смейте!

– Ну хорошо, будь по-вашему!

Они прошли уже большой зал и были теперь в следующей за залом комнате, украшенной беседками из зелени.

– Посмотрите, – остановила Рузя Чигиринского, – прямо перед нами, вот там, стоит такая же точно пара, как я с вами: голубая полька с голубым поляком и по банту у них на плече.

Чигиринский знал, что это Елена и Проворов, одетые так по его просьбе и разыгрывавшие роль, относительно которой он с ними условился.

Он условился с ними на случай, если бы его проделка с переодеванием в Крамера была действительно открыта, как это можно было, казалось, заключить из намека Рикса.

Теперь он знал простое объяснение этого намека, и помощь Проворова должна была служить разве только для мистификации Рузи.

– Да нет! – сказал он ей. – Это не пара живых людей, просто мы видим свое отражение в зеркале.

– Какое же это зеркало, когда они двигаются по-иному, чем мы, то есть, вернее, они стоят неподвижно, а мы двигаемся! – заспорила Рузя. – Я знаю, чьи это штуки! Наверное, это переодетый Крамер. Только кто это с ним и кого он одел в такой же костюм, как у меня?

– Ну, это нетрудно было ему сделать! Он мог попросить любую из его знакомых. Хотите, подойдем к нему и спросим!

– Нет, ни за что! Ну его совсем! Пойдемте от него подальше! – И она круто повернула назад в зал, увлекая за собой Чигиринского.

IV

– Почему же мы должны перестать с вами видеться? – спросила Рузя, когда они очутились опять в большом зале.

– Позвольте мне этого не объяснять! – ответил Чигиринский лишь после того, как сделал несколько шагов молча и, оглянувшись, удостоверился, что кругом все заняты своими разговорами и никто не прислушивается к тому, о чем он говорит с Рузей.

– А если мне все-таки интересно? – настаивала она.

– В свое время вы обо всем узнаете, а теперь дайте мне срок! Сейчас я рассказать ничего не могу, потому что дело не касается меня лично; да и вообще, это не личное дело и говорить о нем я не имею права! Я вам говорю, выждемте несколько дней, самое большее – неделю, и тогда я вам снова дам знать о себе, и мы опять найдем возможность видеться. А сегодня вечер наш и постараемся провести его как можно веселее.

Рузя не возражала – она и сама рада была повеселиться.

Они пошли и оглядели все блестящие комнаты, отведали угощения и выпили шипучего вина, зачерпнув его ковшиком из бассейна с фонтаном.

У Яковлева тоже был зимний сад, но без уютных гротов, скорее похожий просто на оранжерею. Вместо прохладной тишины там гремел хор цыган на устроенном для него помосте.

Рузя и Чигиринский послушали цыган, потом танцевали и не заметили, как пролетело время. Они опомнились, только заслышав, что висевший под люстрой шар с часами проиграл одиннадцать часов.

– Батюшки, уже одиннадцать часов, – воскликнула Рузя, – а я ни разу не подошла к мамаше!

– Да, уже поздно! – согласился Чигиринский. – Мне надо собираться.

Они напоследок еще раз обошли гостиные и простились в уголке за группой растений. Рузя проводила Клавдия до вестибюля и там издали увидела стоявшую в ожидании одинаковую с ними пару.

– Опять этот Крамер! – сказала Рузя и, оставив руку Чигиринского, одна направилась обратно в зал.

Он посмотрел ей вслед и, убедившись, что она ушла, поспешно направился к Проворову и Елене, стоявшим в вестибюле, как бы показывая этим, что пора и честь знать.

– Что, устали? – спросил их Чигиринский, подходя.

– Да это, брат, тоска! И нелепая безвкусица, и эта пышность со свечами в желе! Кому это может понравиться? – скороговоркой произнес очень недовольный Проворов.

– Я отвыкла от этой сутолоки! А что касается веселья, то, право, в детской гораздо веселее, – заметила Елена.

– Ну ничего, милушка! Зато мне помогла! – воскликнул Чигиринский. – Большое вам спасибо обоим. Вы в течение вечера ничего не заметили?

– Да нет, кажется, ничего!

– И никто к вам не подходил?

– Кроме какого-то капуцина – никто!

– Да, он обратился к Елене и по-польски сказал: «Не пепшь вепша пепшем, бо пшепепшишь вепша пепшем».

Это была шутливая поговорка, которая звучала: «Не перчи кабана перцем, потому что переперчишь кабана перцем».

– А ко мне он, – продолжал Проворов, – обратился на немецком языке, пожелав от всего сердца успеха.

– Когда это было? Давно?

– Нет, только что, когда мы шли сюда. По-видимому, этот капуцин только что приехал.

– Ну, хорошо! Спасибо еще раз. А что же вы на это?

– Мы, как было условленно на случай, если к нам будут обращаться: Елена молча наклонила голову и поднесла палец к губам, а я произнес значительно немецкое: «О, я!» – и затем мы немедленно юркнули в сторону.

– Ну, поезжайте теперь домой, вышло даже лучше, чем я ожидал, – сказал Чигиринский и, простившись с сестрой и зятем, отправился из вестибюля опять в зал.

Он не сомневался, что этот капуцин был не кто иной, как сам Рикс, пожелавший проверить, действительно ли его племянница ходит с немцем.

У Рузи была привычка необыкновенно грациозно при разных соответствующих случаях подымать палец к губам и опускать голову. Потому он и научил Елену поступить так же на случай, если к ней обратятся, не вступая ни в какие разговоры.

Он нашел Рузю возле ее матери в зале, все у того же стола с марципанами, где пани Юзефа сначала покушала, а потом вздремнула, убаюканная однообразным движением маскарада.

Они собирались уже домой, как вдруг Рузя, обернувшись, увидела почтительно склоненную в ее сторону фигуру в голубом камзоле с белым бантом на плече. Она не дала этому человеку подойти к ним, а сама быстро направилась к нему и проговорила с нескрываемой досадой:

– Это вы, господин Крамер?

– К вашим услугам! – сказал Чигиринский голосом Крамера и с его акцентом.

– Я так и знала. Мы сейчас собираемся с мамашей домой.