Две жизни

– Я знаю все, – твердо повторил Проворов, решив, что если уж у него раз вырвалось это признание, то он скажет все, что знает. – Я знаю ваш разговор, который вы вели с неизвестным мне лицом в каюте незадолго перед штурмом Измаила.

Доктор опять улыбнулся, почти рассмеялся и ответил:

– Ну еще бы! Раз вы сидели рядом тоже в каюте, то, конечно, все слышали.

– А вы откуда знаете это?

– Но если вы «все» знаете, как говорите, тогда вам, значит, нечего спрашивать, а мне – вам рассказывать, если вы все знаете.

– Нет, я не подозревал, что вам было известно, что я сидел рядом, – несколько сконфуженно произнес Проворов и сейчас же, чтобы вновь приободриться, добавил: – Кроме того я знаю, о чем вы говорили с камер-юнкером Тротото в Бен дерах, в гостинице.

– Это после вашей поездки с ним к старухе, когда нас подслушивала приживалка госпожи Малоземовой?

– Вы и об этом осведомлены! – разочарованно протянул Проворов.

Вместо того чтобы ему, как он думал, поразить доктора, выходило, что доктор поражал его.

– Да, этот господин камер-юнкер – очень легкомысленный человек, – сказал Герман, как будто все было очень просто и вполне естественно.

– Не легкомысленный, а негодяй и предатель, способный на какое угодно преступление, – с негодованием воскликнул Проворов, – и то, что вы возитесь с ним, вовсе не рекомендует вас самого.

– Но если вам верно передала наш разговор приживалка госпожи Малоземовой, то вы должны знать, что я не одобрил предложений – согласен с вами, очень гнусных, – господина камер-юнкера относительно вас, и поэтому он не привел их в исполнение.

– Все равно, порядочному человеку не надо было и разговаривать с ним, раз он такой!

– Так что вы предпочли бы, чтобы я воздержался от разговора с ним, а он стал бы проделывать из-за угла над вами свои гнусности, до отравления включительно?

Проворову пришлось прикусить язык. Он не мог не почувствовать, что Герман прав и действительно оказал ему услугу, не позволив Тротото принять крепкие меры. Но все-таки ему не хотелось сдаться.

– Просто не следует даже быть с таким господином под одной кровлей, – сказал он.

– А между тем сегодняшнею ночью вы ночевали с ним именно под одной кровлей.

– Камер-юнкер Тротото здесь?! – воскликнул Проворов, вскочив как ужаленный.

– Был здесь, – поправил доктор. – Я полагал, что вы знаете, что он уже уехал, и притом в вашей бричке.

– Как в моей бричке? А госпожа Малоземова?

– Она уехала вслед за ним ранним утром.

– Вот это мило!

– Милейший секунд-ротмистр…

– Я уже произведен в ротмистры.

– Поздравляю вас! Итак, милейший ротмистр, несмотря на ваше уверение, я вижу, что вы не только «всего» не знаете, но даже, вернее, ничего не знаете!

– Да, того, что случилось сегодня ночью, я не знаю, потому что спал непробудным сном благодаря вашему снотворному.

– То-то я и удивился, когда вы сказали, что знаете «все».

– Да бросьте вы, пожалуйста, эти попреки! Заладили одно, в самом деле! Почему и каким образом уехал господин Тротото в моей бричке? Я желаю знать, как это могло случиться.

– Очевидно, он очень торопился, а другого экипажа не было.

– Странно… Куда же он торопился?

– Отвезти документы за границу.

– Документы? Какие документы?

– Масонские, пропавшие в свое время из великой ложи.

– Что вы говорите! Откуда же он взял их?

– Ему дал их я.

– Позвольте, тут что-нибудь да не так.

У Проворова все спуталось в голове. Одно было только ясно, что Герман был прав: он ничего не знал.

Сергей Александрович кинулся к баулу, открыл его и принялся перебирать вещи. Он быстро выкинул лежавшие сверху и стал шарить внизу. Не найдя того, что искал, он взялся снова за выброшенные вещи и нетерпеливо пересмотрел их, потом выпучил глаза и уставился на доктора Германа.

– Не трудитесь искать, – сказал тот спокойно, – пока вы спали, я вынул документы из баула, чтобы отдать их камер-юнкеру Тротото.

– Вы сделали это?

– Да, и гораздо спокойнее, чем вы теперь их ищете: не раскидывал так вещей.

– Но, позвольте, ведь это же – воровство! Вы зазываете меня к себе в дом, кладете в комнату с потайным входом, опаиваете меня сонным зельем, входите ко мне и тащите из моего баула документы. Ведь это – воровство, грабеж. Я буду жаловаться! Вы украли у меня документы! Герман, не торопясь, произнес ровным голосом:

– Вы настаиваете на словах «воровство» и «украли»!

– Да как же иначе назвать то, что вы сделали? – закричал Проворов.

– По-моему, я только вынул документы – выразимся более мягко, – похищенные из масонской ложи, вы, вероятно, знаете кем. Так что если уж говорить о присвоении чужой собственности, то нужно начать по справедливости с деяния, совершенного в ложе. Вы этого не находите?

Сергей Александрович молчал, чувствуя, что поставлен в тупик и что ему, по существу, нечего ответить. Но от этого он нисколько не успокоился, а, напротив, сознав свою неправоту, только больше разгорячился.

– Все это может быть, и в известном споре вы сильнее меня, так как я университета не кончал и вашей казуистики не знаю, но только вот что скажу вам: документы я получил от приятеля, который умер и которому я обещал доставить их…

– В руки правительству или даже самой государыне.

– Может быть, и так!

– Благодарю вас за признание. Как хотите, но ведь вы же должны знать, какую опасность для нас, масонов, представляет ваше намерение поступить подобным образом. Значит, вы легко отсюда можете вывести заключение, насколько я доволен, что взял у вас эти документы.