Азартные игры. Записки офицера Генштаба

Однако Артанов в это время что-то шепнул в ушко Дуняше. Та поднялась, Рыжая – тоже. Семен вызвал такси. И вечер, обещавший окончиться скучными поцелуями, после «Метелицы» и песен цыган набрал силу в танцах с легкими на подъем модельершами, которые поджидали в подвальчике, в костюмерной «Кардена». Переодевались на наших глазах.

Феерия!

Шутки, носившиеся над головами, напомнили полковой бал, Натали, ее смущенный шепот, влажные губы: «Дима, не сегодня… не надо!».

В этот момент рука уже раздвигала колени Рыжей. Она не противилась. Заметив поощряющий взгляд полковника, оставалось увести ее в соседнюю комнату. Но следом вошла Дуняша:

– Не помешаю?

У двери зашептались.

– О чем воркуете, щебетуньи?

– Да вот думаем, что с тобой делать?

– А как же Виссарион?

– Дурашка, он тебя проверяет! Завтра мы ему скромно доложим, насколько ты оказался в постели хорош.

– Он что – связан с чекистами?

– Мы все с кем-то связаны, – ответила Рыжая. – Он тебя рекомендовал в генштаб: значит, за тебя отвечает. Поверь, скоро он будет знать о тебе все!

А так как была под хмельком, то в искренности сомневаться не приходилось, как и помышлять о побеге. И столько потом было выпито, столько полировали вином и шампанским, что я не помнил, как попал в общежитие. Наутро от головной боли плохо соображал – горевать или радоваться тому, что скоро стану офицером Генштаба?

– Прими еще и перестань валять дурака, – наливая рюмку, рассмеялся Стас Радецкий. – Буянь, как гусар. Буйствуй! Пруха пошла: скоро всех маршалов лицезреть будешь! Руки небожителям жать! Москва – город чудес! У тебя появился шанс. Три года назад об этом можно было только мечтать!

Глава вторая

Центральный командный пункт Генштаба.

Толстых

Стас прав: Москва – город чудес. Вот – проспект. Мощен не асфальтом, а плиткой. Это вам не Борзя, где осталась моя меланхолия.

Это – Арбат.

А вот и Генштаб.

Можно произнести: «русский генштаб» – царственное кладбище тайн. Для преступающего впервые порог – место деморализующее. До дрожи в коленках.

Пятачок для шабаша ведьм.

Уверен, что когда тут росли сосны с дубами, так все и было.

А вот и бронированная дверь.

Пристальнее, чем кто-либо в зале, посмотрел на меня дежурный генерал, сидевший на возвышении, точно царь на троне, – жрец, посвященный в самые страшные тайны, одного слова которого было достаточно, чтобы взлетели из шахт все ракеты, унося на континент супостата свои мегатонны.

– Это кто? – спросил он, приподнимая очки.

– Юное пополнение, Юрий Тигранович, – ответил Толстых. – Так сказать, на экскурсию: показать зал боевого управления.

– В другой раз, Боря. У меня через семь секунд доклад министру по сбитому под Сахалином «корейцу» – с ночи стоим на ушах!

Бронированная дверь бесшумно выдавила нас вместе с воздухом в коридор, оставив в памяти бледные офицерские лики на фоне пультов и табло во всю стену с четырьмя подводными крейсерами в районах боевого дежурства.

– Что за «кореец»? – осторожно поинтересовался я.

– Так… «Боинг» и двести пятьдесят пассажиров в салоне.

– И куда он упал?

– В море.

Немногословность – особая черта Бори. Наружность крестьянская. Плечи молотобойца. Не ладонь, а лапа. Предупредили заранее: здороваясь, никогда не подавай Боре ладонь. Однажды попробовал – тут же хрустнули все костяшки. С тех пор протягиваю только указательный палец. Не терпит болтовни, знает инструкции, как я первые пять страниц из «Онегина» – цитирует ямбом. На аппаратуре работает, как пианист. Тем не менее накануне приезда на экзамен генерала Назарова волнуется, потеет, бубнит – так семинарист читает молитву. На лице усердие, в глазах тоска: двенадцать лет ходит уже подполковником; заполучить третью звезду – мечта. Мечта, уверяют, неосуществимая. Даже если Боря заговорит на языке исчезнувшего африканского племени. Причина банальна. О ней знает на Центральном командном пункте любой прапор, рассказывая в курилке, как Боря, забывшись, поздоровался с генералом. От боли у того перекосило армянское личико, подломились коленки. Всем стало понятно: пока генерал не покинет сей мир, не видать Боре полковничьих эполет, как своих ушей. С тех пор начальства боится панически. И если бы оно дало месяц сроку, чтобы обучить не меня, а мартышку играть на пианино, он занудливостью ухайдокал бы и ее.

Но – научил.

– А где она стояла? – распираемый любопытством, нежно поинтересовался я, возвращая Борю мысленно в зал Центрального командного пункта.

– Кто?

– Ну аппаратура… «Вьюга», на которой я буду дежурить.

– В самом дальнем углу – под табло «Крокуса».

– А «Крокус» – это что?

Боря, поморщился:

– Система предупреждения о ракетном нападении.

– А-а…

– Кадет, тормози… Ты будешь дежурить не здесь, а в «яме»!

– Это где?

– Там, где и я – не на Арбате, а под землей, на глубине семьдесят метров. Я, Полетаев, потому здесь с тобой и торчу: жду, когда тебе оформят спецпропуск.

В учебном классе с причудливыми аппаратами, расставленными вдоль стены, вспомнив, что моя «система» дублирующая, выбрал среди них самый серенький, самый скромный – там, где кнопочек было поменьше:

– А это – не «Вьюга»?..

Боря посмотрел на меня глазами ясельной няньки.

– Послушай, пехота, ты лучше подобных вопросов в генштабе не задавай: фильтруй. Глядишь, до поры сойдешь за умного… А то, во что ты ткнул своим прокуренным пальцем, это – широкоформатный ксерокс! – И бросил на стол фолиант толщиной одного из романов яснополянского гения. «Автоматизированная система “Вьюга”. Техническое описание» было написано на обложке: