Как его затравила бездушность твоя.
Но почувствовать боль мне года не дают,
И подносят бальзам и на рану кладут,
Был бы молод, наверно, рубил бы с плеча,
А сейчас только сжал рукоятку меча.
Это сложно, считая кого-то своим,
Резать то, что единым назвал Элоим.
Я ни Бога, ни души не мыслил делить —
Лишь мечтательно ждал и просил не юлить.
Третий глаз мне шептал: «Ведь она же слепа!
Быть рабой? Может быть, но нужна не раба».
Не сложился мозаики сколотый край,
И в петроглифе стертом затихла печаль.
Буду Эго баюкать и за ушком чесать,
Будем вместе учиться людей различать.
Меч на сече напьется, глаз во снах отдохнет,
И прощенье само незаметно придет.
Буду скромен и нежен, и прост между тем,
Только душу не буду делить я ни с кем:
Её гонит в полон, обзывая прыщом,
Мое Эго больное, а кто же ещё?
Целовал не ту
Чтобы ветром обвевало
И прохладу нагоняло,
Запаситесь опахалом
В жаркий день.
Чтобы паром обдавало,
Лей на каменку немало
И настоя, и отвара,
Выкинь лень.
Если к ночи страшно стало,
Смотришь грустно и устало,
Лезь скорей под одеяло
В темноту.
Если долго целовала,
А потом не прибежала,
Значит в тени пьедестала
Целовал не ту.
Рву цепи, потому что тесно в них
Рву цепи, потому что тесно в них,
Душа не терпит поводка на шее,
И, улучив неповторимый миг,
В рывке последнем от свободы млею.
Задумал оттолкнуться и взлететь,
Пространство покорить и парадоксы,
И в клекоте над облаками петь,
А не скулить в повадке, данной мопсу.
Но не вознесся. Вопреки мечтам
Скольжу ко дну с негаданным прозреньем:
Ведь раньше я, благодаря цепям,
Не падал вниз к опасным заблужденьям.
Стальные звенья берегли бока
И ограждали от беды, ржавея.
…И голову не потерял, пока
Был поводок с ошейником на шее…
Из Омара Хайяма
Всего, что нагрузил в дорогу,
Моя не вынесла душа.
Делю ответственность я с Богом
Стаканом крепкого вина.
Теперь не я, а он в ответе
За половину моих дел.
Он виноват – он сам, заметьте,
Со мною выпить захотел.
Тело тянется к небу
Тело тянется к небу,
Сердце рвётся к тебе.
У знакомого следа
Запах резче вдвойне.