Вперед-вперед.
Поэма не кончается.
Слышны шаги.
О Боже…
Берег-
Ночь…
Втянули лодку…
Осветили фонарем…
Переоделись…
И вышли в жизнь!
Они и мы
Они лучше нас.
Они моложе нас.
Они красивее нас.
Они подвижнее нас.
Они техничнее нас.
Они веселее нас.
Они толковее нас.
Мы, пожалуй, только остроумнее.
И с этим одним – им, а со всем остальным – нам надо смириться.
И нести каждому свою чушь, как свой крест.
Карцеву – 65
– Ромочка! Неужели шестьдесят пять? – воскликнул он фальшиво.
Это ужасно!
Ужаснее может быть только семьдесят.
Чем устранить вздутие живота, тошноту, тяжесть в желудке, боль в голове, краткую потерю памяти, невроз, диарею, психосоматическое расстройство, вегетативное возбуждение и все, что я прочел на твоих этикетках?
Это устраняется только одним естественным способом.
Мы еще о нем поговорим.
Шестьдесят пять – это, конечно, до черта.
Ты на вершине склона лет, Роман.
Зачем они так рано встретились. Твои родители.
Зачем им это надо было делать до войны?
Сейчас повсюду 18–20–25. И поют, и танцуют, и пухлыми ручками всплескивают.
И шутят, шутят, шутят.
А тебе – шестьдесят пять.
Ты делаешь это же, но медленно. И только один раз.
Ты просишь всех не торопиться и дать тебе довести шутку до улыбки.
Но они спешат.
И мы шутим вслед.
Наше спасенье, Роман, в мудрости.
Это такое болезненное состояние, наступающее сразу после ума.
Оно длится недолго.
Оно любит позы.
Допустим, полулежа. Негромкий голос, слабая улыбка.
И паузы, в которых якобы что-то большее, чем тишина.
Последний зритель наступает довольно быстро, и приходится переключаться на семью.
Жена встревожена.
С ним этого никогда не было.
Конечно. Когда ему было шестьдесят пять?
В состоянии мудрости не нравится все, кроме себя и того восьмидесятилетнего, которого привели поздравить, если ему найдут бумажку, на которой он…