– Чего надыть? – гаркнул Савелий.
– Пусти… перено… чевать… озяб… – отвечал голос, заглушаемый ревом метели.
– Ступай, ступай! коли ты добрый человек, – сердито отозвался Савелий, делая шаг к окну. – Ступай подобру-поздорову, много вас шляется; проваливай, проваливай… здесь не место, ступай!.. Эй, Александр Елисеев, Данило! кума! гости дорогие! что ж вы, аль не слышите? чего всполохнулись! это, должно быть, какой-нибудь христарадник, а вы и взаправду подумали… садитесь, милости просим… ишь нашел время таскаться да грызть окна…
– Да ты, касатик, посмотри в окно! – сказала хозяйка, робко выглядывая из толпы.
– Чего смотреть! говорят тебе толком – нищенка!
– Ох, нет, родной, нет, Савелий Трофимыч, обойди-ка вокруг двора, оно вернее, обойди, касатик! – раздалось в толпе баб.
– Ну, пошли… с вами не столкуешь!.. Эй, Александр Елисеич, сват Данило, Кондратий Захарыч, полно вам; кума, Матрена Алексеевна, просим покорно, просим не сумлеваться, чего вы взаправду переполошились, садитесь! – говорил Савелий, усаживая гостей, которые, не слыша более шума за окном, начинали мало-помалу ободряться. – Авдотья, давай перемену!..
Гости, ободренные окончательно тишиною, водворившеюся за окном, уселись по-прежнему на свои места; мельничиха освободила задыхающегося Щеголева, пономарь завертел снова левым глазом вокруг соседки, на столе появились два новые штофа, снохи переменили чашки на ковши с суслом и брагою, и веселая вечеринка, прерванная на время, продолжалась на славу радушным хозяевам.
VI
Ах, ты сей, мати, мучину, пеки пироги,
Слава!
Как к тебе будут гости нечаянные,
Слава!
Как нечаянные и незваные,
Слава!
К тебе будут гости, ко мне женихи!..
Слава!
Народная песня
– Ребята!., эй!., где вы? – крикнул Гришка Силаев, останавливаясь на другом конце улицы и оглядываясь во все стороны.
Он приложил указательные пальцы обеих рук к губам, испустил дребезжащий, пронзительный свист и стал прислушиваться.
– Кто тут? – робко отозвалось несколько тоненьких голосков подле соседних ворот.
Гришка повернулся к воротам и свистнул по второй раз.
– Гришка, ты? – повторили те же голоса, и вслед за тем из-за саней выглянула сначала одна голова, потом другая, и, наконец, показался парень и несколько девушек.
– Я, я… ступайте сюда, не бойтесь… кто это? – воскликнул Гришка, достигая их одним прыжком и принимаясь ощупывать круглое лицо парня. – Э-э! Петрушка Глазун! смотри ты, куда затесался, – с девками!..
– Я нарочно побежал с ними… они, вишь, задумали по домам разойтись…
– Ну, ладно, ладно, пойдемте!..
– Ох, касатушки, страшно, ох, девушки, страшно! Гришка, куда ты нас тащишь! а ну как опять встренется… – проговорили девушки, прижимаясь друг к дружке и боязливо выглядывая из-за полушубков.
– Ну вот, полно вам ломаться, пойдемте; лих его, пущай встренется; вы и взаправду думаете – леший какой али ведьма…
– Вестимо, чего бояться, – произнес в стороне мягкий голос, по которому все присутствующие узнали тотчас же Алексея-каженника, – должно быть, нам так почудилось, а не то, верно, какой-нибудь побирушка, – прибавил он, присоединяясь к толпе.
– Ай да Алеха! молодца, право слово – молодца! Девки! скажите: с чего он так расходился? отколе прыть взялась?.. Ну, идемте, что ли?..
И Гришка, сопровождаемый девками, Петрушкой и Алексеем, который еле-еле передвигал ноги, спрятанные в рукава вывороченного полушубка, стал пробираться подле изб.
– Эй, ребята, девки! выходите, полно вам! – кричал он, останавливаясь поминутно и оглядываясь на стороны.
– Кто там!..
– Выходи, – чего спрашиваешь, – ступай, так увидишь!
– Да как же звать?..
– Зовут зовуткой, а величают уткой!
Раздался хохот, и толпа увеличивалась новым озорником. Таким образом, разбежавшиеся парни и девки примыкали один за другим к ряженым, и толпа не успела дойти до конца деревни, как уже почти все оказались налицо.
– Чего оглядываетесь на стороны! небось леший-то давно лыжи навострил, – так испужали его наши девки, – куда прытки голосить! – сказал Гришка, останавливая толпу. – Ну, все ли здесь?.. Бука, ступай сюда; ты, коза, пойдешь следом за букой; каженник, становись здесь, я тебя поведу; а за ним баба-яга; баба-яга… ну поворачивайся, да смотри не плошай… – прибавил он, повертывая за плечи долговязого парня в поняве, с платком на голове и сидящего верхом на помеле.
– А куда нам идти-то? – спросил кто-то.
– Сказано, к Савелию.
– Нет, ребята, – слушай, Гришка! пойдемте лучше в другую избу – туда не проберешься; я было сунулся – куда те: в сенях народ стоит…
– И то, пойдемте-ка лучше, коли уж идти, пойдемте к старосте, как прежде хотели, – вымолвил Алексей.
– Слышь, ребята, слышь, что говорит каженник; ай да Алеха! – закричал Гришка. – Что-то, братцы, я Заприметил, больно он расходился нынче; никогда такого не бывало!., должно быть, неспроста… Слышь, как его раззадоривает идти к старосте; уж не Парашка ли тому виною… пойдем да пойдем!.. А ну, быть, как сказал каженник, – качай!.. – И Гришка, подпершись в бока, выступил вперед и запел, приплясывая:
Чижик-пыжику ворот,
Воробышек махонький…
Эх, братцы, мало нас.
Голубчики, немножко!..
– Тише, Гришка, что ты орешь! – услышит старостиха, не пустит нас…
– Небось! метель гудит – не услышит! Смотри только, ребятушки, не обознаться бы нам…
– Ну вот! тише, говорят! разве не видишь, – вот и изба…
– Ребята, стой! – шепнул Гришка, снова останавливая толпу; – у старосты огонь, поглядите, кто у них в избе; не вернулся ли хозяин!..
– Нет, вижу! – отвечал также тихо Петрушка, взобравшийся на завалинку. – Никого нет; сидят старуха да дочь…
– Ладно, подбирайся к воротам; тихонько, смотри… так, ладно… Братцы, никак калитка-то заперта… стой! Кто из вас цепкий, – полезай через ворота да сними запор.
– Давай я полезу, – сказал Алексей, двигаясь к воротам.
– Нет, ты и коза не трогайтесь с места; Петрушка, ступай сюда! – шепнул Гришка, подставляя спину.