Михасс

* * *

Дикий Ёжик открыл глаза и посмотрел в окно. За окном кружились снежинки. В голове закружились слова. Закружились в игрушках пружинки, во дворе закружилась трава. Закружились неясные чувства, закружилось коварство и зло. Закружилось в пространстве искусство, и наука, и ремесло. Закружились противные мухи, закружилась в полях конопля, закружились на кухнях старухи, закружилась планета Земля. Закружились в часах шестерёнки; закружились дрова на траве. Закружились четыре сестрёнки почему-то в моей голове…

И кружились всё быстрей президенты двух Корей, короли пяти Италий, семь бродяг из Португалии, девять хиппи из Литвы, обкурившихся травы, двадцать шесть гробовщиков и Борис Гребенщиков. Дикий Ёжик, ты врубись – закружилась даль и высь, закружилась близь и даль, закружился Блез Паскаль, Мой читатель, ты прикинь – закружились янь и инь. Как кружилась эта дрянь, эта инь и эта янь, невозможно описать. Закружилась чья-то мать. Чья-то мать и чья-то дочь.

Закружилась эта ночь. А теперь, мой друг, представь: закружились сны и явь, закружился дикий бред, закружился мой портрет, закружилась голова и опять слова… слова…

Закружились скрипачи, дети, мысли, кирпичи, черти, ангелы, принцессы, прокуроры и процессы, почтальоны и врачи, книги, викинги, мечи. Всё кружилось и неслось по спирали вкривь и вкось. Пироги за сапогами, пацифисты за врагами, за тетрадкой – Эрих Фромм, всё кружится и вертится между явью и пером. Закружился дикий лес, как Паскаль, который Блез, я о нём упоминал, закружился Марк Шагал. Закружились галл и гунн, закружился полк драгун…

Дикий Ёжик открыл глаза и посмотрел в окно. За окном бушевала метель. Напротив Дика в плетёной качалке сидел Дикий Кролик Дуглас и, вытаращив глаза, громко пел свою, а может, мою песню. Он почему-то нервничал и явно ничего не понимал.

Закружились комары, дамы, тряпки, топоры. Этой ночью в кабаре закружилась нота ре, а за ней, представь себе, закружилась нота бе. Закружился электрон, закружился царский трон. Закружился в книге миф, закружился в небе гриф, закружилась на ветру жизнь – собака… точка… RU…

Дикий Кролик открыл глаза и увидел камин. В камине пламя жадно пожирало берёзовые поленья и еловые дощечки с непонятными письменами. Дощечки с треском взрывались, порождая дикие фейерверки искр. В глазах рябило. Кролик с трудом оторвал взгляд от камина и, вскочив с плетёного кресла, чуть было не столкнулся с ежиком, кружившимся по пещере как колючее перекати-поле, занесённое сюда с бескрайних равнин Северо-западного Казахстана. Крепко закрыв глаза и подвывая, как дикий койот, Дикий Ёжик пел полночную песню.

Полночь в доме и лесу. Полночь в сумке и носу. Полночь в пиве и вине. Полночь в зайце и коне. Полночь в кролике и Шиве. Полночь в Смольном и Разливе. Полночь в Бресте и Кремле. Полночь в Варне и Орле. Полночь в Берне и Вудстоке, в Осло и Владивостоке. Полночь в букве, полночь в духе. Полночь в сердце, полночь в ухе.

Полночь в камне и песке. Полночь в счастье и тоске. Полночь в небе и еде.

Полночь даже в кое-где. Полночь в джазе, полночь в блюзе. Полночь в Ване, полночь в Мусе. Полночь в Майринке и Гёте. Полночь в беге и полётеПолночь в школе и на трассе. Полночь в Насте и Михассе. Полночь в Марте, Лизе, Тане.

Полночь в Соне, Еве, Анне. И ещё, по крайней мере, полночь в Ире, Варе, Вере, Эле, Оле, Але, Уле. Полночь в скорости и пуле. Полночь даже, вот те раз, в сигаретах “Голуаз”. Полночь в клерке, полночь в банке. Полночь в хиппи, полночь в панке. Полночь в греке и реке. Полночь в раке и руке. Полночь в скерцо и хорале. Полночь в Кларе и коралле. Полночь в Карле и кларнете. Полночь в марле и лорнете. Полночь в Саше и шоссе. Полночь в саже и росе. Полночь в майке и носках. Полночь в почках и мозгах. Полночь в бочке и рассоле. Полночь в тачке и мозоли. Полночь в точке и дыре. Полночь в выдре и ведре. Полночь в тле и носороге. Полночь в дуре и пироге. Полночь в шее и ноге. Полночь в сладком пироге. Полночь в Чили и Корее. Полночь в чехе и еврее. Полночь в чихе и плевке.

Полночь в швабре и совке. Полночь в дедушке и тёте, в электричке, самолёте, в Контролёре и свече; в бороде, усах, мече. Полночь в кресле и камине, динамите, бомбе, мине. Полночь в море и костре. Полночь в красном фонаре. Полночь в письмах и слезах. Полночь в звуках и часах…

Слышишь, как внутри у нас бьют часы двенадцать раз? Полночь, как сырая мгла, в норке ёжика легла. И, растёкшись по углам, НОЧЬ РАЗБИЛА ПОПОЛАМ!

Раз, два, три, четыре, пять, надо думать, надо спать. Сказка – ложь и хитрый трюк, добрым молодцам урюк. Сказка – бред, да в ней хард-рок, спи, читатель, как сурок.

ДЕТИ, БУДЬТЕ ЖЕ ЛЮДЬМИ!

СПА-А-АТЬ!!!

МОЛЮСМУС ВАС ВОЗЬМИ!

Устало, опершись клешнями о край тазика, рак задумчиво смотрел в камин. В камине догорали страницы какой-то рукописи.

– Как безжалостное время – только что произошедшие события, – подумал рак.

Кролик отошёл от окна. В голове нарастал низкий, тяжёлый гул. Громко тикал старый искореженный будильник. Холодный ветер, проникая сквозь щели в оконной раме, раскачивал тусклую лампочку без абажура, висевшую под низким потолком.

Из-за этого тёмно-синие тени метались по жилищу Дикого Ежа, словно Билетные Контролёры в поисках мартовского зайца по салону пустого, как десять тысяч дхарм, троллейбуса. За окном кружились снежинки.

Дикий Рак сладко зевнул и лёг на дно тазика. Случайно пробегавший мимо Дикий Лис заглянул в окно и, увидев вращающиеся глаза диких друзей, просто позеленел от ужаса. Не разбирая дороги, он бросился прочь из этого дикого места. Через пятнадцать тысяч лет его выловили у озера Мохаве какие-то дикие натуралисты и занесли в Красную Книгу под именем “Зелёный Лис”.

– Построив корабль, нельзя остановить войну, – сказал Дикий Ёж.

В ночь с 26-го на 27-е декабря 1997-го года через дико густой, местами дико влажный лес, не разбирая дороги, бежал Дикий Кролик Дуглас.

– Беги, кролик, беги. – Проворчал Дик и, рухнув на диван, моментально уснул. На его иголках шуршали осенние листья. Захлопнувшаяся дверь запахла ветром. Часы на каминной полке показывали 1 час 22 минуты.

– А историю-то про Четвёртую Принцессу я ему так и не рассказал, – запоздало мелькнула в его мозгу случайная мысль. Недоумённо оглянувшись по сторонам, она неловко потопталась среди мирно дремлющих извилин и, не зная, что делать дальше, быстро ушла в подсознание и больше оттуда не появлялась.

Музыка закончилась, и наступило утро. Ёж мчался на дикой скорости. Куда и зачем, не помнил. Он дико опаздывал.

ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ СПЕКТАКЛЯ “РОКОВОЕ КОЛЬЦО”

Хроника реальных событий

Литературно-художественный журнал “Зелёная тройка” № 2 26. XII. 1997 г.

– Чёрт, где же дверь?

Брунхильд молчала. Она сидела на полу и обижалась на всех.

– Придурки!

Гуннар в отчаянии бился (именно бился, хотя это была Надя) головой о дверной косяк и не мог найти выход. Гудрун знала, что делать, но плюнула на всё, и стояла у доски злая, как ящерица.

Класс был ярко освещён. Повсюду были разбросаны театральные костюмы и конфеты.

Декорации качались от ветра.

Атли крепко вцепился мне в руку.

– Михасс, Михасс, мне кажется, я вижу сон. Это похоже на сон.

Я решил его испугать.

– А это и есть сон. Причём не я снюсь тебе, а ты снишься мне, – я зловеще ухмыльнулся, – а может быть, мы снимся кому-то. Представляешь, что будет, если этот кто-то проснётся? Куда мы тогда попадём? Я не знаю.

– Михасс, я себя ущипнул и мне больно.

– Коля, сегодня кому-то снится, что ты себя щиплешь и тебе больно. Ему-то не больно.

Шутка, в которой содержалось слишком много опасных истин, затянулась. И я стал его успокаивать:

– Самое странное, мой дорогой мальчик, что мы с тобой никому не снимся – это и есть эта… как её там… “Явь”… А она гораздо более странная штука, чем сон.

Кримхильд сидела, обхватив голову руками.

– Провал, полный провал, – горько шептала она.

В провале было уютно, но сыро от пока ещё не хлынувших слёз.

ДО НАЧАЛА ПЕРВОГО АКТА ТРАГЕДИИ БЫЛО ЕЩЁ ДАЛЕКО.

* * *