Мышеловка для полковника

– Да, живу, – ответил он. – Но сейчас я не дома. Я в офисе у отца.

Его голос прозвучал растерянно, но он поспешно добавил:

– Я сейчас приеду, Зоя. Не стой на улице. Я позвоню консьержке, она даст тебе ключ. Поднимайся в квартиру. Я скоро.

– Хорошо.

Из трубки понеслись короткие гудки. «Он по-прежнему живет один, – подумала она, даже радостно, как ни странно. – Если бы в этой квартире меня кто-то встретил, мне не пришлось бы брать ключ у консьержки, да Борис и не позволил бы мне туда подняться».

Она бросила мобильник в сумку, вышла из машины. Пискнула сигнализация, машина закрылась. Джин перешла улицу. За оградой виднелся внутренний дворик, выложенный шоколадно-белой квадратной плиткой, аккуратно вычищенный от снега, украшенный четырьмя подстриженными туями в круглых кадках.

Консьержка, женщина лет пятидесяти, с крутой шестимесячной завивкой, внимательно посмотрела на нее из-за стекла. Наклонившись, спросила:

– К Логинову? Борис Леонидович только что звонил. Проходите.

Замок на воротах щелкнул. Джин вошла.

– Второй подъезд, пятый этаж, пятидесятая квартира.

Консьержка протянула ключ, внимательно разглядывая ее.

– Борис Леонидович сказал, что скоро приедет, – добавила она, желая показать, что в курсе дела.

– Я знаю, спасибо, – кивнула Джин.

Пройдя по двору, она вошла в подъезд. На бесшумном стеклянном лифте поднялась на пятый этаж. Квартира Логинова находилась справа. Обычная коричневая дверь с номером. Но сердце почему-то на мгновение замерло, словно она собиралась не просто переступить порог квартиры человека, которого почти не знала. Ей почему-то казалось, она переступает порог совершенно новой жизни.

Джин вставила ключ в скважину, повернула два раза. Толкнула дверь – она бесшумно, медленно открылась. Тишина, темно. Никого. Но кого она ожидала встретить? Видимо, кого-то все-таки ожидала.

Джин закрыла за собой дверь и, не торопясь включать свет, сделала несколько шагов по коридору. Слева перед широким зеркалом, занимающим всю стену от пола до потолка, она увидела круглый кожаный пуф. Расстегнув короткое норковое манто, сняла, положила на него. Быстро оглядела себя в зеркале, закрутив волосы в узел на затылке и убрав выбившиеся пряди, направилась в комнату. Навстречу послышалось цоканье когтей по паркету. Джин остановилась. Большая черно-серая овчарка уселась в проеме двери, внимательно глядя на нее. Она не залаяла, ничем не проявила недовольства, просто села неподвижно, очевидно, давая понять, что путь дальше закрыт.

– Я понимаю, – негромко сказала Джин.

Она отступила назад, села на пуф, положив манто на колени. Собака внимательно наблюдала за каждым ее движением.

– Я не грабитель, – Джин щелкнула выключателем, рядом с зеркалом мягким розоватым светом вспыхнуло бра. – Я приехала к твоему хозяину. Он мне разрешил войти.

Пес наклонял голову то на одну сторону, то на другую, слушая ее.

– Но ты прав. Нам надо дождаться его, – решила Джин. – Он сам сейчас приедет.

Овчарка улеглась на пол, положив морду между передними лапами. Джин осторожно протянула руку и погладила собаку. Овчарка позволила ей это сделать, даже чуть-чуть приподняла голову.

– Ты мне, конечно, не скажешь, как тебя зовут, – положив манто на пуф, Джин присела перед собакой на корточки, – но мне это обязательно скажет твой хозяин. А меня зовут Джин. Ты запомнишь?

Она гладила пальцами лоб собаки, глядя в темно-коричневые с красноватым отблеском глаза животного, а память уносила ее назад, в детство.

– Бабушка, бабушка! Айстофель прыгнул в воду! Бабушка, он утонет! На помощь!

Прижав ладошки к вискам, пятилетней девочкой она бегала вокруг мраморного фонтана, окруженного старинными оливковыми деревьями в саду прованского замка. А точно такая же черно-серая овчарка с большой красивой мордой и умными коричневыми глазами с восторгом плескалась в воде в знойный августовский день.

– Бабушка, иди скорей!

– Не волнуйся, Джин, Айстофель прекрасно умеет плавать. Ничего с ним не случится.

Маренн вышла на террасу. Облокотившись на парапет, с улыбкой наблюдала за Джин. Теплый прованский ветер старался растрепать ее темные волосы, закрученные в узел на затылке.

– Он сейчас поплавает и выберется сам. Ему жарко. Представь, если бы тебе в такую жару пришлось бы все время ходить в шубе.

– Ой, бабушка, он вылезает…

Собака подплыла к краю и резво выпрыгнула из фонтана.

– Отойди подальше, Джин, – попросила Маренн. – Он сейчас начнет отряхиваться и забрызгает твое новое платье. А мама опять будет упрекать нас с тобой за неаккуратность. Поднимайтесь ко мне. Я приготовила тебе сок и мороженое.

– А Айстофель? Он будет есть? – обрадовавшись, Джин вприпрыжку побежала к лестнице.

– Мороженое – конечно, – улыбнулась Маренн, расставляя чашечки с мороженым на круглом столике под зонтом на террасе. – А так он не будет есть ничего существенного, пока не спадет жара.

Она пододвинула стул для Джин.

– Садись. Ешь понемногу, чтобы не простудить горло, и не забудь поделиться с Айстофелем.

– Ну конечно, бабушка!

Темно-коричневые глаза овчарки, совсем другой собаки, внимательно смотрели на нее, спустя почти сорок лет. Странно, Борис не сказал ей, что в квартире собака, но то, что это оказалась немецкая овчарка, – такое не может быть случайностью!

На площадке стукнули двери лифта. Послышались шаги. Собака вскинула голову – он. Провернулся ключ в замочной скважине. Джин выпрямилась. Борис вошел, чуть наклонившись. Высокий, в распахнутой коричневой дубленке, с непокрытой, все так же коротко остриженной головой. Бросил ключи на полку рядом с зеркалом. Собака радостно подбежала к нему.

– Рейси, привет! – Борис ласково потрепал пса по загривку. – Черт, я совсем забыл. Он ничего тебе не сделал? Я забыл сказать, что в квартире собака.

– Нет, мы почти познакомились, – ответила она. – Я сказала, как меня зовут. А вот теперь знаю, как зовут его. Все мое детство прошло именно с такой собакой.

Она улыбнулась, поправляя волосы.

– Его звали Вольф-Айстофель. Это был уже третий или четвертый Вольф-Айстофель, которого завел мой дядя Клаус. Он называл всех своих собак одинаково, в честь легендарной в нашей семье собаки, которая пережила с бабушкой осаду Берлина в сорок пятом году. И все они обязательно были немецкими овчарками. Дядя Клаус очень любил их. А Вольф-Айстофель был самой горячей, просто сумасшедшей мечтой его детства, которая осуществилась только после войны, когда он стал жить с бабушкой и тетей Джил. Сейчас дядя Клаус живет в Берлине, и у него конечно же есть Вольф-Айстофель.

Джин наклонилась и ласково погладила собаку по спине.

– Пятый. Или даже шестой. Я уже сбилась со счета.

– Это твоя машина перед домом, с дипломатическими номерами? – Борис снял дубленку, повесил в шкаф. – Может быть, ты представишься и мне. Не только моей собаке. Ведь ты не Зоя, как я понимаю. На машине американский флажок. Миссис Джин Фостер-Роджерс, кажется, так? И ты приехала в Москву с новым американским послом Макфолом?

– Просто Джин Роджерс, – ответила она, неотрывно глядя ему в лицо. – Мы развелись с Майклом еще до того, как мне пришлось перейти границу, и я оказалась в Сирии. Откуда ты узнал? Впрочем, глупый вопрос, я понимаю.

– Я просмотрел список американской делегации, просто по долгу службы, и вдруг обнаружил, что одно лицо мне очень знакомо. Проходи.

Он жестом пригласил ее в комнату, щелкнув выключателем, зажег свет.