Черный монастырь. Книга вторая: Беатрис

Отец Жак Тибо

1 января 1794 года от Р.Х.

Буа де ля Шез, на о. Нуармутье

ПЕРВЫЙ ПРОЛОГ: БРЕТ И ЕГО ДОЧЬ

Узкая ладья неслышно скользила в утреннем тумане. Норманны шли вдоль самого берега, вглядываясь в поросшие низкими соснами скалы. Утреннюю тишину нарушали лишь плеск весел и скрип уключин.

Конунг* уже приметил бухту, в которую собирался завести судно, когда вдруг из тумана вынырнули чайки и, противно крича, пролетели над самой ладьей, обгадив сразу нескольких гребцов. Тот, кому досталось больше других, бросил весло, ругаясь и вытирая лицо рукавом. Конунг задумался. Почему птицы показались с запада?

Развернув ладью и не обращая внимания на ропот гребцов, предвкушавших долгожданный отдых, конунг всматривался в белое молоко тумана. Чутье не подвело и на этот раз: вскоре пелена рассеялась, и норманны увидели перед собой длинный и совершенно плоский остров.

***

Прошло 30 лет. Плоский остров, лежавший на полпути между родной Ютландией и землей мавров, стал излюбленным пристанищем для данов: здесь можно было передохнуть, запастись провиантом, оставить в схроне добычу или забрать награбленные ценности и с новыми силами отправиться на юг или, наоборот, совершить последний переход на север, к родным берегам.

Были и другие острова, и другие хорошие места. Поэтому поначалу приходили сюда не каждый год, а реже, давая местным отстроиться и пополнить разграбленные сараи и амбары. Однако потом, когда плоский остров превратился в оплот не только для ближних, но и дальних походов, даны стали наведываться сюда ежегодно, проводя здесь по месяцу и более.

Местные кряхтели, проклинали ненавистных викингов, но поделать ничего не могли. Сопротивляться было бесполезно – голову прошибут и не вздрогнут. Поэтому терпели, мечтая о других временах, когда чужаков прогонит неведомая, но могучая сила.

Терпели и монахи, обитатели монастыря. Молились Богородице, молились Спасителю, молились мощам Св. Филиберта, построившего когда-то здесь монастырскую обитель. Но ничего не изменялось, и монастырь хирел, и всё новые братья перебирались на материк, подальше от острова – открытого и незащищенного острова Нуармутье.

***

В свой последний набег даны совсем озверели: высадились на берег сильно потрепанные и злые, спалили все деревянные постройки, разбили и сожгли все лодки, разграбили монастырь. Хорошо хоть островитяне вместе с монахами успели попрятаться – кто в лесу, кто за Белыми Скалами…

Как жить дальше, было непонятно. Ни лодок, ни жилищ, ничего не осталось. Благо что лето, иначе только и оставалось бы, что ложиться да помирать. Вместе с монахами – островитяне соорудили несколько времянок, достали из немногих уцелевших погребов вяленое мясо и разделили на всех. А затем собрались на сход и решили идти на материк, к аббату Хильбоду.

В первый же утренний отлив, как только земля вздохнула полной грудью и дорога через Гуа приподнялась из-под воды, островитяне отправились в путь. С собой взяли несколько фунтов тонкой белой соли. Слава богу, хоть она уцелела, на нее ведь что хочешь можно обменять – и еду любую, и инструмент, и оружие. Хотя зачем на острове оружие? Пользоваться им всё равно некому.

День выдался нежаркий, шли быстро. Могли бы еще быстрее, но приходилось то и дело отгонять сумасшедшего старика Крюшона, который незаметно увязался за ними и теперь визгливо ругался, когда в него тыкали рогатиной; Крюшон ненадолго отставал, но вскоре снова подбирался к остальным, напрашиваясь на новые тычки.

Солнце еще стояло высоко, когда островитяне добрались до места. Они быстро нашли аббата, который, по приказу короля, всё последнее время присматривал участок для новой материковой обители.

Выслушав их рассказ, Хильбод надолго задумался, опустив белую голову и тяжело опираясь на посох.

Видимо, приняв какое-то решение, аббат велел погорельцам возвращаться и собирать строительный инструмент, после чего островитяне двинулись в обратный путь, чтобы успеть домой засветло. Сам же Хильбод собрался с мыслями и отправился в соседнее село Гарнаш.

***

Брет жил вместе с дочерью на окраине села. Он быстро овдовел: вскоре после родов жена умерла, и Беатрис осталась единственным ребенком. Впрочем, Брет уже давно не воспринимал ее как свою дочь: эта некрасивая тридцатилетняя женщина была чем-то средним между домохозяйкой и наемным работником. Высокая, угловатая, ширококостная, Беатрис делала всё наравне со своим отцом – каменщиком и плотником, а когда она убирала за ворот косу, надевала длинный кожаный фартук и брала в руки топор, то и вовсе превращалась в настоящего мужика.

Рано поняв, что женское счастье едва ли когда-нибудь улыбнется его дочери, Брет смолоду начал учить ее грамоте и ремеслам. Заставлять ее не приходилось: девочка оказалась толковой и без особого труда усваивала как языки, так и математику. С двенадцати лет Брет начал учить ее сначала плотницкому, а затем и строительному ремеслу. Стук молотка и монотонный звук пилы заглушали робкий голос созревавшего женского естества, а вскоре этот голос и вовсе умолк за полным отсутствием к нему какого-либо внимания. Поэтому Брету удалось избежать участи отцов, вынужденных если и не держать своих дочерей на привязи, то уж во всяком случае неотступно следить за ними.

Когда Беатрис выросла, сравнявшись с отцом и в силе, и в росте, он стал брать ее с собой – сначала на соседние делянки, а затем в окрестные села и даже в ближний монастырь. Дел хватало везде: тому дом построить, тому мельницу сложить. Беатрис быстро училась и вскоре уже подменяла отца, когда того заваливали работой. Сначала над ней посмеивались, затем привыкли, а вскоре зауважали – за хорошие руки, понятливость и неболтливость. Подруг у нее не было: пересуды и сплетни были ей глубоко безразличны, да и природная угрюмость не располагала к общению.

Единственным обществом был для нее отец. Они вместе трудились, вместе готовили еду, вместе обсуждали очередной заказ. А затем вместе его выполняли: длинные и широкоплечие, с одинаково обветренными, красными лицами, они слаженно работали, изредка обмениваясь короткими фразами, – так работают люди, давно и хорошо понимающие друг друга.

***

Хильбод был знаком с семьей Брета с давних пор. В прошлом, когда девочка была совсем маленькой, Брет помог восстановить монастырскую обитель, разрушенную еще сарацинами.

Знакомство на этом не прекратилось. Хильбод иногда бывал в Гарнаше и в каждый визит старался навестить Брета. Правда, это случалось нечасто – отец и дочь редко бывали дома, неделями пропадая на очередном строительстве. Но когда ему удавалось застать старого мастерового у себя, оба с большим, хотя и тщательно скрываемым удовольствием заводили неспешную беседу, пока Беатрис, сняв на время свой рабочий фартук, готовила им еду.

На этот раз Хильбоду повезло: хозяин стоял у наружного верстака и точил топор. Решив, что это добрый знак, Хильбод коротко поприветствовал старого знакомого и сразу перешел к делу. Он рассказал о визите островитян, напомнил, сколько раз этим людям приходилось страдать из-за набегов ненавистных данов, а затем без обиняков предложил Брету возглавить строительство крепости.

Мастер задумался и, судя по выражению его лица, идея показалась ему заманчивой. Предупреждая возможные возражения, Хильбод обрисовал свой план. Строить нужно сразу, чтобы успеть до зимы. Работников будет предостаточно: островитяне остались без средств к существованию и без привычных промыслов. Общими силами можно возвести крепость быстро. Епархия позаботится о пропитании и готова выделить деньги на времянки.

Брет никогда не торопился с решением. Так и на этот раз он лишь пообещал появиться на острове и дать окончательный ответ на месте. Потолковав, договорились встретиться на Нуармутье через два дня на третий.

За всё это время Беатрис не произнесла ни слова и только изредка поглядывала на Хильбода своими глубоко посаженными серыми глазами.

***

Когда Брет и Беатрис пересекли Гуа, их уже ждал солянщик Ерин со своей телегой, на которой, по случаю приезда важных гостей, стоял широкий ящик, служивший чем-то вроде сиденья.

Брет сразу же велел отвезти его к Белым Скалам. Четыре лье – путь немалый, особенно если тебя везет осел, а дорога неровная и каменистая. Но для Брета не существовало потерянного времени: в своей голове он рисовал возможные варианты крепости и продумывал первые, самые необходимые меры, так что время пролетело незаметно.

Что касается Беатрис, то всю дорогу она мрачно взирала на пепелища, разрушенные мельницы и сожженные посевы.

Добравшись до восточного леса, Брет пометил несколько сот деревьев, приказав свалить их, очистить от веток и оттащить вглубь острова, к плоскому холму рядом со старой церковью. Островитяне собрали топоры, а кузнец Сидмон обещал изготовить всё, что закажут; ему, в свою очередь, были обещаны древесные отходы – ветви и откомлевки.

Монахи тоже приняли деятельное участие: прикатили несколько бочонков с медом и отдали на переплавку старый колокол, разбитый еще сарацинами. Монахов – тех, что покрепче – было совсем немного, человек десять, но зато каждый умел держать в руках топор и был привычен к физическому труду.

Беатрис ходила за отцом следом и внимательно слушала его указания. Разглядев в ней женщину, монахи шарахались от нее, как от черта; она же, привычная к таким реакциям, не обращала на них никакого внимания, думая совсем о другом – о том, что осенью задуют сильные ветры, и отцу потребуется теплая нательная рубаха, ведь в последнее время он всё чаще и всё натужнее кашляет.

***

Аббат не ошибся: крепость построили быстро. Работали слаженно и с азартом. Эти люди были привычны к труду, и труду нелегкому; но если повседневная работа воспринималась как обязанность, то строительство крепости стало праздником, ибо все знали, что строят для себя. В этом и заключался план Хильбода: построить не просто крепость, а общее подворье, где каждый мог бы жить и заниматься своим ремеслом.

Желающих оставить насиженные места и поселиться в крепости набралось около сотни; именно эти люди за неполных три месяца построили настоящий каструм. Плоский холм напротив храма окружили рвом и обнесли частоколом из цельных бревен с заостренными верхушками. Отгородив таким образом место, Брет разметил территорию: с севера на юг и с запада на восток, как и положено, каструм рассекали два широких прохода, пересечение которых было оставлено свободным для общих сходов. Вдоль проходов и по всему периметру возникли жилые и хозяйственные строения. Благодаря умелому планированию, все строители смогли разместиться в крепости вместе со своими ремеслами, притом что половина утепленных помещений оставались свободными и предназначались в качестве временных убежищ для остальных островитян.

С первого дня Беатрис работала на строительстве крепости наравне с отцом. Брет, разрываемый на части со всех сторон, посылал ее объясняться со строителями, многие из которых мало что смыслили в плотницком или столярном ремесле. На первых порах это часто приводило к конфликтам: мужчины плохо мирились с тем, что ими командует баба, а женщины вообще не воспринимали ее как представительницу того же пола. Но Беатрис, привычная и к тому, и к другому, никак не реагировала ни на осуждающие взгляды, ни на громкое перешептывание. Она делала дело, порученное ей отцом, и этого было достаточно, чтобы всё остальное если и не переставало существовать, то во всяком случае занимало положенное место – то место, которое должно отводить пустякам.

Продумав вместе с отцом все детали каструма и приняв участие во всех этапах строительства, она знала крепость как свои пять пальцев. Но она не была бы дочерью своего отца, если бы не унаследовала от него еще одного качества: неистощимой изобретательности. Эта замечательная черта проявилась и на этот раз. Когда еще только начинали рыть ров, и солянщики, поднаторевшие на прокопке канав, шли друг за другом со своими боронами, все глубже вгрызаясь в грунт, Беатрис придумала использовать пространство между частоколом и внешней стеной для обустройства особых, скрытых от глаз помещений – таких, в которых можно было бы прятать не только припасы и инструмент, но и людей.

Отец использование скрытого периметра одобрил, но по другим причинам: поскольку строить собирались быстро, он решил ставить все конструкции на сваях. Брет понимал слабости такого решения, но не видел, как за такой короткий срок можно «и обнестись, и окопаться». Предложение дочери позволяло дополнительно укрепить хотя бы внешние стены, причем сделать это незаметно. А скрытность, считал Брет, никогда не помешает.

Так образовался узкий глухой коридор, по которому можно было незаметно обойти всю крепость. Он был поделен на равные секции, в которые попадали через особые лазы – потайные входы и выходы. Расположение этих лазов, равно как и само существование скрытого периметра, было известно только Брету и Беатрис.

***

Дождливым октябрьским днем, ближе к вечеру, когда многие строители уже разошлись по своим домам и времянкам, Брет забрался на крышу, чтобы выровнять косо положенную балку. Идя по краю стены, он поскользнулся и упал на землю, ударившись головой о камень. Он пролежал, никем не замеченный, несколько часов, прежде чем на него наткнулся парнишка, собиравший инструмент. Когда подоспела Беатрис, ее отец был уже мертв.

Беатрис похоронила его на утро следующего дня, а затем собрала строителей, чтобы вместе решить, кто будет руководить работами. Мужчины долго молчали, а затем, опустив глаза, попросили, чтобы она продолжила дело, начатое ее отцом.

Хильбод, который в то время находился в Пуатье, полностью одобрил решение. Аббат долго сокрушался о том, что не успел отблагодарить Брета при жизни; отчасти по этой причине он заказал лучшему каменщику Гарнаша большую плиту из белого камня, которую велел положить на могилу мастера, вырытую у западной стены.