Авиатор: назад в СССР 3

– Сопка, Восемьсот восьмидесятый, в первой задание выполнил. Высота две тысячи. Вход к третьему на пятьсот, – запросил я у руководителя полетами.

– Вас понял, Восемьсот восьмидесятый. Ноль-ноль четвертый, вторую часть задания планируете? – запросил он у Михайлова.

– Сопка, Ноль-ноль четвертый, точно так. Работа над точкой пять минут.

Интересно сейчас будет посмотреть, насколько много мне ещё нужно работать, чтобы дотянуться до уровня Владимира Сергеевича. Сейчас он должен будет открутить пилотаж, а я буду просто за этим наблюдать из кабины.

– Сопка, мне ещё, посадка, взлёт «конвейер», – запросил я при проходе дальнего привода.

– Восемьсот восьмидесятый, разрешил.

– Выполняешь посадку, а я скажу, когда управление возьму, а то я засиделся чего-то. Скучно с тобой, Родин. Не знаю, до чего докопаться, – сказал мне полковник по внутренней связи.

Выравниваю самолёт, взгляд вперёд и влево. Есть касание основными колёсами и плавно опускаем нос.

– Закрылки во взлётном, обороты «Максимал», – сказал я по внутренней связи.

– Сопка, Ноль-ноль четвертый, взлёт, управление принял, – доложил в эфир Михайлов, и я почувствовал, что самолётом уже управляю не я.

– Ноль-ноль четвертый, разрешил, работа над точкой.

– Ноль-ноль четвертый, понял.

С товарищем полковником в пилотировании мне не сравниться ещё очень долго, возможно, и никогда. Всё быстро, а главное – правильно. Параметры выдержаны чётко, без каких-либо отклонений.

После посадки Владимир Сергеевич всё-таки нашёл несколько ошибок в моём полёте. Очень профессионально, словно на приёме у врача, он рассказал, как и что нужно исправить. Провёл обследование и поставил свой диагноз – самая подходящая фраза, которая характеризует наш с ним разговор.

– Я считаю, Сергей, ты успешно сегодня слетал. Работай дальше. До завтра, – сказал Михайлов и пожал мне руку.

Он удалялся со стоянки, направляясь в сторону КДП, где стоял его служебный УАЗ, а я не смог отвести взгляда.

– Серёга, я слетал! И нормально получилось, – подбежал ко мне сзади Костя, на ходу пытаясь выскочить из своего противоперегрузочного костюма.

– Вот видишь, а ты боялся. Ну, хорошо, что у тебя всё хорошо, – сказал я. – Тебе Граблин поведал про орден Красного Знамени?

– Про это нет. Он всё больше о своей дальнейшей службе. Он, кстати, в Москву переводится не на лётную должность, представляешь?

Вот теперь я совершенно не понимаю Граблина. Как можно было здоровому человеку, а у Дмитрия Александровича со здоровьем проблем не наблюдается, отказаться от летной профессии?

– Не представляю. Это из-за дочери? – спросил я.

– Какой дочери?

Вот ты, Серый, оболтус! Если и узнают про Сонечку, то пускай не от тебя. Ты ж обещал Граблину не трепаться языком.

– Ааа, про Соню! – воскликнул Костя, продолжая пытаться стянуть с себя костюм. – Рассказывал, что он один её воспитывает, но ей нужно специальное образование. Она, вроде, вундеркинд. Вот Дмитрий Александрович и переводится на Чкаловский в дивизию на какую-то должность, но не летать.

Обдумать такую новость у меня не вышло. Со стороны штаба полка в нашу сторону бежал Артём. Счастливый, волосы назад, пару раз чуть не упал, но мчался дальше.

– Костян, Серый! Я вам щас такую новость… скажу… ох щас… отдышусь, – сказал Артём, добежав до нас.

– Ну ты и быстроногая лань, – со спины подошёл к нам Макс в расстёгнутом комбинезоне.

– Короче, вы не поверите!

– Поверим. Света беременна, – уверенно сказал я.

– Да ладно! От кого? – удивился Артём.

– Так от тебя же, – хлопнул его по плечу Макс.

– Откуда ты знаешь? – ошарашенно закричал Темыч, сбрасывая его руку. – А я почему не знаю?

Похоже, моё предположение было неверным. Теперь Артём будет сомневаться, пока к гинекологу со Светой не сходит. Внёс, Серый, ты сумятицу в тихую жизнь будущей семьи.

– Тёмыч, а ну, на гашетку тормозную нажми. Я предположил просто. Ты же так бежал к нам новостью какой-то поделиться. А какая крутая весть ещё может быть, как ни рождение ребёнка, – объяснился я, подойдя к Рыжову вплотную.

– Ладно. Не поняли мы друг друга. Короче, не будет приезда шишек. Завтра простые полёты. Ну как простые, экзаменационные и на этом практика заканчивается. Классно, же?

Странная радость у Артёма. По мне так, я бы хотел увидеть вживую главкома ВВС, целого главного маршала авиации. Ну нет, так нет.

– А чего ты такой счастливый тогда? – недоумевал Макс.

– Так… мне теперь не надо бумажки перебирать. И медицину я быстро прошёл. Допущен к полётам.

Я искренне обрадовался за нашего товарища, и хлопнул ему «пятюню». И, правда, хороший сегодня день. Полёт был ровный, ребята все довольные. Только бы ничего его не испортило.

– Родин, ко мне! – крикнул издалека Ребров.

Комэска в очередной раз проводил с одним из техников разъяснительную работу. Как это ни странно, сейчас дело касалось формы одежды.

– Ты в каком болоте ковырялся, Гугичев? От тебя кикиморы даже шарахаться будут, когда ты к ним в поместье угодишь, – указывал Вольфрамович технику на его измазанные какой-то глиной ботинки.

– Товарищ командир, ну нас отправили на яму, в которую курсант приземлился. Туда и кресло упало…

– Да Рыжов чище выглядел, когда вылезал оттуда. А он туда нырнул «щукарём». Отчистить свои штиблеты, чтобы я бриться мог с их помощью.

– Это как?

– Головой об косяк! Отражение, чтобы я мог своё там видеть, и мне доложишь.

Техник Гугичев стартанул с места, чтобы устранить замечание. Ребров, пару раз глубоко вздохнул, прежде чем подойти чуть ближе ко мне.

– Родин, как полёт? Михайлов доволен?

– Так точно. Небольшие замечания есть, но не критичные. Вы меня вызывали?

– Ага. Фух, ну Гугичев! Попался на глаза в таком виде кому-то из начальников. Запах такой, что все вокруг чуть свой завтрак не увидели в переваренном состоянии, – сказал подполковник, протирая лоб от пота. – Переодевайся и дуй в учебный корпус училища.