Бастард царя Василия

– В чём? – Снова удивился царь.

– Когда упыря отгонял от советника твоего, неправильные слова сказал, пообещав, ежели он уйдёт, отдать ему других людей в жертву.

К удивлению Александра это его признание на царя особого впечатления не произвело. Он просто стоял и хмурился.

– Ну, и?

– Озлился я на Захарьиных, а упырь тот посчитал, что я на них указываю… Вот и убил…

– Ты в своём уме? – Спросил, наконец, царь.

– В своём, государь. Вот и Адашев на меня злится. Слышал он наш сговор с упырём, а теперь пеняет, что его жизнь сохранил за чужой счёт.

– Так ты нарочно, что ли, с упырём сговорился? – Возмутился царь.

– Да, какой, нарочно!? Не помнил я себя! За Федорыча переживал, вот и брякнул не подумавши. Хуже другое… Упырь сказал, что ежели я умру до исполнения уговора, он заберёт души близких мне, а ближе тебя, у меня нет, государь.

Санька стоял, понуря голову. Государь стоял раскрыв рот.

– Не веришь, государь, спроси у Адашева. Он слышал всё.

Иван Васильевич резко развернулся и рысью побежал в сторону «царского дворца».

* * *

Ну, ты и замутил, Санька! – Радостно выплёскивая квас на каменку вскричал Иван.

Хлебный дух ударил в потолок. Иван Васильевич забрался на верхнюю полку и принялся обрабатывать себя веником. Санька сидел в самом низу, не давая пару ожечь обработанную кнутом спину. Ещё сегодня он получил сорок ударов. Бил его сам государь, то и дело меняя руку.

Иван Васильевич, получив от Адашева подтверждение сказанному Санькой, на удивление не расстроился, а наоборот, возрадовался, что ни жену Анастасию, но сына Дмитрия, никуда ссылать не надо. Да и Захарьины-Юрьевы тоже официально Кулижек избежали.

– Однако, думаю, что разбегутся Захарьины.

– А что тут думать? Всплывут в Литве.

– На охоту пойдём?

– Какая мне охота, государь? Измахратил спину да задницу. Токма на карачках и ходить. Голым.

– Будет тебе наука наперёд, чтобы думал лучше с кем сговор вести.

– А я бы ещё поддал, – добавил Адашев, растирая себя веником.

– Звери, – буркнул Санька, но на его душе, после объяснения с царём, Адашевым и снова с царём уже под батогами, было тихо. Даже страх, сжимавший его сердце отступил. Не ушёл, нет, но отступил куда-то в глубину души.

Избитая палками спина потребовала покоя и внимания. Варвара смазала её медвежьим жиром с вощиной и соком трав, а Санька всю ночь пытался сконцентрировать на ней внимание, чтобы снять боль и притянуть из тонкого мира для заживления солнечную силу. Снять боль получилось, а вот живительную силу, как он не тянул к себе, притянуть не удалось. Зато удалось подтянуть свою силу выше горлового энергетического центра. На уровень мысли и даже чуть выше. Саньке не хватило для переворота совсем немного.

– Так вот, значит, зачем ты татей прислать к себе попросил?! – Вдруг сказал государь. – Только сейчас дошло. Ты смотри, не соврал… Сколько ещё душ тебе загубить надо?

– Пять, государь, – соврал Санька.

– Пять?! Эх, дать бы тебе ещё, батогов! – Молвил царь. – Вот дурья башка. Прав Алексей Фёдорович… Лучше самому сгинуть, чем за чужие души себе жизнь купить. Это же души! Дурья твоя башка! Что жизнь. Она сегодня есть, а завтра нет. А душа вечная, и куда она теперь попадёт, твоя душа? И Алексей Фёдорыч, теперича переживает за свою душу… Эх, ты! Дать бы тебе! На кол бы посадил, ей богу… Да убивать тебя нельзя… А жаль!

– Так давай мы быстренько отдадим какого-нибудь татя упырю, и всё. Казни меня сколько хочешь!

– Погодь, погодь… Надо всё обдумать сперва… Да и татей не видать, пока.

– Хоть бы ещё не наши, не православные души были, – встрял Адашев. – То не так жаль.

– Тьфу на тебя, Алексей Фёдорович!

Царь даже перестал обмахивать себя веником.

– Ты, чай, не упырём укушенный?! Что говоришь, то?! У иноверца тоже душа есть! И сколько иноверцев в нашу веру перешли?! А?! А ты не дашь душе покаяться и правый выбор сделать.

Царь показал сначала Адашеву кулак, потом Саньке.

– Вот я вас! Чтобы без моего ведома… Ни-ни!

– А вдруг что случится со мной?

– Не думаю, чтобы я был первым в списке упыря, – сказал цинично государь. – Да и не пятый, поди. Не ври, что я у тебя самый ближний. Лёкса твоя тебе роднее. Мокша, иные родичи. Даже твоя Варвара… Так, что не ври.

Санька «надулся».

– Хотя и их жалко, – посмеялся царь. – Шучу я, но не до шуток мне. Упырь кого выберет, не известно, а рисковать я не хочу. Закрыть бы тебя в башню, но там ты ещё скорее…

– Я в башне на себя руки наложу сразу, – сказал Санька тихо. – Лесной я человек.

Царь снова прекратил обхаживать себя веником.

– Слышь, Фёдорыч, глаголет то как? Обложился чужими душами, аки стеной! Ни казнить его, ни в крепость посадить! Может, сговорился он с упырём, как думаешь?

– Да, не-е-е… При мне всё было. Нечаянно получилось. Я свидетель…

Он вздохнул.

* * *

Через день царь со своей свитой уехали в Ивангород и Санька вздохнул свободнее. В целом Усть-Луга царю понравилась. Стены и башни, конечно, ещё нужно было возводить выше, а для того остался царский розмысл Иван Григорьевич Выродков.

Санькин друг Барма Постник остался в Москве строить храм в честь взятия Казани. Об этом сказал сам государь. Судя по проекту, закончит он его лет через десять.

Выродов включился в строительство крепости сразу по приезду. А Санька из строительства, по понятным причинам выпал.

– Рассказывай, Иван Григорьевич, чего я не так сделал?

– Так-то, всё так, Александр Мокшевич, но на твои основания надо огромные башни и стены ставить. Столько камня нам и за десять лет не пришлют. Ивангородская крепость сама строится… Ям не рвётся камень ломать.