Параллель

Глава 1. К чему приводят задушевные беседы.

Вот уже три дня я торчу в Ребазе. Погода скверная, постоянно с неба сыплет серая морось, воздух настолько сырой, что хочется отрастить жабры…

К вечеру дождь ослабевает, и я бездумно брожу под отсыревшими тусклыми фонарями. Их отражение в лужах собирается в желтые гармошки, а ветер с моря нагоняет туман и жалобный крик Heultonne.1

Винни пропал в этом городишке неделю назад, только с другой стороны, а я так и хожу по кругу…

Все началось семь лет назад. Я тогда был на мели. Повоевав в разных местах и заработав немного денег, осел в Одинцове. Работу, кроме наемничества, найти не мог, а деньги таяли с такой же быстротой, как осенний ранний снег под дождем. Можно было бы пойти охранником в фирму или банк, но людей моего возраста, да еще с ранениями, брали неохотно, предпочитали кадры помоложе. Поэтому я медленно опускался на дно. В баре на Тверской, где я часто сидел за бокалом дешевого коньяка, ко мне относились достаточно хорошо, прозвав почему то "Полковником".

И вот однажды за мой столик сел большой, шумный и веселый человек.

– Привет, Старый! Неужто не узнал? – он смешно выпучил круглые глаза и улыбнулся.

Валька Полев, мой друг и одноклассник, по прозвищу Винни-Пух. Мы не встречались наверное лет десять. Я закрутился с армейскими, потом потерял всю семью…

– Винни! Как я рад тебя видеть! Коля – это уже официанту – будь добр, принеси еще рюмку!

Валька взял в руки бутылку, повертел ее в руках и пренебрежительно хмыкнул:

– Шмурдячком балуетесь, ваше благородие. А раньше помнится ты напитки подороже предпочитал.

– Это пойло греет мне душу…

– Потому что наше виски лучше настоящего – тут же подхватил Валька, и мы захохотали. Приятно, когда эту цитату продолжает человек, смотревший с тобой старое кино Кустурицы много раз. Хорошо, когда люди на одной волне.

Валька внимательно посмотрел мне в глаза:

– Что, Старый, плохо?

– Плохо, Валя. Одному всегда плохо.

– Дааа… – неопределенно протянул Винни.– Слышал я про твое горе…Слушай, Старый, ты сейчас без работы?

– Я пока просто не хочу – ответил я гордо. Это особая гордость, гордость безнадежности, когда не хочется чтобы тебя жалел даже лучший друг.

Официант принес стопку. Мы выпили за встречу, закурили.

– Старый, у меня есть для тебя работа. Хорошая, дорогая, рисковая. Все как ты любишь.

– И что за работа?

Валька прищелкнул языком.

– Я расскажу тебе все подробно, но только если ты прямо сейчас согласишься.

– Кота в мешке брать? Неет, братец выкладывай все.

– Идет. – легко согласился Винни. – Но только если ты откажешься, мне придется тебя убить. Ставки слишком высоки.

Он смотрел своими светлыми глазами, из которых тут же ушел смех, в упор, и я понял, что он действительно может меня убить, прямо здесь. Чтобы выиграть время, я закурил. А что я, собственно, теряю? Да ничего!

– Рассказывай, слушаю. И даю согласие на работу.

Валька откинулся на стуле и начал говорить:

– Существует очень секретное Управление, которое занимается контролем по контактам между мирами. Нашим миром и параллельным. Да да, Старый, не удивляйся, рядом с нашей Землей крутится точно такая же планета. Просто она немного опережает нас во времени. Научники тебе детально объяснят, хотя я сам, если честно, так до конца это не понял. Поэтому никаких катаклизмов, землетрясений и прочих неприятностей, связанных с близким нахождением большой массы. Иногда наши миры пересекаются, контакт длится в пределах нескольких часов. В результате возможен переход с Параллели, как мы ее называем, на нашу Землю. То оттуда людишки переместятся к нам, то у нас кто нибудь пропадет. Первое документальное подтверждение такого перехода было найдено в архивах Высшей воинской полиции, датированное 3 мая 1812 года…

Полуэскадрон гусар въехал во Ржев уже ближе к вечеру. Люди и лошади устали, всадники качались в седлах, кони похрапывали и мотали головами, пытаясь стряхнуть весенних слепней. Остановились у дома городничего. Командир отряда, поручик Рябинин приказал лакею доложить о своем прибытии.

Никита Степанович Сеславин пил чай, когда вошедший слуга объявил:

– Его благородие, господин поручик Рябинин с эскадроном гусар…

– Проси немедля!

В комнату быстро вошел гусарский офицер в запыленном доломане. Городничий встал из за стола.

– Командир полуэскадрона гусар Лубенского полка поручик Рябинин Виктор Михайлович!

И он коротко поклонился.

– Вы городничий?

– Да, сударь мой, я. Сеславин Никита Степанович.

Поручик достал бумагу и предъявил ее городничему.

– Имею срочное предписание от командира Лубенского гусарского полка, Его Превосходительства генерал-майора Мелиссино, прибыть немедля в Москву для подготовки расквартирования полка и защиты древней столицы от неприятеля! Извольте ознакомиться.

Сеславин опешил: – Ккакого неприятеля, помилуй бог? Неужто война, господин поручик?

Офицер в свою очередь с изумлением разглядывал городничего.

– Вы что ж, любезный Никита Степанович, шутить изволите? Уже два месяца войска Буонопарта с боями движутся к Москве! Два месяца! Я разумеется понимаю, что у вас тут эдакие пасторали, но уж ведать про то вам и по чину положено!

Сеславин, хватая ртом воздух, свалился на стул.

– Ваше благородие, господин поручик, вот ей ей, только услышал от вас! Это же надо срочно гонца отрядить в Тверь, к Александру Андреевичу Ушакову!2

Сеславин крикнул:

– Федор! Я сейчас напишу письмо, и с нарочным, срочно, Его Превосходительству господину губернатору в собственные руки передать!

Поручик Рябинин все с большим изумлением наблюдал за происходящим:

– Позвольте, господин Сеславин, вы хотите сказать, что и губернатор также находится в неведении?! Да что у вас тут происходит?

– Не волнуйтесь, господин поручик, сей же час письмо будет отправлено. А пока извольте отобедать. Эй, кто там, накрывайте на стол!

Поручик, ворча сквозь усы, направился в залу, а Никита Степанович торопливо писал депешу губернатору. Городничий волновался, перо вместо плавных завитушек выводило какие то немецкие лекала, да и клякс Сеславин второпях поставил изрядно. Однако же, поборов волнение, дописал письмо и отдал его Федору. Депеша была доставлена очень быстро, и уже ранним утром губернатор Ушаков быстро пробежал неряшливо написанные строки. Брови его в изумлении поползли вверх…

Спустя пять дней полуэскадрон был доставлен в старую столицу, господ офицеров поместили под домашний арест, нижних чинов – в казармы.

Император стоял у окна и смотрел на Неву. Утро выдалось не по летнему холодным, сырым. Резкий северный ветер закручивал белые космы на реке и бил в окна дворца. Стекла слегка выгибались и дребезжали. Александр Павлович был не в духе, он плохо спал накануне, побаливали виски. Ровно в десять часов в кабинет с докладом вошел де Сангелен, начальник Особенной канцелярии Министерства полиции.

– Доброе утро, Ваше Величество!

Император повернулся:

– Не такое оно уж и доброе, Яков Иванович. Особенно в связи с этим запутанным делом. Итак, что удалось выяснить?

– Государь, мною лично по прибытии в Москву было учинено дознание. В ходе оного выяснилось, что Алексей Петрович Мелиссино письма, кое представлено было Вашему Величеству третьего дня, не писал. Хотя руку господина генерал-майора я знаю и почерк очень похож на его. Будучи вызванным срочно из своего имения в Москву, Его Превосходительство был в полном замешательстве, так как гусары его узнали, но он их – нет. Более того, несколько офицеров заявили, что дескать участвовали с ним в турецкой кампании и упоминали яркие эпизоды сражений, кои Алексей Петрович подтвердил. Но господ этих он ранее не видел, хотя некоторое сходство с офицерами полка имелось, и не ведает, кто они таковы.

– Мундиры? – отрывисто спросил Александр.

– Мундиры и амуниция, государь, полностью совпадают с мундирами 8-го гусарского Лубенского полка. И даже имена и фамилии господ офицеров – те же. Но люди другие.

– А не были господа гусары под влиянием Бахуса?

Чуть усмехнувшись, де Сангелен ответил: – Нет, Ваше Величество, трезвы, аки попова жена. И мозговой горячки ни у кого не замечено.

Он немного помолчал.

– Смею заметить, Ваше Величество, что я обратился за консультацией к господину Петрову, академику Императорской академии наук. Ежели вы помните, сей ученый изрядно изучал гальванизм и его последствия…

– Ну как же – весело перебил его Император – настолько изрядно, что десять лет назад чуть Богу душу не отдал!3

– Да, Ваше Величество. Когда я поведал ему о неизвестных гусарах, господин Петров пришел в крайнее волнение, но ничего вразумительного сообщить не смог. Правда, он упомянул о трудах Ломоносова, в коих тот допускал существование разных миров…

Александр Павлович перебил де Санглена: – Что же вы, сударь, решили что отряд этот из потустороннего к нам явился?

Главный полицейский замялся.

– Ваше Величество, других объяснений у меня нет.

Император задумался. С юности склонный к мистицизму, он как наяву вдруг услышал дребезжащий тенорок батюшки. "Саша, не дай им меня убить! Саша!", и тут же глухой язвительный голос графа Палена – "Не угодно ли стакан лафиту?". Ветер с Невы распахнул где то окно, послышался звон разбитого стекла как вскрик скрипки, на которой безумной рукой музыканта взят высочайший аккорд, и ледяной воздух взъерошил волосы Императора. Ему показалось, что холодные пальцы мертвеца пробежали по затылку и шее. Александр вздрогнул, и только тут заметил, что де Санглен что то говорит ему.

– …частным порядком нанес визит мадам Кирхгоф.

Император поморщился. Александр Павлович терпеть не мог эту вздорную старуху, особенно после того как он с братом Николаем инкогнито посетил ее салон в 1811-м. Александра Филипповна тогда предсказала ему войну с Наполеоном и сожжение Москвы.

Император остро взглянул на де Сангелена.

– И…?

– Она, государь, почти слово в слово повторила гипотезу академика Петрова – что мол люди эти из другого мира, нам не подвластного и неведомого.

– Ну а то, что данные гусары могут быть лазутчиками Буонапарта, вы не допускаете?

– Слишком сложно, Ваше Величество. Лазутчики, которые тут же выдают себя нелепым поведением, знающие детали воинской службы генерала Милессино, и прекрасно говорящие по русски… Слишком сложно, государь. – вновь повторил Яков Иванович.

– Так что ж, выходит казус, господин главный полицейский?

Де Сангелен удрученно вздохнул: – Казус, Ваше Величество.

Император побарабанил пальцами по крышке стола.

– Сколько уже ведется ваше расследование, Яков Иванович?

– Больше месяца, государь. Сегодня 24 июня, стало быть, месяц и неполных три недели.

Александр встал из за стола: – Ну хорошо, продолжайте дознание, и сообщайте мне о всех его деталях.

– Слушаюсь, государь.

Де Сангелен поклонился и вышел.

А уже ввечеру примчался курьер с посланием к Императору о том, что Наполеон перешел Березину…

– Вот так, Толян – продолжал Винни. – Это было первое упоминание о подобном, как мы его называем "касании", найденное в архивах полицейского управления сразу после революции 17-го года. Ты слышал про Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича?

– Конечно. Брат управляющего делами Совнаркома, а также генштабист, генерал-майор и контрразведчик. Участвовал в разоблачении полковника Мясоедова.4

Валька изумленно поднял брови.

– Оооо, Старый, неплохо, очень неплохо!

– А ты думал я только Устав караульной службы читал? Нет, брат, я все таки к спецназу некоторое отношение имел. Да и интересно мне всегда было как работали спецслужбы в России. Кстати, а что там дальше с гусарами-лубенцами было?

– Более никаких упоминаний о сем эпизоде не найдено, – ответил Валька, с улыбкой копируя обороты речи начала 19 века. – По поводу Бонч-Бруевича: именно он, а не Троцкий, стоял у истоков зарождения новой армии, Красной. И конечно же, военной разведки в первую очередь. То учреждение, которое тебе известно как Главное разведуправление Генштаба – целиком его заслуга.

Так вот, насколько ты помнишь историю, 28 февраля 1917 г. было разгромлено помещение общего полицейского архива на Екатерининском канале 103.

Я кивнул: – Да, читал.

– С полным публичным и торжественным сожжением всех документов. – продолжил Винни. – Эта акция была осуществлена в первую очередь эсэрами, у которых после разоблачения Азефа начали вскрываться постыдные факты сотрудничества руководителей боевой организации партии социалистов-революционеров с охранным отделением. Скандаль-с!

Валька улыбнулся. – И конечно они были очень заинтересованы в уничтожении компромата на себя.

– Ситуация августа 1991 года – бормотнул я.

– Само собой. Но вот какая закавыка случилась: накануне ночью товарищ Бонч вместе с двумя боевыми дружинами рабочих5 вывез на трех грузовиках самое ценное.

Уж не знаю, что стимулировало сторожа открыть им ворота и помещение архива – то ли генеральская шинель и папаха Бонч-Бруевича, то ли черный зрачок "нагана", упершийся ему прямо в нос и пахнувший свежим порохом…

Валька лукаво прищурился.

– Но факт есть факт: пока эсеры вместе с наивными анархистами и прочим сбро… э, простите, сбросившим вековое ярмо тирании народом, с чисто детской радостью забавлялись кострами во дворе дома на Екатерининском канале, бывший генерал-майор М.Д. Бонч-Бруевич на одной из дач в Парголово тщательно отбирал и рассортировывал полученные документы. Естественно, не один, было у него несколько толковых помощников. И вот именно тогда он натолкнулся на доклад Особенной канцелярии Министерства полиции, про лубенских гусаров.

Я наклонил горлышко бутылки над валькиной стопкой и вопросительно взглянул на него. Тот кивнул:

– Лей.

Я налил ему и себе, поднял рюмку, любуясь переливами света сквозь янтарь коньяка. Хоть и шмурдяк, а цвет приятный.

– За что выпьем, Винни?

– За твою новую жизнь, Старый – ответил Валька серьезно.

– Годится.

В колонках зазвучал "На сопках Манчжурии" в исполнении "Golden Japan Guitars", мой любимый инструментал. Бармен Володя помахал мне от стойки, я благодарно кивнул.

– Так, Толян – Валька посмотрел на часы – мне пора. Жду тебя завтра у себя ровно в 10 утра.

– Ты на старой квартире?

– Нет, у меня свой дом в Барвихе.

– Ишь ты!

– Да. В 9-30 за тобой заедет машина, белая "Камри". Номер В-340. Жду!

Я даже не удивился, что он знает мой новый адрес.

Он поднялся, обнялись на прощание, и мой лучший друг Валька Полев ушел.

Я еще малость посидел, да и двинул к метро. Всю дорогу до дома обдумывал наш разговор. Правильно ли я сделал, что согласился? А что я теряю, еще раз возникла мысль? Верно, ни-че-го!

На следующее утро, совершив мыльно-рыльные процедуры, я стоял с сигареткой на балконе. Справа сосед-пенсионер Петр Леонтьевич осторожно поднимал и опускал гантели. Поздоровались, поболтали немного о погоде. Погодка была великолепная! Солнце только встало, еще не пришло время полуденной жары, пахло мокрой травой, посвистывали синицы. За лесом отдаленно прошуршала электричка.

В 9-25 я закрыл квартиру, вышел из подъезда и опустился на скамейку. Ждать не пришлось – ровно в 9-30 подкатило упомянутое Валькой авто. Я сел, назвал себя:

– Старинов, к Полеву.

Водитель кивнул, и мы тронулись.

Через полчаса, проехав КПП, где охранник пропустил нас беспрепятственно, лишь мельком глянув в салон (знакомы мне такие взгляды, вроде бы вскользь, но лица фиксируются ) "тойота" остановилась у высокого забора.

Водитель нажал на кнопку пульта, ворота бесшумно распахнулись, и мы проехали по накатанной грунтовке к самому дому. Скромный на вид двухэтажный особняк, перед входом которого на подъездной площадке стоял хозяин. Поздоровавшись с водителем, Валька обнял меня за плечи.

– Пошли.

Внутри было чисто, прохладно и богато.

– Дааа… протянул я – хоромы то генеральские. Ты, Валя, в каком же звании?

– До генерала не дослужился – усмехнулся Винни. – Всего лишь подполковник.

Охренеть! Валька Полев – и подполковник! Чудны дела твои, Господи!

– А ты, друг мой, по моему капитан?

– Так точно, Ваше высокоблагородие! – отрапортовал я, вытянувшись по стойке смирно.

– Вольно! – Рассмеялся Валька. – У нас сразу станешь майором. Но ни тебе, ни мне до генерала не дослужиться.

– Не успеем? – полушутливо спросил я.

Валька хмыкнул и повел меня в просторный холл на первом этаже.

– Давай, Толя, располагайся. Чайку, кофейку?

– Лучше кофейку.

– Ладушки. Тогда я на кухню, а ты ознакомься и подпиши.

Из черной папки Винни вынул два листка бумаги. И ушел.

Так, что тут у нас? На обоих документах были пометки "СС" (совершенно секретно). В левом верхнем углу располагалась эмблема: два стилизованных земных шара, пересекающиеся секторами примерно в одну шестнадцатую, между ними черная молния с белой окантовкой и белые заглавные буквы – ГУПАС.

Ниже – надпись: Главное Управление по аномальным ситуациям.

Далее стандартная подписка о неразглашении, нежелательных контактах и пр. Только вместо уголовной ответственности за нарушение режима секретности везде стояло "ликвидация". Серьезно. И даже очень.

Внизу, под напечатанным "Старинов Анатолий Михайлович" я расписался и поставил сегодняшнюю дату.

Второй лист – типовой контракт о найме на работу. Работодатель в лице ГУПАС обязуется предоставить…, обучить… и пр. В строке "финансовое обеспечение" стояла очень приятная цифра в 300 000 руб. ежемесячно плюс 100 000 за звание, в скобочках "майор".

Подписал и его.

Закурил и задумался. Зарплата хорошая, только как бы ее мне в гроб не положили. Я человек достаточно осторожный, поэтому естественные опасения присутствовали.

Вошел Валька, неся на подносе чашки с кофе и прочие аксессуары.

Поставив поднос на край стола Винни взял подписанные мной документы и положил их в ту же папку.

– Поздравляю вас, Анатолий Михайлович! – произнес Валька официальным тоном. – С этой минуты вы зачислены в штат Главного Управления по аномальным ситуациям в должности младшего инспектора. Поздравляю вас также с присвоением очередного звания. Добро пожаловать в ГУПАС!

Я поднялся.

– Интересная у вас эмблема…

– У нас, Толя – выделил Валентин голосом, – у нас. Привыкай.

– Ну да, ну да.

Винни взял свою чашку, отхлебнул, я последовал его примеру. Хороший кофеек пьет господин подполковник. Или товарищ?

– Итак, друг мой, сейчас на правах твоего куратора я кое что тебе расскажу. Основное. В деталях и более подробно узнаешь в процессе обучения и практики.

Винни на секунду умолк, как лектор, готовящийся к выступлению.

– Вчера мы с тобой остановились на полицейском архиве, в котором Бонч-Бруевич нашел документальное подтверждение появления людей из ниоткуда. Продолжу.

Я достал сигареты и зажигалку. Взглядом попросил хозяина разрешения закурить. Валентин кивнул.

– Пока шла Гражданская, было не до архивов охранки. Потом эти документы периодически использовались руководством РСФСР для влияния на особо строптивых товарищей. Ты ведь в курсе, почему XVII Съезд ВКП(б) назван "съездом победителей"?

– В курсе. Тебе официальную советскую версию изложить, версию демократических общечеловеков, или свою собственную?

– Давай свою

– Изволь. До Съезда положение Сталина было шатким. Старая ленинская гвардия, умевшая махать шашкой и поднимать людей на штурм, после войны оказалась неспособной – да и не очень хотевшей – заниматься скучным восстановлением промышленности и сельского хозяйства, поднимать страну из разрухи – да ну, нам лучше мировую революцию вершить да кровь лить цистернами! Как например Залкинд-Землячка6. А еще посты в партии сохранить и прочие приятные бонусы. И какой то грузинский выскочка будет указывать нам, ленинской гвардии, чем заниматься! А не составить ли нам заговорок небольшой и отстричь проклятому грузину головенку!

В валькиных глазах заплясали лукавые огоньки.

– Браво, Старый! Ты, кстати, по прежнему пишешь?

– Нет – неохотно протянул я.

– Ну в общих чертах примерно так, как ты эмоционально изложил. – Валька усмехнулся. – Сталину помогли документы охранки, с помощью которых удалось нажать на некоторых депутатов, впоследствии правильно проголосовавших за новое Политбюро.

– Кстати, насколько я помню, Бонч-Бруевич был арестован в 1931-м?

– Верно. И ты должен помнить, что чуть менее чем через три месяца он был освобожден с формулировкой "за отсутствием состава преступления".

– Сталин помог?

– Да. Пойдем далее. Отдел ИНО Главного управления государственной безопасности НКВД СССР (прототип СВР) в период с 1937 по 1938 год понес большие потери. Ежов стал отзывать резидентов и сотрудников иностранного отдела. В СССР их ждал расстрел, либо "10 лет без права переписки" – то же самое. Ситуация сложилась критическая. Вот, посмотри что писал в направленном руководству НКГБ отчете о работе внешней разведки с 1939 по 1941 год начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР П.М. Фитин.7

Винни достал лист с распечаткой и подал мне.

"К началу 1939 года в результате разоблачения вражеского руководства в то время Иностранного отдела почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них за тем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке.

Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи. Задача состояла в том, чтобы, наряду с созданием аппарата самого Отдела, создать и аппарат резидентур за кордоном"

– Потери личного состава были столь велики, – продолжил подполковник Полев – что в 1938 году в течение 127 дней подряд из внешней разведки руководству страны вообще не поступало никакой информации!

Тогда в Париже тайно встретились резиденты, работавшие в Европе, полностью нарушив существовавшие инструкции. Было решено не возвращаться в СССР, и полностью свернуть и законсервировать всю деятельность. И только перед самой войной, когда на смену Ежову пришел Берия, были налажены контакты зарубежной резидентуры с военным руководством СССР.

– Валь, ты зачем мне все это рассказываешь?

– Терпение, Толя. Это все важно для понимания наших задач и нашей работы.

После Отечественной войны архивы Бонч-Бруевича попали в ведомство военной разведки. Сам Михаил Дмитриевич, к тому времени уже генерал-лейтенант Красной Армии, посоветовал коллегам обратить внимание на эпизод о лубенских гусарах, и поискать упоминания о подобных случаях. И представь себе, нашлось нечто подобное.

В 1872 году упоминалось об исчезновении графини Сташевской. Дама эффектная, по слухам сам Александр II не избежал ее чар, жила в полное свое удовольствие в имении неподалеку от Гатчины. Несмотря на стукнувший ей полтинник, сохранила красоту и живость ума. В ее усадьбе бывали и Гоголь, и Тургенев, и много другого народу. Наследниками графиня не озаботилась, даже внебрачными, жизнь вела ветреную, было много шампанского, поклонников, и, по слухам, даже поклонниц.

И вдруг пропала графиня! Петербургское общество не видело ее уже месяц. Мало того, от управляющего имением француза Мориса де Буасси 24 мая 1872 года поступило заявление в полицию об исчезновении ее светлости графини Анны Петровны Сташевской. Прибывший в усадьбу уездный исправник опросил слуг и дворню на предмет причастности к исчезновении графини. Удалось только выяснить, что Анна Петровна вечером 20 мая отправилась на прогулку по парку, одна. И не вернулась. Управляющий со слугами, запасшись фонарями, обшарили все закоулки, но никого не сыскали. Собственно, таковое случалось и ранее, кавалеры, не желая компрометации ее светлости, тихо подъезжали в коляске, графиня садилась, и экипаж трогался. Но обычно на следующий день управляющему присылалась записка с требованием прислать карету туда то и туда то. На сей раз никаких известий от Анны Петровны не поступало. Обеспокоенный француз обратился в полицию. При осмотре личных покоев графини беспорядка или следов насилия найдено не было, и дело "О пропаже Ея Светлости графини А.П.Сташевской" легло без движения в стопку таких же "глухарей".