Мир проклятий и демонов

На женщине было простое белое платье, заляпанное алой и черной кровью. Разодранные рукава обнажали посеревшую кожу, черные вены и вырванные куски плоти, где под кровоточащими мышцами белели кости. Глубокая рана на шее говорила о том, что женщина давно умерла, но слабо дергающаяся голова и голос, звучавший с шипящими и рычащими интонациями из-за изменившихся зубов, доказывали, что она переродилась в темное создание.

Клаудия сглотнула еще раз.

– Где-е-е ты-ы-ы? – протянула женщина, делая медленный, неуверенный шаг вперед. Гниющее лицо почти не шевелилось, глаза заволокло туманом. Клаудия заметила, как сгибались и разгибались пальцы женщины, – будто кто-то задевал сухожилия. – Где-е-е ты-ы-ы? Кла-а-у-у-ди-и-я…

С каждым протяжным словом женщина делала шаг вперед – до тех пор, пока не наткнулась на стол. На нем все еще лежала разделочная доска, в стороне высилась горстка трав, из которой Клаудия должна была заварить чай, а совсем рядом – свежеиспеченные булочки. Если бы не ходячий труп перед ней, девушка решила бы, что Вторжение и Дикие Земли оказались лишь кошмаром. Что они с матерью вот-вот сядут за стол и обсудят, как прошел день.

– Кла-а-у-у-ди-и-я… – повторила женщина с большим отчаянием. – Кла-а-у-у-ди-и-я…

На самом деле тогда она не могла говорить: она визжала, как тварь, рычала, как дикий зверь, и не звала ее. Клаудия знала, что сейчас у женщины был голос лишь потому, что это было игрой Карстарса. Но она не собиралась проигрывать. Она собиралась наносить один удар за другим до тех пор, пока не выиграет.

– Прости меня, мама, – тихо и со всей искренностью произнесла Клаудия.

Женщина хищно улыбнулась и метнулась к ней из-за стола. Клаудия нырнула под него и, выбираясь с другой стороны, со всей силы толкнула его на противницу. Это отвлекло тварь лишь на мгновения, но их хватило, чтобы Клаудия замахнулась и ударила топором по шее, а затем еще раз и еще. Женщина стонала от боли, корчилась в муках, пытаясь руками остановить оружие, но Клаудия замахивалась и опускала его до тех пор, пока женщина не перестала двигаться.

Это повторилось еще несколько раз.

Клаудия открывала глаза в своей простой комнате, разбивала зеркало, игнорируя болтающее отражение, и сталкивалась с тварями, число которых только множилось. Она швыряла в них осколки, душила голыми руками, кусала, пока те кусали ее, рубила мечом и топором, разбивала об их головы деревянные кухонные табуретки, швыряла книги и любую утварь, которая только попадалась под руку. Когда появлялась женщина, переродившаяся в темное создание, Клаудия уже была с ног до головы в крови и чувствовала, что ее тело на пределе, но упорно продолжала драться. Отцовским мечом девушка отсекала женщине голову, отрубала разлагающиеся конечности топором, лезвие которого еще ни разу не затупилось, душила сорванными с окон занавесками, придавливала креслом или шкафом (в зависимости от того, что получалось опрокинуть) и глотала подступавшие к горлу слезы.

Клаудия убеждала себя, что это от боли. Твари разрывали ее на части, и хотя физически это никак не сказывалось на ней, девушка чувствовала боль от каждого укуса, каждого удара мощной когтистой лапы.

Клаудия убеждала себя, что глотает слезы, появляющиеся из-за боли, и раз за разом оказывалась в своей простой комнате, за пределами которой ждали твари и женщина, ставшая одной из них.

Перед Эйкеном сидела не та же собеседница, что и в прошлый раз. Его пальцы держали ложку, которая поднесла ко рту что-то мягкое, сладкое, со вкусом карамели, а испачканные в этом же губы кривились в улыбке.

– Аккуратнее, – проворчал кто-то совсем рядом.

Эйкен скосил глаза на мальчика, сидевшего слева. На вид он был немногим старше Эйкена: черноволосый, с темными серыми глазами, светлой кожей и таким лицом, будто его под страхом смерти загнали за стол.

– Не ругай его, – тут же произнесла женщина, сидевшая напротив. Она была красивой, как богиня: с черными волосами, стянутыми в узел, ямочками на щеках и искрящимися зелеными глазами, из-за которых даже морщинки на лице казались к месту.

– Он неаккуратно ест, – повторил мальчик.

– Я разрешаю.

– Ты все ему разрешаешь, поэтому он вечно приходит домой грязный и в порванной одежде!

Эйкен понятия не имел, о чем речь, но опустил плечи и голову, уставившись в тарелку.

– Ты ведь и сам такой приходишь.

Мальчик покраснел до кончиков ушей и хлопнул ладонью по столу.

– Это неправда! Я уже взрослый и веду себя аккуратно!

– Ты порвал свою новую жилетку, когда вы с Рико поспорили, кто залезет на лимонное дерево старика Франческо выше.

– Он сказал, что я боюсь высоты! А я не боюсь высоты!

– Тише, тише, мой хороший. Я знаю. И Рико это знает, и вообще все в округе знают.

– Он смеялся надо мной!

– Глупые люди всегда будут смеяться над теми, кто лучше. Но это не значит, что можно пробираться к Франческо, – строже добавила женщина.

– И он говорил, что мы странные…

– Странные? Это в каком же месте мы странные?

– Папа – торговец, но Рико говорит, что торговцы не могут зарабатывать так много.

– Твой папа – очень хороший торговец. Не каждый может получить разрешение на торговлю возле Пальмы.

Эйкену показалось, будто внутри у него что-то шевельнулось. Будто уже слышал это название. Оно странное, непонятное, но…

– Пальма-де-Мальорка[7]? – неуверенно уточнил он.

– Ты такой глупый, – тут же осадил его мальчик, возведя глаза к потолку. – Пальма-де-Мальорка на острове, до него плыть сто лет.

Эйкен кивнул, ничего не поняв. Откуда эти странные слова в его голове? Откуда остров? Он никогда не был на острове – до Затерянных островов, лежащих за Мертвым морем, еще не удавалось добраться никому, а Элва и крепости Хагена и Тинаш располагались на полуострове. Это ведь не то же самое, да?..

– Ешь, – произнесла женщина, посмотрев на него. – Папа будет очень расстроен, если узнает, что в знак протеста вы отказались есть.

Мальчик рядом с ним, демонстративно возведя глаза к потолку еще раз, все же продолжил есть. Эйкен растерянно посмотрел на него – старше всего на пару лет, он был похож… на него?

У Эйкена есть брат?

Ему показалось, будто женщина что-то сказала. Эйкен поднял на нее беспомощный взгляд, но в ответ встретил улыбку.

– Ешь, – повторила она, кладя подбородок на переплетенные пальцы. И вновь сказала что-то, чего он не смог услышать.

Возможно, то было слово из другого языка, который мальчик не знал. Возможно, это было его настоящее имя, которого не помнил, но за которое очень хотел ухватиться. Эйкен обязательно попросил бы женщину повторить, но губы отказывались двигаться, пока рука с зажатой в ней ложкой ковыряла что-то и подносила ко рту, открывавшимся только для этого. Это было что-то очень сладкое, со вкусом карамели.

Позже, спустя неопределенное количество времени, Эйкен оказался в другом месте – просторной комнате с незаправленной кроватью, захламленным столом, догорающими свечами и шкафом, полным книг и странных деревянных фигурок – лошадей, птиц, людей, деревьев, домов. Эйкен стоял напротив шкафа, его глаза находились ровно на уровне полки с деревянными фигурками, но он с трудом мог сфокусировать взгляд. Что-то казалось неправильным, но Эйкен никак не мог понять, что именно. Он был в комнате и, кажется, уже должен был спать, но…

– Ты очень скучный, – произнес кто-то за его спиной.

Эйкен испуганно обернулся и увидел зеркало в квадратной раме, висевшее на стене возле двери. Оно отражало его, но без теней на левой половине тела. Эйкен поднял руку, думая, что это лишь мерещится, но теней и впрямь не было. Он попытался позвать их, но не почувствовал ответа, будто проклятие оставило его.

Отражение дернулось, и у него появились тени. Его тени. Эйкен еще раз проверил свою левую руку – чистая, без теней. Он решил бы, что сам является неправильным отражением, но заметил, что у фигуры в зеркале, действовавшей по своему усмотрению, были черные белки глаз, на фоне которых темно-серые глаза почти терялись.

– Ты о-о-очень скучный. С другими хоть что-то можно было почувствовать, а ты… ты даже не сопротивляешься! Так и будешь ждать, пока огонь поглотит все?

Эйкен не боялся огня. Наверное. Огонь ассоциировался с чувством безопасности и теплом, и он всегда был под чужим контролем.

Мальчик не боялся огня, но почему ему вдруг стало так страшно?

– Дело твое, – равнодушно бросило отражение. – Хочешь трястить от страха – валяй, останавливать не буду. Все равно от тебя ничего не останется.

Эйкен старался не воспринимать слова отражения всерьез, но они что-то задели внутри него. Не сдержавшись, он сорвал с кровати одеяло и быстро накрыл им зеркало, скрывая безумно смеющееся отражение. Тишина стала спасением, и Эйкен наслаждался ею, привалившись к стене, до тех пор, пока не услышал что-то очень странное.

Треск дерева. Торопливые шаги. Какой-то непонятный скрип. Рев пламени.

Эйкен выбежал в коридор и сразу же погрузился в черный дым, заполнивший дом. Он сильно жег глаза, мешал дышать, не позволял идти вперед, но Эйкен шел, одной рукой держась за стену, а второй закрывая рот и нос воротом тонкой рубашки. Пальцами он ощупывал шероховатую поверхность стены, полки, поверхности окон, откуда-то взявшиеся на пути.

– Карлос! – визгливо закричал женский голос с первого этажа. – Рафаэль!

Эйкен споткнулся, почти врезался в большие напольные часы, но был подхвачен чьими-то руками.

– А ты храбрец! Или просто глупый?

Сквозь дым и отблески пламени, пожиравшего первый этаж, Эйкен увидел мужчину в странном темном костюме и начищенных до блеска туфлях. Его кожа была совсем белой, как и волосы, а изо лба торчали загибающиеся к макушке рога. Незнакомец улыбнулся острыми зубами, а за его спиной раскрылись кожистые крылья.

Эйкен завопил, оттолкнулся от мужчины и со всех ног побежал к лестнице, слыша гулкий смех за спиной. Ему следовало выбираться из дома, стонущего и разваливающегося, но он почему-то побежал не к окну, через которое мог перебраться на дерево, растуще совсем рядом, а вниз, в самое пекло, где раздавался хруст, яростные крики и слова, которых мальчик не мог понять. В голове стоял гул от чужих голосов, шума бегущей по венам крови и отчаянных криков, наполнявших собой дом. Дым, гарь и огонь вдруг стали меньшей из проблем Эйкена.

Он замер, увидев перевороченную гостиную, сломанную мебель и искалеченное тело, лежащее в центре. Огонь уже поглотил большую часть, расплавил кожу и мышцы, спалив волосы и одежду так, что Эйкен не мог понять, кому принадлежало это тело. Он видел лишь глубокие раны с запекшейся кровью, торчащие кости и красные ожоги, которые с интересом обнюхивали большие черные псы с пеной на острых зубах. Возле них, будто вокруг и не бушевал огонь, стояло несколько людей, наконец обративших на Эйкена внимание. У каждого – черные белки и красные глаза, только у девушки с белыми, как молоко, волосами были голубые. Она хищно улыбнулась, и в свете яркого пламени блеснуло железо. Эйкен вскрикнул и сделал шаг назад, но наткнулся на преграду.

– Куда ты собрался? – спросил мужчина с крыльями, наклонившись к нему. – Разве не знаешь, что бегут только трусы? Или думаешь, что сумеешь скрыться от огня?

Эйкен закричал, наконец почувствовав всю боль, которую до этого его тело игнорировало. Он задрожал, увидев и ощутив, как кожа на руках становится красной и лопается до кровавых волдырей, как куски плоти падают с тела, как кости и глаза плавятся, превращая его в бесформенное нечто.

Он никогда не боялся огня. Огонь дарил тепло и ощущение безопасности. Он всегда был под чьим-то контролем. И поэтому не пугал Эйкена так сильно. Но теперь мальчик умирал от боли, приносимой лижущими языками пламени, слышал собственные вопли, хруст и чавканье, с которыми страшные черные псы пожирали лежавший в центре комнаты труп. Они и его сожрут, если Эйкен не сумеет вернуть себе контроль над тенями.

Как это было в первый раз?..

Маленькая мышь заползала в камеру мальчика и крала его еду, пока один из тюремщиков не раздавил ее. Просто так, смеха ради. Эйкену стало настолько жаль животное, что он впервые использовал хаос сам, без направления чужой рукой, лишь бы не оставаться больше в одиночестве. Сейчас ему нужно сделать то же самое – отыскать тень, которая откликнется на призыв, и притянуть к себе. Это просто. Он успешно проделывал это тысячи раз, но сейчас… Слишком много огня, боли, крови и страха. Эйкену всего тринадцать, но боли и страха в нем столько, словно он живет с ними, не расставаясь, не меньше века.

– Хватит трястись. Давай, вставай!

Рвано дыша, Эйкен приоткрыл один глаз и увидел себя перед квадратным зеркалом в комнате, где не было слышно рева пламени и не чувствовался запах гари.

– Ты всегда такой жалкий? – продолжило отражение, презрительно скривившись. – Мне говорили, что ты бываешь сильным, очень сильным. Твои тени умеют искать не хуже самых умелых охотников. Почему бы тебе не показать свою силу? Здесь ты можешь совершенствовать ее вечность.

Проклятие Эйкена было совершенно настолько, насколько вообще может быть совершенным порождение хаоса, сдавшееся перед волей сигридца. Вот только мальчик не был уверен, что является сигридцем.

Дом, который он видел, – кухня, комната, коридоры, люди – все это было каким-то иным, не сигридским, будто театральные декорации. Эйкен знал, что это такое, – Третий ему объяснял, – и потому не сомневался, что при достаточном количестве ресурсов и должном упорстве можно воссоздать любой пейзаж и интерьер. Не исключено, что увиденное – лишь декорации, и на самом деле он никогда не был в подобном месте, но Эйкен продолжал думать, что, возможно, все же был там, если не жил. Что он не настоящий сигридец.

– Ну же, давай, – не отступало отражение, прильнув к зеркалу. – Покажи свою силу. Покажи мою силу.

– Что? – выдохнул Эйкен.

– Ты не понял? Я – это ты, а ты – это я. Только здесь мы можем быть настоящими.

– Нет, – покачал головой Эйкен, сдавив виски, – ты – не я…

– Ты, ты, не сомневайся! Просто ты этого еще не понял и не принял. Но ничего страшного! Просто покажи свою силу, докажи, что достоин быть здесь!

Эйкен посмотрел на свои чистые руки и, не понимая, почему вообще слушает отражение, попытался стянуть тени. На этот раз они охотно подчинились: выползли из самых темных уголков, вытянулись, прильнули к нему, точно кошки, которых они иногда пытались поймать со Стеллой на улицах Омаги, и растеклись по коже рук, оплетая.

Но тени всегда останавливались только на левой половине тела, там, где было сердце, которое он не сумел защитить от хаоса.

И кто такая Стелла?..

– Ну же, – подбадривало отражение, – давай! У тебя отлично получается!

Эйкен смотрел, как тени покрывают руки, заползают под рубашку, растекаются по всему телу и чувствовал, как вместе с ними приходит боль. Запах гари и рев пламени – лишь секундами позже, будто они хотели, чтобы всего себя Эйкен посвятил только боли.

Но он не мог. Не хотел чувствовать боль, появлявшуюся из-за контраста ледяных теней и жара пламени, ворвавшегося в комнату. Его тени никогда не были холодными и не жалили Эйкена, они всегда были готовы ринуться на защиту его и тех, кто был ему дорог.

Но кто был ему дорог?

Эйкен огляделся, поняв, что пока тени отвлекали его болью, пламя охватило всю комнату, но почему-то ни один предмет не пострадал. При настоящем пожаре это невозможно – сгорало и тлело все без исключения. И Эйкен наконец осознал, что пожар не был настоящим. Его вообще не было, как и теней, которые жалили холодом.

Эйкен тряхнул головой и еще раз оглядел комнату. Чужие тени, делавшие больно, вернулись в свои уголки. Его собственные, те, которые он подчинил много лет назад с помощью проклятия, прилипли к левой половине тела. От радости Эйкен был готов выпустить всех разом и броситься в их объятия, которые уж точно не навредят ему. Но одернул себя, заметив, как перекосилось лицо отражения.

– Хорошо, – процедило оно, вытянув руку так, что та вдруг вырвалась за пределы зеркала и схватила мальчика за челюсть, сильно сжав. – Слушай мое проклятие, жалкий трус. Тот, кто убьет меня, убьет и себя.

«Проклятие, проклятие, проклятие», – гремело в голове Эйкена, в то время как он пытался отбиться от руки отражения. Орлы и Вороны сорвались с предплечья, Львы, не повредив одежды, оставили живот, и все они вцепились в руку отражения, не издавшего ни звука.

Эйкен понял, что ему придется приложить больше усилий и проявить изобретательность, иначе из Башни не удастся выбраться. Это была не та Башня, в которой он получил свое проклятие, откуда его вытащил Третий и которая превратилась в груду камней, когда сальватор ее разрушил. Эта была иная Башня, появившаяся на месте здания, выбранного леди Эйлау, и поглотившая их всех.

Там были Карстарс и Розалия, а за мгновения до нападения тварей Эйкен даже увидел Третьего и Пайпер. Тени сразу же бросились к ним на защиту, хотя Эйкен, стоит признаться, никогда не смог бы стать достаточно сильным, чтобы защитить сразу двух сальваторов. Он среагировал инстинктивно, помня, что Розалия медленно убивала Третьего так, что тот даже не замечал.

Она могла медленно убивать его прямо сейчас, пока Эйкен находится здесь и не пытается выбраться.

Он схватил отражение за предплечье и сжал так сильно, что оно наконец начало меняться в лице. Тени беззвучно вопили, впиваясь в руку двойника до тех пор, пока совместными усилиями не смогли отбросить ее. Эйкен тут же дернул дверь на себя, выбежал в коридор и столкнулся с мужчиной с кожистыми крыльями.

– А ты храбрец! Или просто глупый?

Эйкен вскинул руку. Тень Орла когтями впилась в лицо незнакомца, и тот зарычал, попытавшись отбиться. Эйкен нырнул под его руку, оттолкнул крыло и побежал дальше, стараясь понять, как ему выбраться.

Внизу его встретило пламя, столпом метнувшееся на него и мгновенно охватившее все тело. Эйкен закричал от боли, пытаясь сбить огонь, но с каждой секундой становилось все труднее двигаться. Пламя обугливало кожу, прожаривало до костей и превращало его в пепел так долго, что у мальчика не осталось сил даже на жалобный скулеж.

– Вставай!

Эйкен дернулся, но не ощутил боли. Он вновь находился в комнате, перед квадратным зеркалом, и на него смотрело его же отражение с черными склерами.

– Ты же знаешь, что отсюда лишь один выход, – с улыбкой произнесло оно. – Найди меня и убей, но помни: тот, кто осмелится на это, умрет сам. Готов доказать, что ты не жалкий трус?

От злости Эйкен ударил зеркало так сильно, что оно вдребезги разбилось, и осколки порезали кулак.

Он никогда не поддавался на провокации и знал, что на самом деле не был жалким трусом. Для своих лет он был очень даже сильным, умным и находчивым. Эйкен был ребенком, который добился доверия Третьего и порой понимал в его планах больше, чем правители городов и стран. Но еще он был ребенком, который хотел, чтобы люди, которых он любит, были в безопасности. Хотел защитить Третьего, Клаудию, Магнуса, Стеллу и, разумеется, Пайпер. Хотел, чтобы Башня перестала мучить их.

Если ради этого придется отыскать отражение и понять, чем или кем оно является на самом деле, если придется убить и умереть – Эйкен так и сделает.

На этот раз он сумел добраться до гостиной, где его настиг огонь. Пламя вновь разрывало тело на кусочки, проникало под обугленную кожу, жгло кости и заставляло кричать, но Эйкен продолжал думать о том, как отыскать отражение.

И честно искал его, используя разные пути, слыша, как женщина зовет кого-то, как твари рычат в спину. Чувствуя, как огонь поглощает его.

Снова.

И снова.

Джокаста смотрела, как Катон, подобравший Бердар, лениво провел острием копья по морде едва шевелящегося ноктиса.

– Убей его уже, – бросила девушка, тяжело дыша.

– Тебе неинтересно, как они появились? – спросил Катон, резко вогнав копье в голову твари.

– Если мне что и интересно, так это причина, по которой ты явился.

Она поднялась на ноги, утерла лицо от крови и расправила плечи. Катон был выше, крупнее, но порой, заигравшись, напоминал мальчишку, который наконец дорвался до настоящих мечей, луков со стрелами и копий.

– Они не просто так пытаются прорваться все дальше. – Катон остановился, крутанул копье в руке и протянул Джокасте, оставив между ними почти метр пространства. – Ты слышишь, как дрожит земля?

Джокаста слышала не только это. Она слышала стоны умирающих, застигнутых внезапной атакой, гул, с которым падали защитные барьеры, и хруст ломаемых костей.

На этот раз темные создания достигли первой внутренней стены. Расстояние между ней и внешней стеной было около двух лиг, и Джокасту тревожило, что твари смогли пройти так далеко за короткое время. С чего вообще возникла такая агрессия и настойчивость? Если бы нужно было ослабить Элву, твари взяли бы ее в кольцо, в этом девушка не сомневалась. Для того чтобы пробраться к тайному входу к Некрополю, темных созданий было слишком мало. Но они атаковали, давая совсем немного времени на передышку после предыдущей атаки – буквально несколько дней, за которые ее плечо только-только начало заживать. Рана открылась после первого же сражения, когда Джокаста убила одного из высших демонов, и стала бы не единственной, если бы не вождь Дикой Охоты.

– Ветер принес мне, что Третий уже в Тоноаке, – скучающим тоном продолжил Катон, используя острие Бердара как зеркало и пытаясь аккуратно пригладить растрепавшиеся светлые волосы. Джокаста исключительно из принципа опустила копье, направив острие в ноги Охотнику. Он насмешливо фыркнул, сощурив разноцветные глаза, и махнул рукой. – Как думаешь, они будут во всеоружии?

– Мы отправили ласточек Эйлау с предупреждением.

– Вот этих?

Мужчина щелкнул пальцами, и под ноги им упали три мертвые птицы. Джокаста нахмурилась, не понимая, зачем Катону было прятать птиц с помощью магии.

– Заметили их, когда спешили к вам, – пояснил он. – И не сумели понять, кто убил бедных пташек. Но кому-то очень не хотелось, чтобы Третий и леди Эйлау знали, что Уалтар жив.

– И вместо того, чтобы предупредить их самому, ты рванул к нам? – скривившись, уточнила Джокаста.

– Я не собака, чтобы бежать к хозяину по первому зову.

– А ведь ты требовал того же от Стеллы.

Катон свел брови к переносице, но спустя долю секунды улыбнулся почти безмятежно.

– Стелла знает, кто на самом деле на ее стороне, и обязательно вернется к нам. Ты слышала, как говорят люди? То, что ты любишь, всегда вернется к тебе.

– Поэтому ты не доверяешь Третьему? Боишься, что он никогда не полюбит тебя по-настоящему? – едко заметила Джокаста, позволив себе улыбнуться.

Катон улыбнулся в ответ, показав клыки. Его настроение могло быть переменчивым, как погода в море, но девушка знала, что не в его интересах грызться с ней из-за глупой, почти невинной шутки.

– Наши с Третьим клятвы предполагают, что я буду сообщать ему ту информацию, в которой он нуждается, взамен на магию. Но это не значит, что я готов заключать ту же клятву с тобой. Я убью тебя без колебаний, только дай мне повод.

– Жду с нетерпением.

Они замолчали, прожигая друг друга ненавистными взглядами до тех пор, пока Джокаста не ощутила, как немеет плечо. Словно почувствовав это, Катон, посмотрев на нее сверху вниз, произнес с расстановкой:

– Однако я здесь, потому что знал, что без меня вы не справитесь. Ты убила высшую тварь, но это лишь начало.

Джокаста сжала челюсти, запретив показывать страх и волнение. Демон, которого она убила, спал много лет, ограниченный сигридской магией, которая была им недоступна, и только Дикая Охота знала, где он покоится. Катон ни за что не смог бы избавить темное создание от магии, удерживавшей его глубоко под землей, и Джокаста ни на секунду об этом не забывала. Но ей не понравилось, каким тоном мужчина сказал об этом. Катон знал, что силен и нужен Элве, и беззастенчиво демонстрировал это словами и действиями. Он в одиночку убил вдвое больше, чем Джокаста и все ее воины, но, разумеется, ему этого было мало. Всегда будет мало для вождя Дикой Охоты.

– Ветер шепчет, что Гасион пробудилась.

– Нет, – выдавила девушка скорее инстинктивно, чем осознанно.

– Я искал ее десятки лет и не нашел, но теперь знаю, что она пробудилась. Я думаю, что Карстарс нашел ее первым и поднял, связав с одной из Башен.