Мир проклятий и демонов

Стелла стояла, прижимая к себе что-то мягкое и грязное, – может быть, это была ее игрушка, с которой она засыпала, чтобы не бояться монстров под кроватью? – и смотрела, как тени обретают очертания лошадей и людей. Она никогда такого не видела и должна была бы испугаться, особенно после того, как что-то действительно ужасное вынудило ее выйти на улицу из дома, но все равно стояла, не шевелясь, и смотрела, затаив дыхание.

– Ну надо же, и что за малышка нас тут ждет?

Стелла повернула голову к высокому, точно башня, мужчине, сделавшему шаг к ней. Его одежда состояла из черной кожи и ярких тканей, множества ремней с оружием, а на боку – рог с обручем из потемневшего металла. Короткие светлые волосы трепал ветер, разноцветные глаза внимательно изучали девочку. Правый был синий, как море, а левый – красный, как кровь. Это ничуть не испугало Стеллу, но она почему-то сделала шаг назад и наступила на что-то мокрое, склизкое, влажно хрустнувшее. Хотела обернуться, но мужчина с разноцветными глазами взял ее за подбородок и произнес:

– Не смотри.

Стелла сглотнула, почувствовав себя немного лучше. Тогда она не знала, но после поняла, что на нее воздействовали магией настолько древней, что ей даже не было названия.

– Что ты тут делаешь совсем одна? – спросил мужчина, присаживаясь перед ней на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

Стелла не смогла вымолвить ни слова. Она умела говорить и обычно лепетала без умолку, рассказывая и описывая все вокруг, но сейчас будто язык проглотила.

– Не бойся. Я тебя не обижу. Давай познакомимся? Я Катон.

Девочка беспомощно жевала нижнюю губу, не зная, как быть.

– Не бойся, – тихо повторил Катон, улыбнувшись. – Маленьким девочкам не место здесь, так что я тебе помогу.

– Сколько ей? – произнес кто-то из его спутников.

Стелла хотела получше рассмотреть его, но успела заметить лишь черные волосы да стальные глаза – Катон, все еще державший девочку за подбородок, повернул ее голову к себе.

– Не больше пяти, наверное, – ответил он, посмотрев в глаза так пристально, что Стелле даже стало неуютно. – Совсем юная, следовательно, очень вкусная.

– Почему же ее не тронули?

– Скажешь мне? – спросил Катон уже у нее, улыбнувшись так широко, что стали видны клыки. – Почему тебя не тронули? Темные создания, твари, шеду, демоны – называй как хочешь, только скажи, почему они пощадили тебя.

Тогда Стелла не знала, что заставило ее не сказать, а показать, но после поняла, что совершила непоправимую ошибку. Если бы все было иначе, она, возможно, была бы свободна от непоколебимого чувства ответственности, вины и благодарности, которое взрастил в ней Катон, и оставила бы Охоту намного раньше.

Или же была бы мертва.

Стелла не представляла, как у нее это получается – она просто меняла одно обличье на другое, сбрасывая или разрывая одежду, которую проклятие никогда не касалось, и уже смотрела на мир острыми волчьими глазами, чувствовала все запахи и то, что было недоступно ей как человеку.

– Интересно, – протянул Катон, выпрямляясь. В обличье волчицы Стелла была крупнее, но ненамного, и теперь в холке достигала ему середины бедер. – Ты можешь меняться по своему желанию?

Стелле достаточно было кивнуть мохнатой головой или дернуть ушами, но тут она почему-то вновь стала человеком – маленькой девочкой с растрепанными светлыми волосами, оказавшейся теперь совсем нагой.

– Интересно, – повторил мужчина, оглядев ее с головы до ног.

Он сделал совсем легкий взмах рукой, ни к кому конкретно не обращаясь, и другой мужчина, до этого говоривший с ним, мгновенно оказался рядом, с какой-то тканью в руках.

– Держи, – улыбаясь, произнес Катон. – Надень, иначе совсем замерзнешь.

Стелла покорно надела плащ.

– Ты не голодна? – непринужденно продолжил мужчина, помогая ей поплотнее запахнуть плащ. – Мы как раз заметили очень крупного оленя. На ужин – самое то. Что скажешь?

Стелла не знала, что сказать. Она, укутавшись в теплый плащ до самого носа, смотрела на мужчину перед собой и не понимала, что делать. Позади было что-то, что могло напугать ее, с медным запахом, который приносил ветер. Впереди – размытые за туманом пейзажи просевших, полуразрушенных домов и поваленных деревьев, а также люди, которые внимательно следили за ней. Их лошади, состоявшие из подрагивающих теней, нетерпеливо взрывали землю копытами, громко отфыркивались и мотали головами.

Ей следовало отказаться. Сказать, что как-нибудь справится сама. Но она смотрела Катону в глаза, видела его широкую, расслабленную улыбку, откуда-то знала, что он не навредит ей, и потому кротко кивнула, соглашаясь на предложение.

Катон протянул руку, и девочка взяла ее, очень тихо сказав:

– Меня зовут Стелла.

– Приятно познакомиться, Стелла, – бодро произнес он, за руку ведя ее к одному из коней. – Добро пожаловать в Дикую Охоту.

Первое время она действительно думала, что боги послали Охоту ей на помощь.

В мире, в котором они жили, творился настоящий хаос. Чудовища выползали из-под земли и нападали на всех, кто не мог оказать достойное сопротивление. Крылатые твари заслоняли собой небеса и отрывали от земли тех, кто не был достаточно быстрым, чтобы убежать. Откуда-то появившиеся города, деревни и храмы рушились и возвращались к своему первоначальному состоянию, сгорали в огне и хоронили под собой многих несчастных, не успевших выбраться. Ветер приносил стенания раненых и умирающих, язык тварей, который Стелла не понимала, звук дождя из крови, окроплявшей поля, треск погребальных костров и заверения в том, что этот мир сдастся так же, как сдались остальные.

Но Стелла почти не обращала на это внимания. Центром ее искаженного мира стала Дикая Охота, которая странствовала по всем землям – видимым и невидимым – и могла оказаться там, куда другим путь был закрыт. Холодный ночной ветер трепал ее шерсть, когда Катон, Иан и другие Охотники учили волчицу выслеживать и загонять дичь, мышцы крепли, пока она преодолевала многие лиги вслед за тенями Охоты, а окружающий мир рушился и создавался заново.

Один раз, когда они оказались на выжженных чьим-то жестоким огнем земле, полной серого песка и пепла, Катон спросил у нее:

– Ты знаешь, почему все было именно так?

Большую часть времени вне лагерей, которые они устраивали в различных точках мира, Стелла проводила в обличье волчицы и потому просто помотала головой из стороны в сторону.

– Здесь была Башня, – продолжил Катон, раскинув руки, будто хотел разом охватить всю мертвую землю, простиравшуюся на многие лиги вокруг. – Очень сильная Башня, которая несколько месяцев удерживала Третьего. Ты ведь знаешь, кто такой Третий?

Мужчина впервые заговорил о нем, но Стелла откуда-то знала о Третьем сальваторе и раньше, и потому кивнула, подойдя ближе и коснувшись хвостом ноги Охотника.

– Башня пыталась забрать у Третьего его магию, – продолжил Катон, потрепав ее по голове. – Долго и отчаянно, но он отказывался так просто расставаться со Временем. Он боролся столь отчаянно, что из-за этого само время этого мира исказилось. Ты знаешь, сколько прошло с той минуты, как мы все оказались здесь, до той, когда мы нашли тебя?

Стелла действительно не знала и продолжала благодарить богов за то, что они уберегли ее от этого знания. Шестое чувство подсказывало, что она просто не выдержала бы этого.

– Несколько месяцев, – жестко произнес Катон, убрав руку с ее головы. – Третий был захвачен Башней сразу же после того, как оказался здесь, и он несколько месяцев боролся с ней так, что это отразилось на всем мире. Тебе, возможно, показалось, что прошло всего пару часов, может, даже минут, но на деле прошли месяцы. Время исказилось настолько, что почти никто этого не понял.

Стелла и представить не могла, что все настолько серьезно. Она и впрямь думала, что прошло не больше пары часов, и не понимала, как можно было не заметить подобного изменения. Разве способна существовать столь мощная магия, меняющая абсолютно все?

Исключением был Катон, но Стелла уже давно не относила его к простым смертным. Дикая Охота была легендой, ранее странствовавшей под разными небесами, но ныне застрявшая здесь, как и все, кого Герцог-Карстар сумел проклясть с помощью хаоса. Об этом девушке рассказал Катон, когда обучал ее устройству миров.

Мужчина учил ее истории, которая была известна ему, культурам других народов, обращениям к различным людям; лишь языки совсем не давались ей. Стеллу это расстраивало, ведь Катон был очень умным и умел найти подход к любому человеку на любом языке. Чаще он, конечно, находил конфликты и драки, но Стелла ни за что на свете не стала бы осуждать его за это. Он был вождем Дикой Охоты, существом, лишь внешне напоминавшим человека, и ему было дозволено то, что для простых людей было бы безумством и преступлением. Катон был одновременно всем и одним-единственным, кто имел право на многое, в том числе на то, чтобы говорить о Третьем сальваторе, не боясь его.

До Стеллы доходили слухи, что Омага – столица страны великанов – активно восстанавливается. Несколько раз Катон навещал ее, но никогда не брал с собой волчицу. В это время она обычно оставалась в лагере, скрытом от глаз непрошеных гостей магией Катона, охотилась в ближайших лесах вместе с остальными или просто коротала время, надоедая Иану своим существованием.

Охотники относились к ней с подозрением, но принимали исключительно из-за приказа Катона. Стелла не понимала, в чем ее вина. То ли Охотникам просто не нравилось, что среди них есть девушка, то ли они считали, что она каким-то образом обманула Катона и заставила принять ее в Охоту.

Но она ни за что не смогла бы даже подумать о том, чтобы обмануть Катона. Он спас девочку от тварей, которые, как оказалось, рыскали возле того селения и не напали на нее лишь из-за того, что Охотники оказалась рядом. Он воспитал ее как часть Дикой Охоты, научил всему, что знал сам, исключая магию и меч, говоря, что нужно уметь защищаться исключительно своими силами. Всегда был рядом и слушал ее жалобы, если Стелле приснился плохой сон, если кто-то спугивал оленя, на которого она охотилась, если у нее опять не получалось прочитать отдельные буквы, не говоря уже о словах.

Пока Катон находился рядом и заботился о ней, Стелле было все равно, что думают другие Охотники.

Ведь не просто так боги направили Дикую Охоту к ней.

– Она красивая, – вдруг сказала Стелла, бездумно крутя в руке один из кинжалов Катона.

Девушка сидела на полу его шатра, помогая чистить оружие, но делала это почти не задумываясь. Все ее мысли до сих пор оставались в Тоноаке – прекрасном ярком городе, которым управляла не менее прекрасная фея по имени Эйлау.

– Она? – перепросил Катон, отшвырнув очередное послание в сторону. Он сидел возле низкого стола, на котором высились свернутые послания – какие-то еще запечатанные или перевязанные лентами, какие-то давно старательно изученные – и периодически заменял бумагу в руках бутылкой вина.

– Эйлау, – уточнила Стелла, поднимая на него глаза. – Она очень красивая…

Эйлау была божественно красивой, но об этом Стелла боялась сказать вслух. В сравнении с феей она была лишь блеклой тенью, которую кто-то выпустил в свет. Волосы Стеллы никогда не отрастали ниже плеч, были сухими, ломкими, напоминали солому, и ей это очень не нравилось. Как, впрочем, практически все в себе: у нее были мышцы, но увидев Стеллу в первый раз, об этом нельзя было даже подумать, как и о том, что у нее вообще может быть такая же прекрасная фигура, как у леди Эйлау.

– Не привязывайся к ней слишком сильно, – бросил Катон и вернулся к посланиям, которые Охотники отправляли ему с разных уголков мира. – Мы не часто будем ее навещать.

– Я бы умерла от стыда, если бы мы ее часто навещали…

– Что?

Стелла прикусила кончик языка, поняв, что сильно сглупила, сказав об этом вслух. Но странное чувство, сплетенное из обиды, разочарования и боли, не давало покоя. Девушка не знала точно, сколько ей лет, сколько она уже с Дикой Охотой и сколько еще впереди, но сильно волновалась, изредка слушая песни странствующих (и очень смелых) бардов о прекрасных леди и рыцарях.

Она не была прекрасной леди, но отчего-то хотела, чтобы это изменилось. Стелла бы ни за что не рассталась со своим волчьим обличьем, но ей хотелось хоть на мгновение стать такой же красивой и желанной, как леди Эйлау.

– Стелла, повтори, что ты сейчас сказала.

Она сжалась, услышав его тон. Когда Катон требует – нужно исполнять, каким бы ужасным ни был приказ. Он – вождь Дикой Охоты, и имеет право на все, о чем только скажет. Перечить ему было бы самоубийством.

– Я бы умерла от стыда, если бы мы ее часто навещали, – тихо пробормотала Стелла.

– Что это значит?

– Она очень красивая…

– Это я уже понял, – перебил Катон, и по его слегка изменившейся интонации Стелла поняла, что он начинает злиться.

– Я явно не из породы фей, – еще тише проговорила девушка, пытаясь всем своим видом показать, что чистить оружие ей намного интереснее. – Они такие красивые, утонченные, сильные… И я не из вашей породы: я же человек, а вы не люди…

– И что же ты хочешь этим сказать?

«Я глупая», – едва не сорвалось с языка, но, к счастью, Стелла сумела вовремя остановить себя. Она уже не маленькая девочка, которой Катон в зависимости от настроения мог простить различные капризы. Если он сказал ей заняться его оружием, значит, она точно уже где-то провинилась. Незачем ухудшать ситуацию неосторожными высказываниями.

– Люди не хотят принимать меня, потому что я чудовище?

Катон говорил ей, что людям не было приятно, когда он появлялся у них в ее обществе. Будто Стелла была не девушкой, умеющей перевоплощаться в волчицу, а смертельной концентрацией хаоса, оскверняющей сам мир и каждого его жителя по отдельности.

Мужчина долго смотрел на нее, сцепив пальцы в замок, и Стелла с напряжением ждала, когда он скажет хоть что-нибудь. Катон редко был таким молчаливым: если не поддерживал ее болтовню, то угрожал кому-нибудь, говорил, что крики раненых и умирающих – песнь для его ушей, перемывал кости Третьему сальватору, пытавшемуся отыскать путь к затерянным под землей Энтланго знаниям. Стелла видела несколько посланий с надломанной синей сургучной печатью с изображением орла, раскрывшего крылья на фоне скрещенных мечей. Это был символ рода Лайне, под которым Киллиан из рода Дасмальто, родной брат королевы Жозефины, управлял Омагой.

– Подойди, – наконец произнес Катон.

Стелла отложила оружие и встала, чувствуя, как ноги наливаются свинцом. Катон редко воздействовал на нее магией, но сейчас наверняка хотел, чтобы она, несмотря на эту тяжесть, все же продолжала идти. Так было всегда, сколько бы Катон ни проверял ее. Только у него были ответы на вопросы, которые терзали Стеллу, и утешение, в котором она отчаянно нуждалась.

– Что я тебе постоянно говорил? – спросил Катон, посмотрев на нее снизу вверх.

– Дикая Охота всегда берет лишь лучшее, – отчеканила девушка давно заученные слова.

Это было правдой, ставшей для нее молитвой. Дикая Охота брала лучшую дичь, лучшее оружие, лучших воинов, чтобы те стали Охотниками, и лучших женщин, чтобы они удовлетворяли все их желания столько, сколько они хотят.

– Именно. Дикая Охота всегда берет все лучшее. А кто я?

– Вождь Дикой Охоты, – едва не запнувшись, ответила Стелла.

– Правильно. Я вождь, я и есть Дикая Охота, и я всегда беру все лучшее. Понимаешь, что это значит?

– Да.

– Молодец. А теперь раздевайся.

Стелла опешила, поначалу решив, что в словах Катона был какой-то скрытый смысл, которого она не поняла. Его там никогда и не было, только не в разговоре с ней, ведь вождь всегда был честен и открыт настолько, насколько это было возможно.

Наконец переборов сухость во рту, девушка осторожно уточнила:

– Что?

– Раздевайся, – спокойно повторил мужчина. – Ну же, не заставляй меня ждать.

Стелла и не подумала бы, но впервые ощутила неловкость. Ей нечего было стесняться: Катон видел ее без одежды сотни, тысячи раз, когда она меняла обличье и когда занимался ее ранами, даже мелкими царапинами и ссадинами. Он всегда заботился о ней, потому что был хорошим вождем.

Девушка бережно сняла одежду, аккуратно сложила ее и положила на край постели.

– Подойди, – сказал Катон и даже подозвал ладонью, будто Стелла могла перепутать направление.

Она подошла и почти не вздрогнула, когда широкая ладонь с длинными мозолистыми пальцами легла ей на талию.

– Феи – это пыль под нашими ногами, – вкрадчиво произнес Катон, посмотрев Стелле в глаза. – Для нас они смертны так же, как люди – для них. Всего лишь оболочка, а внутри одна гниль. Весь этот мир – лишь оболочка. Ненужная, старая, рассыпающаяся, а внутри нее – пустота. Ты – другое дело. Помни, что Дикая Охота всегда берет все лучшее.

Тогда Стелла не понимала, что толкнуло его на этот странный поступок: то ли Катон ждал, пока она наконец созреет, то ли, наоборот, устал этого ждать. Она не понимала, зачем это, и сильно испугалась, когда Катон резко поднялся и припал к ее губам жадным поцелуем, руками прижимая к себе. Многочисленные крепления и застежки на его одежде царапнули кожу, сильные пальцы впились в спину так, что наверняка оставили синяки. Жар от жаровен, расставленных по шатру, не шел ни в какое сравнение с жаром тела, прижавшегося к ней.

Стелла действительно не понимала, что сподвигло Катона на это, и даже привычное объяснение вдруг показалось ей странным. К тому же, она никогда не была с мужчиной и не знала, что делать. Некоторые Охотники – особенно те, кто лишь недавно был принят Катоном, – пытались склонить девушку к близости, но либо Стелле удавалось отбиться, либо об этом узнавал Катон, любивший жестокие наказания не хуже вина и неконтролируемой драки. После нескольких подобных инцидентов Охота уяснила, что пытаться одолеть Стеллу силой равносильно подписанию смертного приговора, и ее больше не трогали. Почти. Бывали смельчаки, которые считали, что Катон ничего не узнает, а если и узнает, то они справятся с ним. Но они не справлялись. Головы слетали с плеч раньше, чем успевали издать хоть звук.

Но самому Катону нечего было бояться: не себя же ему опасаться, в самом-то деле. Может быть, поэтому он целовал Стеллу так жадно, словно она могла в любую секунду исчезнуть. Такой соблазн был – или просто вырваться, или перевоплотиться в волчицу, но как бы Стелла не старалась, она не могла заставить себя двигаться. Что-то невидимое, чужеродное давило, лишало кислорода не хуже настойчивости Катона и делало больно почти так же, как его жесткий взгляд, направленный на ее раскрасневшееся лицо.

– Дикая Охота всегда берет все лучшее, – выдохнул мужчина, не мигая, и повалил ее в постель.

С какого-то определенного времени, когда Дикие Земли стали все реже поклоняться Дикой Охоте, Катон все чаще злился – теперь и на Стеллу, но ее он не мог отправить собирать сведения, напоминать ей о клятвах или убивать. Он забирал девушку к себе в шатер.

Поначалу проблем не было. Стелла понимала: следует держаться поближе к Катону, ведь он может защитить ее. И нужно научиться чему-нибудь, стать лучше, чем она есть, ведь Катону совсем не нравилось указывать ей, как сделать так, чтобы он был доволен. За спасение от тварей, многолетнюю защиту и принятие в Дикую Охоту – опасную, сильную, мощь которой никто не мог оспорить, – это было меньшим, что Стелла могла сделать.

К тому же, Катон называл это любовью.

Если бы ее спросили, сколько это продолжалось, девушка не смогла бы дать ответ. Рядом с Дикой Охотой время теряло свою ценность так же, как это было после Вторжения, когда Катон объяснил, как Третий сальватор воздействовал на мир своей магией. Лишь по отрывочным сведениям Стелла знала, что Омага и Элва процветают не так, как Тоноак, но неплохо держатся, поэтому Третий сальватор продолжает искать пути к затерянным в Энтланго знаниям и пытается склонить Катона к клятве, подобной обоюдоострому мечу. Должно быть, в какой-то момент у сальватора почти получилось, потому что тогда Катон вернулся свирепым настолько, что едва не свернул шею одному Охотнику, передавшему послание от другой группы, ждавшей их ближе к Инагросу. Стелла поняла, что все плохо, когда он оказался в шатре, где она разглядывала недавно найденные драгоценности, и ощутила, как от него разит вином.

Это больше не напоминало любовь, но Катон упорно твердил обратное, и девушка верила ему.

Ей было больно. Очень. Вначале Катон еще был аккуратен и нежен, что было несвойственно его натуре, но потом просто перестал пытаться, даже если Стелла просила.

– Я дал тебе все, чего ты хотела, – шептал мужчина, наматывая ее волосы на кулак и оттягивая голову назад, чтобы укусить в шею. – Все, о чем другие могли только мечтать. Охота – это сила, которую боятся и почитают. И так ты меня благодаришь?

Стелла не знала, что благодарность выражается таким образом, и начинала думать, что с ней что-то не так. Раньше Катон был ею доволен, и все ее промахи встречал со снисходительной улыбкой. У Катона проблем не было, ведь он был самой Дикой Охотой, – значит, проблемы были все же у Стеллы.

Особенно сейчас, когда в их лагере находился Третий сальватор вместе с единственным рыцарем, сопровождавшим его. Переговоры длились уже несколько часов, и Стелле было запрещено появляться в главном шатре, поэтому она послушно шаталась по всему лагерю, пытаясь найти себе какое-нибудь дело, которое займет ее.

Дела так и не нашлось, зато нашлись лошади Третьего сальватора и его рыцаря. Они были привязаны к деревьям почти у самой границы, защищенной магией Катона, но Стелла слышала недовольные шепотки Охотников: чужие кони находились слишком близко и определенно угрожали откусить кому-нибудь голову. По крайней мере, один из них. Крупный и черный без остановки мотал головой, бил копытом об землю и хлестал хвостом, выражая недовольство. Какое-то время Стелла наблюдала за ним, сравнивая с другим конем, более спокойным, щипавшим траву у своих ног, ни на кого не реагируя. Даже привязанный к дереву и оседланный, черный конь казался куда более свободным, чем она.

Теперь волчицу удерживала не столько привязанность и страх перед неизвестным, сколько магия Катона, которую она чувствовала все лучше. Стелла вот уже как несколько месяцев жила с ощущением этой магии, которая касалась ее, точно ветер, и следила, когда этого не мог сделать Катон. Если бы он хотел удержать ее по-настоящему, то заставил бы принести клятву и выпить его кровь, чтобы стать полноценной частью Дикой Охоты и навсегда перестать быть человеком. Стелла не понимала, почему он не настаивал, но была рада этому.

Катон просто злился, что Охота медленно теряла свое влияние, не выносил Третьего, возрождавшего доверие других, и Карстарса, запершего их в этом мире посредством проклятия. Никто не говорил Стелле об этом, она просто знала, как и то, что стоит лишь переждать бурю в душе Катона, чтобы он вновь стал тем, кто спас и любил ее все эти годы.

Однако что-то внутри нее скреблось, будто хотело, чтобы Стелла не ждала этого.

В детстве она ждала, пока Катон перестанет срываться на нее за беспорядочную смену обличья. В юности ждала, пока другие Охотники перестанут ей надоедать, оставят в покое и дадут спокойно заниматься своими делами. Теперь ждала, когда Катон перестанет говорить, что Дикая Охота получает только лучшее.

Поначалу Стелла думала, что это даже комплимент, но со временем поняла, что не следует верить комплиментам Катона: они остры, как нож, и опасны, подобно яду. Он не человек, не сигридец – иная сущность, внутри которой копилась ненависть к сигридцам, ведь именно из-за них Катон и Охота застряли в этом жалком мире.

Стелла устала понимать так много, особенно из-за того, что совсем ничего не понимала. Она узнала о мире достаточно, чтобы осознавать: ей никто, кроме Охоты, рад не будет. Даже если бы девушка осмелилась и сбежала, ей некуда было идти. Может, она и сумеет отбиться от тварей, но не от жителей деревень, крепостей и городов. Она знала, что таких, как она, называют чудовищами.

– Любуешься? – произнес кто-то за спиной. – Можешь попробовать почесать за ухом, ему это нравится.

Стелла резко обернулась и столкнулась с проницательным взглядом Третьего сальватора. Его рыцаря рядом не было.

– Смотрите-ка, – продолжил сальватор, приподняв уголки тонких губ в улыбке, – ты ему понравилась.

Стелла скосила глаза на коня: он действительно вытянул шею в ее сторону, но не для того, чтобы попытаться откусить голову. Его нос касался ее взъерошенных волос и втягивал воздух, будто чувствовал аромат, уловимый лишь им одним.