Просто будь

ПРОЛОГ. Ты есть

Я стояла на питерском перекрёстке напротив станции метро «Улица Дыбенко», пытаясь разглядеть вывеску аптеки, из которой должна забрать свои бесплатные лекарства. Перед глазами всё плыло от слез и осознания, на каком дне я оказалась: пугающий меня диагноз, сын лечится от наркозависимости, бремя ипотеки и нет работы, потому что редакция, в которой я выросла профессионально и работала за троих, ликвидировалась, не выдержав пандемии. На поиск новой нужны ресурсы, а мне хотелось только спать.

«Что ж, – ощущаю ком в горле, – прежде чем превращусь в инвалида, буду стараться как-то жить, а потом продам квартиру и уеду куда глаза глядят, с билетом в один конец… Прости, Вселенная, сегодня у меня что-то не получается быть сильной»…

В кармане «булькнул» смартфон. Я вытерла слезы воротником рубашки, взглянула на экран – сообщение от Паскуаля. Кисть задрожала сильнее – та самая «деревянная» левая рука, которую невролог полгода назад сделал официальной частью моего жуткого диагноза.

С итальянцем по имени Паскуаль случилась история три года назад, завершившаяся разрывом, но он все-равно продолжал мне иногда писать.

Невольно вспомнила наш последний день в Пьемонте. Залитый солнцем дом, запах кофе и его руки, сжимающие мои.

– Мила, ты бы хотела стать моей женой? – спросил он тогда.

Несколько секунд слушала биение своего сердца, выдохнула: «Да, Але».

Увы, тогда я еще не понимала тонкостей перевода – была уверена, что ответила «да» на предложение руки и сердца, ждала объятий, слез радости. Но вместо этого:

– А ты можешь подождать? Месяц или три?

– Что подождать? Прости, не поняла. – Недоумение мое было искренним.

– Ну… мне нужно время, чтобы окончательно выбрать между тобой и Натальей.

Сначала я ошарашенно смотрела на него. А потом меня настигла такая ярость, что на ее энергии я, кажется, могла бы долететь до Петербурга без самолета. Словно убеждая себя в реальности происходящего, вколачивала вещи в чемодан со словами: «Он предложил мне встать к нему в очередь и подождать»!

Весь путь до аэропорта кричала, что он чудовище, что такого цинизма ещё не было в моей жизни. Паскуаль, почти не мигая, смотрел на дорогу. В аэропорту я выдернула из его рук чемодан и унеслась вглубь аэровокзала.

Я улетела в Россию с твердым намерением вычеркнуть его из памяти. Но он не дал мне его забыть.

Именно теперь, когда я, как больная волчица, хотела исчезнуть, скрыться от всех, он шлет смс: «Мила, я сделал визу. Прилетаю 23 сентября. У меня серьезный разговор к тебе».

«Как ему удалось сделать визу при закрытых границах? И какой серьезный разговор, если не виделись три года? Наверное, решил тоску развеять» – скептически подумала я, и, присев на бордюр, медленно набрала: «Ок, приезжай, покажу тебе город. Но не больше трёх дней. И жить я буду дома».

В ответ: Ok. Ti voglio bene… («Я тебя люблю»).

Эта фраза так диссонировала с той «войной», на которой я находилась, что я не сдержалась и нажала на микрофон:

– Сейчас я кое-что скажу – и у тебя исчезнут все иллюзии на мой счёт, – намеревалась обрушить часть своей тяжёлой ноши на мужчину, который, похоже, собирался связать свою жизнь с моей, не зная обо мне всего.

– У меня болезнь Паркинсона, – сдавленным голосом произнесла я. – Так что прежде чем умереть, я буду долго мучаться. И ещё… у меня ипотека, нет работы и сын лечится от зависимости. Понятно?

В ответ – тишина. Прошло, наверное, секунд двадцать. А потом:

– Ты поправишься в Италии, – хрипло сказал он. – И для меня не имеет значения твоя болезнь. Ты есть. Это главное.

И заплакал…

Миг – и в моём сознании перевернулся мир: прямо сейчас Бог мне подарил Мужчину, о котором я столько лет грезила…

Как из прорвавшейся плотины, безудержно полились слёзы… Я стояла на перекрёстке у станции метро с телефоном в дрожащей руке и никак не могла успокоиться… Спешащие по своим делам люди бросали на меня сочувственный взгляд и терялись в фойе метрополитена. Они, наверное, думали, что я в отчаянии. Но я плакала от невероятного облегчения. Будто меня, обессиленную, подхватил кто-то и сказал: «Не бойся, я с тобой».

Глава 1. Сторонние люди не посторонние

Это была действительно невероятная помощь Вселенной. Еще с юности я начала понимать – случайных людей не бывает. Каждый человек, проявивший участие в твоей судьбе, является важным элементом связующей нити, которая тянется из далекого прошлого, чтобы поддержать тебя в настоящем

В 17 лет я искала не просто профессию – я искала себя. Не зная, кем быть, я выбирала проще: туда, где легче сдать экзамены или… романтику. Но рука Вселенной уже подобрала цепочку из «почти случайных» встреч, которые направили меня туда, где я действительно могла быть собой. Первая из них – наша суховатая, серо-пыльная, всегда строгая «классная». Мы её недолюбливали. А она однажды дала мне совет, который мгновенно меня профсоориентировал.

***

Быстро спускаюсь вниз по школьной лестнице в буфет, чтобы успеть купить мой любимый сочни. Последний раз! Потому что конец школе! Замечаю внизу нашу «классную»: поднимается по лестнице, суховатая и высокая. Одежда на ней менялась с серого на темно-серый в зависимости от сезона. Голос и мысли были примерно тех же оттенков. Например, ее классическое: мальчишкам, которые на перемене убегали в центр поселка за мороженым и опаздывали на урок, она предсказывала, что вот «сейчас на этом пятачке вы мороженое покупаете, а потом там же будете у пивного ларька часами стоять». Боюсь, у кого-то сбылось. Наверное, у нее был печальный опыт, который запал в душу. Однако мне, к счастью, повезло: ее совет-предсказание было позитивным.

– Софья Ивановна, – останавливаюсь перед ней, – здрасте ещё раз, скажите, а если я выбираю профиль «русский, литература», то на какую специальность могу поступить?

Выпускные экзамены через месяц, но сообщить комиссии о том, какие предметы я буду сдавать в качестве профильных, нужно заранее. А у меня на этот счет в голове опилки – на кого мне учиться, в какой вуз поступать… фффф. Мама молодец, не навязывала мне «свое» моё будущее, говорила только – закончи хотя бы техникум.

В общем, я придумала идти «от обратного». Сейчас мне нужен просто хороший балл. А как его получить? Сдавать те предметы, которые мне более-менее проще сдавать. Значит – русский-литература или история-география, а может, химия-биология…?

– На журналиста, редактора, корректора, – по-моему, твоё. – Сказала, и пошла дальше.

Вот, посмотрите-ка, она знает меня лучше, чем я саму себя. А ведь мы её обижали, недооценивали. Простите, Софья Ивановна…

Спасибо, Софьиванна! – радостно пересчитываю оставшиеся ступеньки и влетаю в буфет. Она права! И я приняла решение – буду редактором. Ну… или корректором для начала. Журналистику еще долго боялась.

Однако через полтора месяца, получив хороший балл на экзаменах, меня вдруг переклинило. Я передумала идти на филологический. Мне захотелось романтики, моря и ветра. И чтобы разные города смотреть, а может, и страны… Кстати, это был мамин посыл – однажды она мне рассказала, как романтично было в ее юности работать в стройотрядах, осваивать целину (то есть пустынное место), жить в бараках и после работы танцевать на дискотеке. Тут тебе и физический труд, и любовь-морковь.

Я отправила запрос в мореходное училище, которое находилось в Украине, г. Николаев. В ответ мне пришел вызов с перечнем документов для поступления на специальность «бортпроводница». И что самое непостижимое, все эти документы я должна была заверить в районном отделении коммунистической партии! Какая забота о подрастающем поколении!

Мои документы и характеристики принял в г. Бахчисарай первый секретарь райкома партии. Посмотрел их внимательно и сказал:

– Судя по этим документам, вам больше подходит филфак, почему идете в мореходное?

– Ну, – смутилась я, не подготовленная к вопросу, – интересно, романтика…

– Вот что, – закрывая папку, сказал, – подумайте неделю, и я подумаю, что вам предложить. Приезжайте в следующий понедельник.

Я вышла на улицу и зажмурилась от яркого света. Весна рождала лето, ошалевшие от майского тепла птицы пели хором каждая на свой лад. Моя душа облегченно ликовала – такой серьезный начальник взял на себя беспокойство найти для меня «место под солнцем». Мне, конечно, нетерпелось поскорее подать документы в вуз и уехать от родителей, которые то ругались между собой, то со мной. Но что поделать, надо ждать.

В следующий понедельник я пришла в райком партии, как назначил мне первый секретарь. Жду в холле у окна, когда он освободится. Волнуюсь, но больше всего обуревает любопытство, как перед получением подарка, – плохого же точно не будет. За окном, несмотря на утро, уже звенит зной. Я заметила, что когда становится очень жарко, воздух начинает так тонко-тонко звенеть – ззззззз....

Распахнулась дверь, из кабинета вышел седой мужчина в костюме, вытирая пот со лба носовым платком. Заметив меня – в коротком платьице, темно-русые волосы по плечам, – приостановился, одобрительно кивнул, указывая на дверь, – мол, дерзай, молодёжь!

– Спасибо! – шагнула я вперед и заглянула за дверь. – Можно?

– Да-да, входите!

– Доброе утро, я Людмила, за документами…

– Ааа…добрый день, Людмила. Сейчас пойдем с тобой в редакцию. Здесь, через дорогу. И никакой мореходки, понятно? – вот так сразу и определил меня на «место под солнцем».

Я кивнула, радуясь такому неожиданному счастью: редакция! Вот это да! А кем? Словно услышав мои мысли, он продолжил:

—Там надо заменить корректора. Месяц поработаешь, если понравится – продолжишь, работы много, коллектив хороший. Идем!

Мы спустились по лестнице, вышли на улицу, и через 5 минут уже были на месте. Это была редакция газеты «Слава труду». Коммунистическая, естественно. Нас встретили редактор Павел Михайлович и ответственный секретарь Михаил Павлович (подумалось: почти как из повести Гоголя). Среди трех важных мужчин чувствовала себя тоже важной персоной.

– Вот, оставляю вам свою подопечную, – после рукопожатий сказал первый секретарь. – Если что не так, дайте знать. Но девушка грамотная, думаю, справится. Верно, Людмила?

– Спасибо, Вы не пожалеете, – ответила я и покрылась пятнами.

– Вот и хорошо, – тронув меня за плечо, сказал он и вышел за дверь, оставив меня с двумя «персонажами Гоголя», одного из которых (редактора) я больше не видела, а вот МихалПалыч стал мне наставником.

Редакция состояла из пяти человек плюс я. Все «старички», 40-50-летние, так что меня и обучали, и баловали. Месяц я проработала корректором и потом, до следующего лета, – корреспондентом. Было очень интересно и ново, и весело. Я должна была собирать информацию по колхозам: надои, посевы, урожаи, планы – выполнили-перевыполнили, пятилетка за 4 года, ура-ура и т.д. Потом от руки писала заметки, отдавала машинистке на печать, та относила МихалПалычу, и он кричал из кабинета: «Людочка, иди, будем править!»

В конце дня, расставаясь с моими взрослыми коллегами, я начинала с нетерпением ждать следующего дня и уже точно понимала, кем буду. Удивительно, а ведь могла оказаться в мореходном… Хм, почему сложилось именно так? Рука Бога приводит к нам определенных людей? Или мы сами выбираем их? Учительница, секретарь райкома, коллеги… Одни указали мне этот путь, другие помогли укрепиться в желании продолжать идти по нему.

Забегая вперед, скажу, что в трагедии с сыном участие сторонних людей сыграло решающую роль. И ни один из них не был лишним. Они, прежде мне незнакомые, кто словом, кто делом прокладывали нам путь к спасению. Мы осозновали по деталям, знакам, фактам, что нас сопровождал Бог посредством этих людей.

***

К следующему лету мои коллеги, так полюбившие «растить» меня, окончательно поверили в мой гений. Они упаковали мне папки с вырезками моих статей, выписали идеальные характеристики и чуть ли не силой вытолкнули в Москву. Журфак МГУ. Моховая, 9.

Если веришь, что опоздаешь на поезд – обязательно опоздаешь. Если внутри сидит колючее убеждение, что МГУ только для «золотой» молодежи, а ты – просто средняя девочка из провинции, система тебя выплюнет.

Я шла по Москве, напевая «А я иду, шагаю по Москве…», но уверенности в себе не было. Соседками по общежитию на Шаболовке оказались девчонки со всех концов Союза. Мы вместе дрожали перед лекциями, вместе надеялись. Первые экзамены прошли как во сне: русский – «пять», литература – «четыре». Я уже видела себя в этих коридорах, уже почти чувствовала вкус студенческой жизни. Оставалось сочинение.

Я написала его на одном дыхании, выбрав свободную тему. Мне хотелось блеснуть, показать, что я не просто грамотная, а «своя», политически подкованная.

Когда вывесили результаты, я влетела в аудиторию, схватила свою работу и… замерла. На последнем листе, перечеркивая все мои мечты, красовалась огромная, жирная, кроваво-красная «двойка».

Я опустилась на скамью, не в силах дышать. Глаза застилали слезы. Судорожно листала страницы, ища ошибки в орфографии, в пунктуации – хоть в чем-то! Но текст был девственно чист от правок. Лишь в конце, там, где я рассуждала о партии, экзаменатор яростно исправил «пленум КПСС» на «пленум ЦК КПСС», а «съезд ЦК» на «съезд КПСС».

Две переставленные аббревиатуры. Ошибка не в языке – ошибка в политической лояльности. Этой «красной метки» хватило, чтобы парадные двери МГУ захлопнулись перед моим носом навсегда.

Домой возвращаться было стыдно. В общежитии я забилась под одеяло, свернулась калачиком и провалилась в глубокий сон, желая только одного – проснуться без этой тоски. И именно тогда, когда я достигла своего первого «дна», в дверь постучали.

– Люда, проснись… там тебя спрашивает какой-то мужчина с бородой.

С трудом приходя в сознание, щурюсь на нее и недоумеваю, кто может меня знать в Москве??

Сползаю с кровати и вместе с одеялом тащусь к дверям. И правда, вижу здорового бородача.

– Здравствуйте, Людмила. Я вам принес привет от тети Нины, – и протягивает мне конверт.

– Здравствуйте. Спасибо большое, – смущаясь забираю «привет», бородач прощается и уходит, я разворачиваю лист: «Люда, всё знаю, немедленно приезжай в Ленинград. Ничего не предпринимай в Москве.. Поживешь пока у нас. Целуем, ждём! Т. Нина и д. Саша».

Тетя Нина, сестра моего отца, годами знала меня только по письмам и бандеролькам. Но стоило мне оказаться в тупике на Шаболовке, как она возникла в моей жизни, словно по сигналу невидимого дирижера.

Я долго смотрела на письмо, не веря, что оно реально. Казалось, кто-то большой и мудрый наблюдал за мной и в нужный момент просто переставил фигурку на шахматной доске: «Так, в Москву тебе не надо. Тебе – в Ленинград».

Взрослея, я начала замечать эту закономерность: в самые критические моменты всегда появлялись такие «сторонние» люди. Не самые близкие, но те, кто оказывался рядом, кто корректировал мой путь. Суровая классная дама соориентировала в профессии. Секретарь райкома вовремя пресёк мечты о мореходке.. Тетя Нина. Каждый из них был рукой Вселенной.

Инсайт. Тогда, в моей юности, еще не было книги Мелоди Битти, но позже её слова стали моим манифестом.

Я поняла: не нужно впадать в одержимость и пытаться контролировать каждый поворот судьбы. Не нужно охотиться за счастьем или изматывать себя вопросами «как» и «когда». Все хорошее, что для нас запланировано, обязательно придет. Оно найдет нас само – через случайное письмо, через строгого начальника или хриплый голос в телефонной трубке. Нужно лишь капитулировать перед обстоятельствами, когда сил больше нет, и довериться течению. Направление станет понятным, а помощь будет доставлена вовремя.

Если вы сейчас в тупике – оглянитесь. Возможно, кто-то уже стоит рядом, чтобы передать вам ваш «конверт». Бог действительно любит говорить с нами голосами обычных прохожих.

Глава 2. Держаться когтями

Она сказала мне: «Не возвращайся».

– Бахчисарайский, Куйбышево! 13-я кабина, 2 минуты! – звонким сопрано объявила оператор московского Главпочтамта. Подхватив сумку с колен, я побежала в конец зала, влетела в кабину:

– Алё, мам?

– Люда! Ну наконец-то… Как ты, какие новости?

– Такие… – собралась с духом. – По сочинению – «два». Перепутала съезд КПСС с пленумом ЦК… Надо было сто раз перечитать…

На том конце провода пауза… потом – вздох:

– … Ясно. Ну, что делать… Жаль, конечно, снова год терять…

– Меня тётя Нина в Ленинград зовёт…

– Зачем??

– Не знаю. Говорит, могу пока у них пожить. Наверное, не просто так. Может, есть какие-то мысли… Я поеду? – спросила с надеждой, зная, что мама и тётя друг друга недолюбливали.

Тётя Нина всегда казалась мне немного чужой на фоне маминых сестёр. Да и это не удивительно – отец был к нам, ко мне и моим двум братьям, почти равнодушным. Я так и не "познакомилась" с ним, знала только две его стороны: молчаливый – когда трезвый, и монолог с нецензурной бранью – когда пьян.

И лишь однажды, уже разведясь с мамой, он приехал ко мне в Ленинград, и я заметила другие его качества: скромность, застенчивость…и даже интеллигентность. Захотелось узнать его лучше, поговорить, но – не получилось. Он уехал, и больше мы не увиделись.

Папа, если ты можешь слышать мои мысли… Я думаю, ты любил маму. Просто, возможно, не чувствовал взаимности, поэтому и ревновал… и на этом фоне тебе было не до нас. Мне жаль, что мы друг друга так и не узнали по-настоящему. Но я гордилась тобой, когда ты на своём автобусе возил всех соседей и нас на море. Я уверена, ты был хорошим, порядочным и честным человеком.

На моё «Я поеду?», как я и ожидала, мама возразила:

– Сначала приезжай домой. Деньги на билет есть? Телеграфируй, как купишь.

– Хорошо. Пока. Целую, – я повесила трубку и вышла из кабины.

На улице было чудесно – ранний, тёплый вечер, в воздухе ощущался аромат свежей выпечки… Ммм… может, сочни пекут?

Я пошла к метро через старый зелёный парк, где играл оркестр, кажется, вальс. Атмосфера уюта, как в Крыму у моря… Кое-где на деревьях уже желтели листья – значит, скоро моё 19-летие. Второе лето после окончания школы, а я всё ещё не студентка… «Всему своё время», – говорила мама.

Щурясь на нежное осеннее солнце, мысленно представляла себя в Ленинграде. Какой он? Тётя Нина писала, что очень красивый.

В поезде на обратном пути домой я ни с кем не разговаривала, лежала на верхней полке, спускаясь только в туалет. Думала о своём будущем. Вспоминала старинный особняк факультета журналистики МГУ, его огромные прохладные аудитории в виде амфитеатра… магическое пространство, в которое у меня был шанс войти…

Крым привычно встретил бархатно-ароматными объятиями. После московских масштабов наш посёлок мне показался крошечным, и я физически ощутила, что мне уже тесно, я хочу в большой город. Убеждать в этом маму не пришлось – почти сразу мы стали собирать меня в Ленинград.

– Только страшно вас с отцом оставлять. Вы всё время скандалите. Разводитесь уже, живите порознь. Всё детство мы с Максимом (мой брат, к сожалению, покойный) слушали это всё… Пусть хоть Артёмка растёт спокойно.

Мама, вздохнув, кивнула, мол, да, надо.

Тёма родился, когда мне было 16. Третий, поздний, самый обласканный мамин ребёнок. Я брала его с собой на встречи с подругами. Он слюнявил мне плечо и кряхтел как медвежёнок.

Пока мы упаковывали чемодан, Тёма смотрел мультик про Винни-Пуха и заразительно смеялся, когда тот падал с дерева:

– Мишка очень любит мёд… Бум! … Почему? Кто поймёт? … Бум! … В самом деле – почему? … Бум! … Мёд так нравится ему? … Мааамааа! – Винни-Пух свалился в колючки.

Брат заразительно смеётся. Мы хохочем с ним вместе.

Что ж, вещи собраны. Можно расслабиться. Мама протягивает конверт:

– Здесь письмо для тёти Нины. Я ей немного рассказала о тебе. Мы ведь не общались – так… лучше.

– Окей, – я убрала конверт во внутренний карман куртки и подсела к Артёмке, подумав с упрёком: «Наверняка все мои недостатки расписала».

Я, конечно, ещё та дочь – скорпион. Ей от меня доставалось, да и мне от неё тоже. Как старшая, я и отвечала за всех.

На железнодорожной станции в Бахчисарае мы, встречая мой поезд "Севастополь – Ленинград", за 3 минуты стоянки едва успели найти нужный вагон и забросить багаж в тамбур. Тут же быстро обнялись и мама сказала:

– И не возвращайся, поняла?…

– Угу… – слегка удивившись ответила я и поднялась на ступеньки вагона.

И вот снова поезд, стук колёс, мелькание пейзажей за окном. Еду в Ленинград. С какими целями – не знаю точно. Поступать на дневное поздно, на вечернее или заочное – общежития не дадут… Надежда только на тётю Нину, на её идеи. Смотрю на своих старых соседей. "Наверное, будут храпеть". Засыпаю прямо в джинсах. «Ночь-день – и уже приеду».

Проснулась в отличном настроении. Душа моя ликовала – я еду в красивейший город строить своё будущее. Оно будет прекрасно. Вся жизнь впереди!

Набирая кипяток для чая, познакомилась с ленинградкой лет 30-ти, которая сразу взяла меня под опеку, не оставляла ни на минуту, рассказывала о любимом ею городе, о своей юности и расспрашивала о моей жизни в Крыму. Мы сидели на откидных стульчиках в коридоре и болтали, болтали. Незаметно прошёл день и, подъезжая к Московскому вокзалу г. Ленинграда, я уже чувствовала, что мой дом точно будет здесь.

Паровоз, замедляясь, бесшумно подтягивал за собой вагоны… Попрощавшись со всеми, я перетащила по очереди свои сумки на платформу. Высокая, худая, в джинсах и красной "дутой" модной куртке, смотрела на людей, спешащих к выходу, и крутила в голове мамино "не возвращайся".

Классное напутствие, кстати. Помогало мне в трудных ситуациях держаться "когтями", потому что Питер, известное дело, проверял на прочность. И, наверное, половина девчонок из общежития, в котором я жила, вернулись домой, не выдержав то ли тяжёлых условий работы, то ли климата… скорее всего, и то, и другое.

А мне после жаркого Крыма нравился прохладный ветер, морозная зима и весь этот уникальный питерский стиль, когда переливающееся свинцовое небо нависает над пастелью фасадов зданий.

Каждый день, выходя из метро рано утром в центр города, я восхищённо «обнимала» Невский проспект и Казанский собор, Спас на Крови и Адмиралтейство, Арку и Дворцовую площадь. Днём работала, вечером училась, и не уставала. Мне нравилось всё, потому что впервые я почувствовала, как это классно самой управлять своей жизнью.

***

На платформе я стояла уже минут 5, но никто не подходил ко мне. Я уже начала искать в сумке адрес тети Нины, чтобы сказать его таксисту, как услышала позади себя:

– Вот, наверное, в красной куртке. Люда, ты? – пара – высокий и широкоплечий дядя Саша и стройная невысокая тетя Нина, заметно похожая на отца, подошли ко мне приветливо улыбаясь.

– И это весь твой багаж? – удивился дядя Саша, подхватывая в обе руки большой чемодан, огромную сумку и такой же рюкзак, – ты к нам всего на 3 дня?

– Здрааасте, – улыбаюсь, – не знаю, как получится.

– Не смущай девушку, – беря меня под руку, сказала тетя Нина, – он всегда шутки шутит, привыкнешь. Привет, – обнялись. – Как доехала?

Мы сели в трамвайчик и двинулись по Лиговскому проспекту в сторону Купчино. Поскольку уже было темно, я увидела только очертания зданий, а уж само Купчино, пока мы шли пешком к дому, совсем не впечатлило. Жилые дома и дворы, ничего особенного. Заходим в подъезд, тетя Нина растегивает плащ, обмахиваясь носовым платком, и я замечаю, что она беременна.

– Поедем в центр, ты увидишь настоящий Ленинград, – сказала, проворачивая в замке ключом.

Дальше меня ждали ещё два сюрприза: маленькая однокомнатная квартира и… полуторогодовалая Настя в гипсовых распорках на обеих ножках. За ребенком смотрела соседка, которая, как только мы вошли, поздоровалась и тут же попрощалась, скрывшись за входной дверью.

«Зачем же тетя Нина позвала меня к себе, если у них и места нет, и ребенок маленький?»– оглядывая фотографии на стенах, подумала я.

– Гавава баит! («голова болит»), – сказал ребенок.

Родители расхохотались…

Дальше душ, ужин, и – "утро вечера мудреннее", под Настину болтовню я сразу провалилась в сон. Кресло-кровать в коридоре в маленькой квартирке с ребёнком и беременной женщиной – "этого лучше маме не говорить".

Следующим вечером меня оставили в няньках на пару часов. Я развлекала Настю игрушками и вспоминала слова тёти Нины, что и она когда-то приехала одна, но ни родственников, ни знакомых не было. Всё сама. Вот и квартиру получила. Правда, название у неё странное – служебная… И за то, чтобы жить в ней, они по утрам моют подъезды.