Динка-малинка

– Получается, я хорошая? Даже если грязная и ссусь? – спросила девочка вслух.

– Ты хорошая, ты нам помогаешь, – отозвались кусты.

«А вот интересно, – задумалась Динка, – вон, мамуша же хорошая. Но почему-то она никогда не собирает ягод: ни наверху, ни внизу, ни перед собой. Почему она не помогает ягодкам? Почему она не защищает их от бати, когда он ломает и топчет кусты? Хотя… хватит и того, что она сама их не ломает… И нас не колотит. Никогда не колотила, как это делали Машка или папка. Но Машка тоже помогает малине, пусть и лупит нас с Савкой иногда, но малине-то помогает! Хотя Машку ещё можно пережить – у неё длинные ногти, она боится их сломать. А вот батя может треснуть непонятно за что. Только вот он не пойдёт тебя вытаскивать из-под кровати или из малины, в отличие от Машки. Ещё когда у папки хорошее настроение, он может сходить на базар и купить газировки. И шанхайки он купил розовые, на вырост, и теперь можно не донашивать шанхайки Савки, которые чёрные… Боженька, пусть батя всегда будет добрым… Или хотя бы меньше злится. И пусть малина не спеет так быстро, а то столько ягод пропадает».

* * *

– Доча! Доча! Динку не видели? – вдалеке послышался голос матери.

– Да в малине она, – ответил Мишка.

– Опять не расчесалась, – доложил Савка.

Динка выползла из кустов и устремилась на голос матери. Стараясь не помять завёрнутые в подол ягоды, она со всех ног пронеслась сначала между грядками, а затем между мальчишками, ковырявшимися в ржавом велосипеде. Девочка с трудом открыла дверь в тёмные сени и прошмыгнула на кухню.

На полу теснились пять ведер парного молока, а на столе уже вовсю гудел сепаратор. Мать стояла спиной и напевала себе под нос песню о девочке Катюше. Динка какое-то время тихо наблюдала за ней со стороны. Поверх серых старых носков на ногах матери красовались яркие синие резиновые тапочки. Юбку из выцветшей коричневой ткани прикрывал потрёпанный фартук, рукава тельняшки были закатаны до локтей, а длинная чёрная густая коса спрятана под белый платок.

Женщина черпала пластмассовым ковшиком парное молоко и выливала его в чан сепаратора. Молоко, как говорила мать, нужно «прогнать» тёплым, иначе сепаратор забьётся жиром, а папке будет лень разбирать и чинить этот шумный агрегат для сметаны.

– Мамочка! Мамуша! – Динка потянула мать за подол платья.

– Господи, доча! Опять напугала! – вздрогнула женщина и присела. От неё пахло молоком и травой – корова Майка, видимо, снова нализала платок матери во время дойки. Тёмно-карие глаза прищурились, отчего в уголках глаз на смуглой коже показались мелкие морщинки.

– Мамуш, я собрала малины тебе. Но только тебе, не бате, не Савке, не Мишке и тем более не Машке. Съешь скорее. – Динка, придерживая подол с малиной, протянула на исцарапанной пухлой ладошке несколько ягод.

– Руки мыла, малиновая девочка? – мать придвинулась к дочери.

– Конечно, мыла, с утра помыла с мылом, а то глисты же будут, если не помоешь. Ягоды чистые, дождь их помыл вчера, а я выдула жучков. Смотри, самые красивые для тебя.

– Сама бы кушала, доча. Ну давай тогда, покорми меня.

Мать открыла рот, а Динка, аккуратно привстав на цыпочки, отправила несколько ягод матери в рот.

– Динка-Малинка кормит мамку малинкой. – Мать прожевала ягоду, чмокнула дочь лоб и встала.

– А меня? – сзади послышался громкий голос отца.

Динка резко оглянулась и съёжилась. Отец скорчил смешную рожу и почесал волосы под серой кепкой.

– Ну давай… Ам, ам, ам. – Он присел на корточки рядом с девочкой. Его голубые глаза искрились, по загорелому лицу с отросшей за несколько дней щетиной расплылась белоснежная улыбка. – Руки мыла? А то глистов принесёшь.

– Мыла… – дрожащими пальцами Динка протянула ягоду и положила отцу в рот.

Он резко поморщился, а девочка медленно отступила на шаг назад.

– Фу-у-у, с жуком-вонючкой попался. – Он обтёр рот рукавом засаленной рубахи, а затем крепко обнял дочь и притянул для поцелуя. Шершавая щетина больно уколола щёку, а оставшиеся ягоды в подоле раздавились. Спустя пару секунд он отпустил Динку. Она неловко поправила подол платья, встряхнув ягоды.

– А этот-то, пастух наш, сегодня… – выпрямился отец и обратился к матери, но та жестом показала, что не слышит из-за сепаратора, и ему ничего не оставалось, как пройти в зал и включить телевизор.

Динка вскочила на стул около стола и вывалила помятые ягоды на изрезанную блёклую клеёнку, а потом спрыгнула и хотела пуститься наутёк, но её остановила мать.

– Молока хоть попей, не ела же ничего! – крикнула она под жужжание сепаратора.

– Я малины наелась, – бросила девочка и убежала в огород, где вчера забыла куклу Лысуху.

– Сама в малину превратишься скоро! – сказала мать закрытой двери.

Когда-то Лысуха была красивой, пока Динка не стала чесать её каждый день. Вскоре волос на пластмассовой голове почти не осталось, проплешины засверкали на висках и на лбу Лысухи, отчего кукла приобрела очень жалкий и потрёпанный вид.

«Вот бы у Лысухи снова отрасли волосы… Я бы их больше не чесала, – замечталась Динка, расположившись с куклой в тени черёмухи рядом с домом. – Дура эта Машка, привязалась со своими расчёсками. Себе-то аккуратно чешет, а мне постоянно дерёт волосы. Ведь облысею из-за Машки скоро. Не хочу быть, как Лысуха, пусть лучше так».

– А я уж думала, ты забыла про неё… – зашелестела черёмуха. – Потому постаралась укрыть Лысуху от дождя, чтобы краска на её лице не облезла. Но не кидай её больше.

– Не буду… Я всего разок её оставила… Ну или два.

Она раздела куклу догола и вынесла поближе к цистернам с водой, чтобы Лысуха стала тёплой и позагорала, как это делают красивые девушки в американских фильмах с дурацким гнусавым переводом. Савка обычно смеялся и говорил, что переводчик «наелся козявок», но Динка знала, что шутку эту он подхватил от Мишки.

Девочка не заметила, сколько времени прошло, когда внезапно её живот сильно заурчал. Это означало, что надо было снова идти за малиной и прихватить ягод и для Лысухи, пусть Лысуха и ест понарошку. Но что если все игрушки ночью оживают и кукла в обиде, что ей пришлось в дождь остаться на ночь под черёмухой? Тогда Динка покормит её днём, а ночью Лысуха слижет малину и поймёт, что хозяйка её кормила. Главное – не давать Машке выкинуть Лысуху, потому что Машка часто говорит, что кукла позорная. Но чем же тогда играть? Не плюшевыми же игрушками в пакетиках с серванта? Их мама обернула целлофаном, чтобы не запылились. Жёлтого зайца, с которым спит Динка, на улицу нельзя, только дома. А китайские пупсики все вонючие, да и маленькие они, а вот Лысуха – большая. У Лысухи большой рот, а значит, ей легче размазать ягоду по губам, как будто бы она ела.

Обычно Динка питалась малиной всё лето, так что приход осени всегда был для неё настоящим потрясением – ягод с каждым днём становилось всё меньше и меньше. Один из сентябрьских дней, когда Динка пришла с пустой кружкой домой под общий хохот отца и братьев, она не забыла до сих пор.

«Ну хоть ягодку, одну ягодку… – колотилось сердечко внутри Динки, когда она ползала среди пожелтевших листов. – Одну ягодку или две…»

В тот день кусты малины молчали, они перестали разговаривать по какой-то непонятной причине навсегда. Ни следующим летом, ни через год, ни через два – никогда Динка больше не слышала разговоров малины, остались только лишь жужжание насекомых, завывание ветра и плеск набиравшейся в цистерны воды.

Девочка не понимала, почему малина замолчала в тот день, ведь к осени Динка стала окончательно хорошей: она больше не сосала соску, больше не писалась в постель, она стала взрослой, но при этом пришла спасти последние ягодки от первых заморозков. Ведь когда батя и мальчишки придут закрывать малину от мороза, для ягод будет слишком поздно. Кусты пригнут к земле, накроют старыми фуфайками и закопают, не собрав последний урожай.

«Лучше бы побили, а то ржут, как кони! Лучше бы побили, это не так стыдно, чем когда они ржут», – пронеслось в голове у Динки, когда она поставила пустую кружку на стол, за которым обедали мальчишки и отец.

– А всё, ягод больше не будет, – отец громко отхлебнул чай из кружки.

– Садись есть, Динка-Малинка, – мать взяла девочку на руки, – а то мужики уже почти поели, а мне не с кем будет пообедать, я ж кашу собакам варила…

* * *

– До сих пор помню вкус этой малины. Я так любила эту малину… – улыбнулась Диана, облокотившись на подлокотник мягкого кресла, и слегка подвигала затёкшими ногами в белых кедах.

– А сейчас не любите?

– Сейчас не сильно, приелось. Сейчас я могу позволить себе купить любую ягоду. Когда я взрослой приезжала к родителям, создавалось впечатление, что это другая малина. Она стала другой уже на следующее лето и с каждым годом становилась всё менее вкусной. Самая сладкая малина была в августе 1994 года… Сейчас это не та малина… Да и родители уже не те…

– У вас были непростые отношения с родителями?

– Вы хотели сказать, с отцом?

– И с ним тоже.

– Я была ребёнком и не задумывалась об этом вообще. Знала только то, что когда он злой, лучше ему на глаза не попадаться.