Джек кисло посмотрел на напарницу.
– Погоди, дай угадаю… в темном переулке пафосно появилась таинственная фигура, которая принадлежит главному подозреваемому, который оказывается несчастным братом первой жертвы, который поклялся отомстить, и только поэтому выглядел так пафосно и подозрительно?
Выражение лица Джека стало совсем кислым.
– Угада-а-ала! – возвестила Кира.
– Я сейчас тебя пафосно убью, – буркнул напарник. – Благо, до твоего дома рукой подать, будет, куда труп спрятать.
– Да, я и не думала, что сестра человека, работающего в Мышиной Опере, окажется почти что моей соседкой, – растерянно кивнула Кира. – То есть, получается, Горс выбился в люди из трущоб?
– А может, наоборот? Выгнал сестричку из дома в угоду стервозной суке-жене, вот ей и пришлось искать место подешевле? – предположил Джек.
Кира покачала головой.
– Сам знаешь, в Термитнике жилье намного дешевле. Доки хотя бы не похожи на… на…
– Термитник. С термитами.
– Улей. С пчелами! – припечатала Кира. Потом посмотрела на небо.
Солнце уже почти скатилось за невысокие серые постройки, радуя жителей Рурка последними лучами.
Мэри, наверное, стоит сейчас у окна. Рисующая живет в Обители, а окна ее выходят на запад. Сейчас она видит нечто красивое. Пока еще видит.
– До полной темноты еще час, – заметил Джек. – Где тут в твоей помойке нормальная закусочная?
– Это у тебя помойка. И вечно воняет дерьмом.
– Это глина!
– Тебе так только кажется. Если глина воняет дерьмом, значит, она и есть дерьмо.
– Зато у меня зимой не обледеневают двери до такой степени, что выйти невозможно! Сколько раз мне приходилось тебя выковыривать из дома?
– А нечего выковыривать было. Может, я хотела себе внеплановый отпуск устроить?
– Угу… отпуск. В доме без водопровода. Сосульки бы облизывала?
– Тебе какое дело, что бы я там облизывала, а? На Черной Улице есть закусочная. Можешь туда сходить, а я пока домой наведаюсь. Надо кое-что сделать.
Джек улыбнулся так сально, что его напарница с точностью до слова смогла определить его следующую реплику.
– Собираешься увеличить декольте? Давно пора! Еще не все твои сиськи рассмотрели! – радостно возвестил он.
Кира поправила платье, приподняла грудь, подмигнула напарнику и, так ничего и не ответив (зная, что в противном случае они так до глубокой ночи проспорят), отправилась домой.
Джек, усмехнувшись, повертел головой и найдя указатель, двинулся в сторону Черной Улицы.
Призрачные Тени были раскиданы по Рурку будто фишки. Кира жила на севере, в Угольных Доках. Окраине, примыкающей к Обсидиановому Морю. Жилище Джека располагалось в Горшечном Квартале, на юге. Именно там стояла кирпичная фабрика. Там действительно пахло странно, но местные уже привыкли. Мэри жила в Обители, на западе. Близость Крематория пугала, и эта окраина была самой малонаселенной. Томас жил в Термитнике, на востоке. Нагромождения высоких, до шести этажей, бесконечно длинных домов, сплетающихся между собой в причудливых узорах, создавали глухие дворы. Темные и сырые. Но именно в такие дворики матери не боялись выпустить своих малолетних детей. Потому что в закоулках Термитника можно было встретить кого угодно.
Капитан жил в Лагуне. Небольшом районе между Термитником и Спиралью, который так и не определился: окраина он, или уже Средний Город. Знать считала Лагуну вторым (потому что вокзал не может находиться в царстве грязных бедняков!), а жители – первым.
Что думал по этому поводу Капитан – никто не знал.
Джек нашел Черную Улицу, а затем и безымянную закусочную. Он заказал рюмку вишневой наливки, сдобную булочку и розетку с крыжовниковым вареньем.
Он успел насладиться безумной и красивой сценой про то, как детектив Лорка встречает в темном переулке над очередной изуродованной жертвой темную фигуру. Фигура оказывается главным подозреваемым, Шарком Винеро. Шарк рассказывает свою историю. Оказывается, первой жертвой был его сводный брат. Он поклялся отомстить. И, кажется, он сможет пролить свет на череду загадочных убийств, которые вот уже две недели безуспешно расследует детектив Лорка.
К сожалению, к тому моменту, когда герои приступили к обсуждению деталей дела, к столику Джека подошла Кира.
В ее облике ничего не изменилось. Зато в руках она держала дорожный чемодан.
Мэри
Когда закат, оранжевый, словно языки Извечного Пламени, обжигает ее полуслепые глаза, Мэри улыбается. Каждый раз, когда Призрачные Тени начинают очередное дело, все идет по одному и тому же сценарию.
Поэтому, когда Рурк обволакивает тьма, Мэри не закрывает глаза. Она не ложится спать, хотя очень хочет.
Нет.
Она напротив зажигает все свечи в доме, вытаскивает из комода ворох шелковых тканей, а еще – полотно для рисования. Она вешает полотно на стену, садится на подоконник и начинает ждать. Проходит довольно много времени, когда приходит тот, кого она ждет.
Та, кого она ждет.
От Киры пахнет недовольством, предвкушением и сдобным печеньем. Ее глаза блестят в свете свечных огоньков, а платье, кажется, опять сползло вниз.
Чемодан тяжелый, и Кира немного запыхалась, поднимаясь сюда.
Стук ее сердца заглушает фантомный гул Термитника на другом конце города. Фантомный?
Нет, Мэри видит Киру, а это значит, она еще не слепа.
– Начнем? – Кира ставит чемодан посреди комнаты, поправляет платье и идет к узенькому шкафчику в углу комнаты. Отодвигает свернутые в рулоны неудачные рисунки, и они падают с жутким грохотом. Нет. Не грохотом. Просто Мэри все слышит слишком уж отчетливо.
– Зачем это? – Мэри кивает на чемодан и слезает с подоконника.
– Твои тряпки мы уже все по нескольку раз использовали. Я подумала, что нам не хватает разнообразия, – заявляет Кира.
Она врет. Шелковые ткани не могут быть такими тяжелыми. Но Мэри все равно. У каждой Тени своя жизнь.
Кира вытаскивает из шкафчика два бокала и бутылку. С громогласным хлопком открывает вино и разливает жидкость по бокалам.
Мэри всегда покупает красное вино, хотя знает, что Кира предпочитает белое. Но Мэри – поклонница смерти, она не может купить сверкающую жидкость. Она должна пить то, что напоминает кровь.
И она пьет.
А потом стаскивает с себя всю одежду и становится посреди комнаты, раскинув руки. В одной руке у нее недопитый бокал, в другой – бокал Киры. Она чувствует себя пророком. Новой жизнью, что начинается, когда иссякает старая.