И в голове щелкнула фраза: «От таких, как я, уходят, видно, молча, без объяснений».
Может, от выпитого вчера, руки почему-то стали трястись, как будто алкогольный синдром. Мороз по коже пробежал, и стало зябко. Даже выпитый горячий чай не согрел.
В голове кружила метель, но ни одна мысль не останавливалась, летела прочь.
Я как зомби без мыслей и идей слонялась по дому, не находя места. Что такое могло случиться, что он так со мною поступил? Я ведь была готова к тому, что он помирится с женой, но чтобы вот так, молча заблокировать меня от себя? Это в голове не укладывалось.
Мне стало в доме не хватать воздуха, нечем было дышать. Я оделась и вышла на улицу, в первый день нового года, в новую стужу. Злая погода словно тоже хотела меня казнить. Холодный порывистый ветер шлепал колючими снежинками по щекам. Слезы невольно застилали глаза. Мороз пробирался за пазуху, вызывая дрожь. А ноги несли в полутьму первого вечера нового года.
Вдруг я остановилась и огляделась. Праздник и мороз никого сегодня не выпускали из своих теплых домов, у меня от холода стучали зубы, но я явно услышала стоны, которые меня остановили. Оказывается, я брела по аллее в пустом парке. Фонари горели, но особо не давали хорошо видеть, так как ветер кружил снег, который слепил ресницы. В этот момент хотелось укутаться с головой в шарф. Но, выходя из дома, я и не подумала надеть его. Я опять услышала стоны. Осмотрелась кругом, никого не увидела.
«Господи, что со мною?» И закричала:
– Здесь есть кто-нибудь?
В ответ услышала опять слабый стон.
Недалеко, за огромным тополем, прямо под фонарем, я знала, есть скамейка. Я быстро побежала к ней. На ней сидел старик в шапке и черном пальто.
– Дедушка! – заорала я. – Что с вами? Почему вы в такой холод на улице?
А у самой по щекам текли слезы.
Бесцветные глаза деда, такими они мне показались, в этой темноте, от слабого света, который лил над его головой уличный фонарь.
Дед опять застонал и тихим шепотом что-то зашептал, вой ветра не давал мне услышать его слова.
– Дедушка, в такой холод сидеть нельзя, вы замерзнете. Где вы живете? Вам плохо?
Но дед только прикрыл беспомощно глаза.
Я сунула руки в карманы, хотела по мобильному вызвать скорую. Но мобильника в карманах не оказалось, видно, так душил меня домашний воздух, что, выходя, я забыла про свой телефон и не взяла его с собой.
– Дед, ну пожалуйста, не закрывайте глаза, – орала я. – У меня даже телефона нет с собой, чтобы вызвать скорую.
Я потрогала его ледяные руки, и мне стало страшно. Я начала его тормошить, и не знаю, то ли от холода, то ли от страха, меня колотила дрожь.
Я трясла деда, а сама орала:
– Люди-и-и, кто-нибудь, помогите!
Хотя видела только пустой парк, и ни одной души вокруг. Тут дед меня взял за руку, я аж подпрыгнула от страха. Он опять что-то шептал, я приставила ухо ближе к нему и услышала:
– Детка, не бойся, оставь меня, видно, мой час настал.
Дальше я не слушала, только громко кричала, чтобы он меня хорошо слышал:
– Дед, молчи, только кивай головой, если да! Тебе плохо? – Дед не кивнул. – У тебя что-то болит? – Дед опять не кивнул. – Ты сможешь встать? – Он кивнул. О Бог мой, я обрадовалась, что он может двигаться, и давай тянуть деда за руки.
Раз пять мы пробовали подняться, наконец он встал на ноги. Я обхватила его и сказала:
– Дед, нам надо выйти из парка, сможешь хоть пару шагов сделать?
Дед кивнул, мы с ним кое-как сделали пару шагов. Хорошо, в этой части вдоль тротуара часто росли деревья; прислонясь к дереву, дед стоял еле живой.
– Ох, дедушка, так мы с тобой тут вдвоем замерзнем. Что ж мне делать с тобою? Может, на лавку вернемся, ты посидишь, а я сбегаю за помощью? – Дед кивнул. – Знаешь, нет, кто знает, что с тобой будет, пока я буду бегать. Сделаем так! – Дед открыл глаза и посмотрел на меня. Я сняла свой пуховик. Постелила на землю и сказала:
– Давай медленно садись на мое пальто, надеюсь, оно выдержит тебя, «made in Japan», должно быть крепким, заодно и проверим.
Дед не хотел садиться, что-то шептал, но я не слышала. Потом громко, командным тоном, скомандовала:
– Ты что, хочешь, чтобы я замерзла? Садись давай, пока в моем теле тепло есть. Я дотяну тебя до дороги, без тебя я не уйду, слышишь меня?
Дед оторвался от дерева, подал мне руки, и мы стали вместе с ним садиться. Усадив деда, я взялась за оба рукава своего пуховика, и, как ни странно, болоньевая сторона пальто заскользила. Медленно тяня деда по снегу, я даже немного согрелась. Дрожь прошла, но и силы тоже потихоньку иссякали. Дотянув деда до дороги, я надеялась на чудо, но улицы были пусты. Ни одной машины, ни одной души не было. В праздничный день все было закрыто. И вдруг я увидела на другой стороне дороги женщину. Я боялась, что она меня не услышит, бросила деда и быстро побежала через дорогу, крича:
– Женщина, помогите, человеку плохо там в парке!
Но увидев меня, она бросилась бежать прочь с криком:
– Полиция-я-я!
Я остановилась и поняла, что сегодня помощь можно ждать только с небес. В этот вечер впервые за долгое время осознала, как трудно стало жить. На улицах нет больше телефонных будок, из которых можно было позвонить в скорую, в полицию и пожарную. Если сейчас нет телефона в руках, ты беспомощный. Я подошла к деду, тот сидел на мерзлой земле и безжизненным взглядом смотрел на меня.
– Дед, не переживай, нам бы добраться с тобой вон до того поворота, и тогда помощь будет рядом. – И потянула за пуховик, волоча на нем деда вдоль парка, в направлении своего дома. Это был ближайший пункт с доступным телефоном.
Минут пятнадцать я его еще тянула – и вдруг увидела мерцающие огоньки машины на главной дороге. Я оставила деда, выбежала на дорогу и, расставив руки, пошла навстречу ехавшей машине. Она пыталась маневрировать заранее, перестраиваясь на встречную полосу, но я бежала туда, и машина начала тормозить.
Здоровый мужик вылез из машины, да еще с битой в руке, матеря меня по-всякому, он орал:
– Ты что, сука, делаешь?
– Мужчина, пожалуйста, помогите там на аллее дед умирает, пожалуйста, – кричала я, – ну пожалуйста, помогите!
– Тварь безмозглая, я тебе сейчас так помогу, навек запомнишь, – орал он мне в ответ. И замахнулся на меня битой.
Казалось, сейчас вместо деда хотела умереть я сама, еще громче крича, идя навстречу мужику:
– Ну убей меня своей битой, убей, гад. И пусть на твоей совести два трупа будет. Убей! Чего вылупился!
– Ты что, ненормальная? – в ответ орал мужик. Но биту опустил.
– Я как раз таки нормальная, это ты ненормальный, раз не хочешь помочь умирающему старому человеку. Езжай отсюда, трус поганый. – Подняла руки к небу и еще громче заорала: – Боже, куда мужики девались? По земле одни скоты ходят с битами в руках.
И побежала в сторону, где оставила деда.
Я не слышала, уехала машина или нет. Меня сейчас страх за деда сдавливал, словно тиски.
Когда я вернулась на аллею, дед уже не сидел, он лежал.