Повести

– Стройся! Вещи не забывать!

Вокруг поднимается суматоха. Ноэль пытается сосредоточиться на ней, но ему все время приходится глядеть по сторонам в поисках своего командира. Его товарищи уже встают в строй, и гражданские торопятся отойти, чтобы не мешать построению.

– Я вернусь, Уна…

Но из-за его смятения слова эти звучат рассеянно. Уна встает на носочки и целует его в щеку, пока он ищет взглядом свое место, а после торопится в толпу провожающих, отступивших от новобранцев.

Вдалеке нескладно начинает играть оркестр. Уходя прочь вместе с другими солдатами в сторону парохода, Ноэль бросает взгляд на провожающих, но по его растерянному взгляду Уна понимает, что он не видит ее.

От зноя здесь совсем душно. Ей нужно поскорее обратно на ферму.

Глава 2

Корабли приходят и уходят.

Остаток лета Уна почти каждое утро ходит смотреть на порт с прежнего места, бредя по колено в колосящихся травах и стелящемся к земле тумане. Для этого она встает затемно, потому что рабочий день на ферме теперь начинается еще раньше.

* * *

Туманный осенний лес поутру полнится шорохами и неясными очертаниями. В солдатской форме зябко и сыро. Винтовки им приказано держать в руках.

После краткого курса подготовки их всех отправили в грязную, безымянную местность, окруженную с одной стороны лесом, а с другой необработанными в этом году пашнями. Здесь они уже несколько дней сидят в окопах.

В лагере подготовки было иногда весело, иногда грустно, но там царил дух бравады и геройства. Его товарищи храбрились, заражая и его своим настроем.

Но здесь, слушая по ночам тишину, царящую над траншеей, или же доносящиеся откуда-то издалека звуки взрывов и выстрелов, Ноэль чувствует только тоску и неизбежность надвигающегося шторма.

Пустое, звенящее ожидание нескольких дней заставляет каждую мышцу в нем желать действия, а сердце – холодеть. Тревога снедает – он почти не спал все эти дни.

Под ногами с оглушительным хрустом ломаются тонкие веточки. Их пятеро солдат и офицер, руководящий вылазкой, и каждый как натянутая струна.

Ноэль чувствует, как все его естество собирается в тугой узел между горлом и грудью – сейчас это все, что от него осталось. Он никогда бы не подумал, что может обратиться в один сплошной клубок нервов.

Выстрел прошивает воздух совсем близко. Они тут же припадают к земле. Поблизости раздается перекличка, но слов не разобрать: язык ему незнаком. Шаги и шорохи слышны теперь будто отовсюду, и туман вокруг смыкается плотнее.

– Оружие! – шепотом командует офицер, но команда требуется только ему: его товарищи уже готовы отстреливаться.

Его пальцы так дрожат, что он еле находит спусковой крючок, а затыльник приклада никак не желает правильно упереться в плечо, – он так и не научился этому, – и внутри поднимается, подобно гигантской волне, огромное, неподвластное ему чувство страха. И он не может выплыть.

Его товарищи стреляют. Офицер – вот он, прямо около него.

– Стреляй! – цедит он. – Ноэль!

Ноэль утирает пот, а шаги и голоса, кажется, все приближаются, и по ним уже стреляют в ответ. А он не хочет быть здесь и сейчас. Где угодно, только не здесь. Боже, он же не выбирал это!

– Ты куда? Стоять! – несется ему в спину, но он уже бежит, не помня себя от спорящих друг с другом паники и безумия.

Валежник разлетается в стороны. В спину стреляют – но уже свои – и не попадают, и Ноэль сам не может ответить себе, как ему удается проскочить мимо пуль и мимо вражеских солдат.

* * *

Пропал без вести. Так было сказано в той телеграмме.

Зима принесла слякоть и ветра. Уна приподнимает ворот пальто, спускаясь с повозки отца Ноэля, и спешит в библиотеку. Пока у того дела, она может сдать старые книги и выбрать новые.

После недавней телеграммы вдовец, у которого был один-единственный сын, совсем постарел и осунулся. В его взгляде нет прежней ясности, а в разговорах – прежней уверенности. Несмотря на то, что у нее много работы, Уна каждый день навещает его, чтобы выпить кружку чая в кресле у печки и, как в первый раз, выслушать рассказ о том, как умерли во младенчестве все братья и сестры Ноэля.

С новыми книгами в руке она выходит на улицу. Повозка и лошадь на месте, а отца Ноэля еще нет. Уна перекладывает книги в одну руку и треплет пегую лошадку за гриву, прижимаясь щекой к теплой бархатистой щеке.

Что же дальше?..

– Ваша лошадь?

Она оглядывается и видит перед собой приятного черноволосого мужчину. У него вежливая белозубая улыбка и проницательный светлый взгляд. Волосы зачесаны назад, пальто и обувь дорогие, а в руках – коробки из кондитерской.

Он выглядит зрелым. Наверное, лет на тридцать.

– Простите, – он смеется, наблюдая ее замешательство. – Но вы так красиво смотрелись… Позвольте представиться. Я – Эмброуз.

Он учтиво приподнимает перед ней шляпу.

Уна так теряется, что невольно улыбается.

– Вы живете поблизости? – спрашивает он.

– На ферме, за городом.

Она не отходит от лошади, крепко держась за сбрую, чем успокаивает скорее себя, чем клячу.

– О, – Эмброуз изумляется. – Так удивительно… Ваша красота достойна столичных улиц, а не деревенских закоулков.

Уна потупляет взгляд. Ей странно слышать все это, и она не знает, куда деть глаза, чтобы не смотреть на смущающего ее мужчину. Но Эмброуз продолжает говорить:

– Я – один из соучредителей сиротского приюта, что открывают для жертв войны. У нас сегодня большое чаепитие с подопечными. Пойдемте со мной? Уверен, что вам это будет интересно.

– Спасибо, – Уна качает головой. – Я жду отца.

– Тогда позвольте, – Эмброуз перехватывает коробки в своей руке, чтобы было сподручнее. – Это вам.

Он протягивает ей пирожное – пышное, с заварным кремом и орешками, – и Уна, отпустив лошадь, сначала берет его и только потом думает о том, что делает. Но в последнее время их стол так беден и скуден, а голода она страшится с детства.

– Спасибо, – тихо благодарит она.

Эмброуз еще раз улыбается и отправляется прочь по узкой мощеной улочке, оставляя ее с пирожным в одной руке и книгами в другой.