Страсть на холсте твоего преступления

–Право? Ты забываешь, где находишься? – вскинул бровь мужчина, а я разозлилась и подошла ближе к нему. Я стала смелее рядом с мужчиной, хоть и в моментах его настоящего гнева, стараюсь замолчать. Как однажды, когда я заболела, после того как целый день провела на улице и умудрилась промокнуть. Харрис пошёл на риск, вызывая мне личного врача, чтобы я не откинулась ночью с температурой. Он так разозлился от моей беспечности, что я могла умереть от одного его взгляда на меня. В те дни, мне чаще снились сны с моим тёмным незнакомцем, и я чаще просыпалась от кошмаров, замечая еле движущую тень в кресле. Но это были лишь сны от высокой температуры моего тела.

–Я, как раз-таки, каждый день думаю, где я нахожусь. И грызу себя мыслями, потому что никому из вас нельзя доверять, –ткнула я пальцем, указывая на события того дня с Андреасом. Он многое мне пообещал, а потом просто улетучился на три недели. Харрис напряг свои плечи, смотря на меня.

–Андреас назначил встречу на четверг. С твоим отцом, Тереза, –после сказанных слов из-под ног будто ушла почва. Я стояла, словно в круговороте, от чего быстро начало подташнивать.

–Четверг? Это ведь через пять дней! – вскрикнула я, не замечая, как на лице появляется нервная улыбка. Я увижу отца, я увижу члена своей семьи и буду в порядке. Мне позволят, обещание сдержат, и я смогу поговорить с папой…

–При условии, что ты будешь молчать и не посмеешь проронить и слова о том, что происходило в этом месяце, – начал говорить он, наблюдая за сменой настроения на моем лице.

–Ты закроешь свои пухлые губки, иначе твои слова обернутся смертью всех твоих родных. Поверь мне, Тереза, Андреас любит портить жизни, он любит все 9 кругов Ада, – его слова слетали быстро и грубо, я бы сказала, жестоко. Я видела перед собой того Харриса, которого увидела впервые, когда проснулась в комнате. Он тогда предлагал мне сотрудничество, иначе все мои родные пострадают. Я скрыла волнение в глазах, убирая руки в тунику.

–Что насчёт ответов на вопросы? – спросила я про второй пункт уговора. Харрис поправил волосы на голове, смотря куда-то позади меня, на мои ростки.

–Смотря что тебя интересует, – ответил коротко он.

–Всё.

–От такого количества информации ты не сомкнёшь глаза, –предупредил Харрис.

–Мне не впервой, – скрестив руки на груди, ответила я. Он вскинул свои густые тёмные брови и улыбнулся. Эта улыбка… Будь я в обычной ситуации, будь он моим знакомым или работал бы с моим отцом, я влюбилась бы в неё, как школьница.

–Ты спишь, как младенец, Тереза. Остаётся только слушать твоё сопение и смотреть на стекающую слюнку, – жестом своего большого пальца он коснулся уголка своей губы, говоря про слюнку. Уверяю вас, я покраснела, как ненормальная. Мои глаза расширились от сказанных им слов.

–Откуда ты знаешь? – больше удивило меня, но он не ответил. Крик Эйвона с крыльца расшугал всех птиц в округе, от чего Харрис стремительно вышел из теплицы, а я за ним. Блондин убирал свои длинные волосы в хвост, когда собирался уезжать. Он выглядел ошеломлённым, но увидев меня, все скрылось за маской улыбчивости.

–Что вы вдвоём там делали? – спросил блондин с интересом.

–На плоды смотрели, – ответил Харрис, заставляя меня сдержать смех, а Эйвон нахмурился.

–Я заберу твоего помощника с собой, Лиличка, – любезно сказал мне Эйвон, открывая дверь Харрису и смотря на меня. «Лиличкой» я стала недели две назад, когда откуда-то у Эйвона в руках оказалась папка с моим именем и старой фотографией. Будто он собирал моё личное дело… Ему понравилось моё полное имя, и он назвал меня Лиличка. Я махнула рукой, как будто могла с этим что-то сделать. Я в их власти и благодарна им за хорошее отношение к себе.

Мне стоило принять душ и поспать. Мой месяц проходил скучно, не считая войны с Харрисом. В остальное время я спала и читала книги из шкафа, в нём были различные жанры и в том числе психология, рисовала и молилась. Молилась, чтобы попасть домой.

Тёмный кошмар охватывает меня, будто холодный поток ветра. Я оказываюсь в месте, где все кажется искажённым. Я чувствую бессилие и тревогу в груди, как цепь, я не могу оторвать глаз от стоящего впереди незнакомца. Его лицо заслонено тенью, я не вижу выражения его глаз, но моё сонное тело ощущает сильную боль в сердце за этого человека. Моя душа наполняется страхом и беспомощностью, а голос становится слабым. Крик, который я издаю, остаётся бессловесным. Медленно я наблюдаю, как что-то тёмное приближается к моему тёмному незнакомцу из сна. Его присутствие веет угрозой. Мои слезы теряются в море боли и страха. Грудную клетку сковывает, а дыхание замедляется.

Я открываю глаза, молча смотря на потолок и чувствуя, как намокло от слез моё лицо. Грудь по-прежнему болела, как будто все было отдалённой реальностью. Я осмотрелась и убедившись, что одна, приняла сидящее положение, сжав ткань майки в области груди. Я не могла заплакать, не могла закричать, оставалось размеренно дышать и слышать треск ткани под сжатым кулаком. Той ночью, я что-то в себе утратила, что-то важное и необходимое.

Я спустилась вниз, свет в доме был погашен, а значит все либо спят, либо никого нет. Иногда Эйвон оставался в гостевой комнате, а Харрис мог подолгу не возвращаться домой. У охранников тоже был свой небольшой домик около ворот, который я часто осматривала в поисках лазейки или слабого места. Не стоит думать, что я не пыталась сбежать ночью. Все оказывалось бессмысленным, когда двое жилистых охранников приводили меня домой за руки, тащили, словно мешок. А на пороге стоял Харрис, молча и грозно отчитывая меня холодом глаз. Он запирал меня в комнате, не позволяя разгуливать по дому несколько дней, лишь приносив мне еду. Но он не знал, что пока в моих руках бумага и карандаш, я никогда не буду заперта.

Я бессознательно подошла к бару в гостиной комнате и нагнулась. Парочка бутылок стояли на месте, одну из которых я крепко сжала в руках. Приложив усилия, я открыла крышку и бросив взгляд на лестницу, сделала пару больших глотков. Я устала. Обессилено, упав на диван, я поджала под себя ноги. Я не помню, сколько времени просидела в неподвижном состоянии, лишь поднимая руку для горьких глотков алкоголя. Моё тело стало мягким и ватным, а мысли о боли и усталости покинули меня.

Я мало пила, но после той ночи, когда пришлось выпить текилу, я нашла в этом некое утешение. Алкоголь помогал мне не думать о событиях в моей жизни. Он помогал смотреть на мою жизнь с другой стороны, забывая про похищение.

Харрис.

Я открыл дверь в дом, привыкая видеть темноту. Последние дни я возвращался домой поздно от скопившейся работы. И видеть её… становилось всё труднее. Стоило увидеть рыжие волосы в своём саду, рывшиеся в сырой земле, моя челюсть сжималась. И я переставал себя контролировать. Я уставал от девушки дома, приходилось во всём себя контролировать и сдерживать, чтобы лишний раз не сказать или сделать лишнего. Но стоило признаться, она стала частью этого дома всего за месяц. Утром я привык приказывать сделать завтрак для двоих и отнести ей её любимый апельсиновый сок. Мне казалось, не выпив апельсиновый сок с утра, Тереза становилась ещё более раздражительной. Привык видеть спускавшееся тельце в привлекательной одежде, дрожащее при виде меня. То ли от страха, то ли от гнева. А лучше и то и другое. Подолгу она могла находится в саду, ей нравилось рыться в земле и ухаживать за бесполезными растениями, которые я мог купить за один щелчок пальцами. Но для неё это было важно, поэтому я не смел запрещать ей единственную радость в доме. Пока она не умудрилась слечь с температурой, напугав весь дом своим обмороком посреди дня. Мне пришлось вызвать личного врача семьи Райт для осмотра Терезы и напрячься, чтобы тот держал рот на замке после увиденного. Она болела. Сильно и с жаром. Я не мог оставить её одну, боялся, что опоздаю, и она не выдержит собственную температуру тела. И тогда наш план, конечно же, сорвётся. Когда она спала, я часто заходил к ней, это уже стало неким ритуалом. Но я не был извращенцем, мне важно было знать, что с ней всё в порядке и она умилённо спит, пуская слюнку. На её кровати всегда были разбросаны листы, я мельком улыбался, осознав, что она каким-то образом подкупала горничных, чтобы они воровали бумагу и карандаши с моего кабинета. Я не злился. Мне нравилось. Она не на свой возраст умна и талантлива, а я бессовестным образом отбирал у неё этот ум. Ум и её молодость, которая текла в ирландском горячем теле. Цветы, лица, лошади, кувшины, мифические существа и природа. И что я только не различал в листах бумаги. Однажды я всё-таки не смог себя сдержаться. Подняв с кровати пустой лист бумаги и покрутив в руке, я понял, что она пыталась нарисовать сильное мужское тело без лица. Но у неё не получилось. Я нагнулся к ней, убрав слипшиеся от тепла волосы на её лбу. Вкусный запах развеялся от моего лёгкого касания, и я коснулся её лёгкой и маленькой ручки. Эти руки творили искусство, эти руки были способны на большее. Я знал. И больше всего в жизни я не хотел уничтожать это в ней.

Шум в зале заставил меня напрячься. Поздней ночью она явно спала, а Эйвон устраивал вечеринку в клубе. Я заглянул в зал, удивившись увидеть сидящую на диване Терезу. Волнистые волосы лежали на плечах, единственная ночная рубашка прикрывала стройное тело, но не бледные ноги. Я сглотнул, а когда заметил бутылку в её руках, нахмурился. Она не слышит меня, потому что я обучался у лучших мастеров скрытности. Из-за службы бывшим разведчиком я отточил множество техник на практике, чем гордился бы при других обстоятельствах. Меня учили двигаться бесшумно и незаметно, я использовал специальную технику ходьбы, чтобы минимизировать звук своих шагов. Прошлая работа на правительство оставила много полезного, как и множество трав. Я пару минут наблюдал за ней, как она бессмысленно смотрит в одну точку и делает глотки мартини. Если бы мог, пожалел и посочувствовал бы.

Включив свет в гостиной, я заставил её подпрыгнуть и выронить тяжёлую бутылку алкоголя. Столкновение бутылки с мраморным полом заставило нас обоих поморщиться. Она замерла, увидев меня, но быстро сменила своё лицо на холодное.

–Что ты делаешь? –спросил я, будто не увидел то, как она распивает алкоголь ночью. Ночная рубашка съехала с плеча, оголяя его, на одной стороне развились рыжие волнистые волосы, большая часть скрывалась на её спинке. Бледное лицо, утончённые черты лица, похожие на мраморную статую мастера и эти розоватые щёчки.

–Пью. В одиночестве. Тебе это знакомо? – по тихому голосу была понятна степень её опьянения. Ещё и говорила об одиночестве. Исходя из ситуации, в которой ей приходится быть, я понимаю её желание выпить.

–Хотя что ты знаешь об одиночестве, – она отчаянно развела руками и продолжила:

–Весь из себя деловой, строгий и красивый. Ты окружен вниманием, и не только женским. Все хотят быть рядом с богатым мужчиной, который обеспечит их жизнью мечты, –бурчала она, смотря перед собой. Я не мог сдерживаться, смотря на то, как она страдает. Огородить себя от неё. Мне нужно делать всё, чтобы она подписала бумаги и план Андреаса оказался исполненным. Никакой жалости, влюблённости и страдания.

–Богатство может изолировать, не каждый готов видеть во мне человека, а не карман с деньгами, – ответил ей, заставляя бледное личико поднять на меня глаза. Они были зелёными и большими, выразительными и яркими. Они напоминали свежие отцветавшие листья весной.

–Ты прав, –Тереза о чем-то глубоко задумалась, делая привлекательную мордашку и хмуря брови. Я так редко видел улыбку на этих губах, что грудную клетку защемило.

–Почему ты напилась? – спросил я, проходя в зал и снимая с себя пальто. Меня раздражал её характер до ниточки, пропитанный упорством и сопротивлением. Она могла специально сделать что-то назло мне, как например, подкупить одну из горничных, чтобы та снабжала её информацией. Но мои горничные проходят жестокий отбор, прежде чем встретиться с рыжеволосой бестией. Про листы бумаги я знал и позволил ей поступить дипломатично.