Инквизитор

Она даже зафиксировала такую мелкую подробность в его привычках, как время от времени вспахивать пальцами, от лба назад, волнистые волосы, не особенно нуждающиеся в тщательной укладке – густые, с проседью, они послушно украшали его голову.

Ему можно было дать лет сорок.

– Ну, что же, всего доброго, мои дорогие. На сегодня все.

Доменик улыбнулась, избегая поедающего взгляда бесцеремонного незнакомца, нехотя поднявшегося вслед за остальными и вышедшего, не попрощавшись.

Устало присев, наконец, на стул, она подвигала мышкой, закрывая один файл за другим, и, заскользив замочком-змейкой футляра ноутбука, хранившего мысли и разработки последних лет, окинула взглядом аудиторию.

Глаза, поблуждав, притянулись к центру восьмого ряда. Туда, откуда ее высверливал, прямо скажем, не радостный дымчато-голубой "резец" странного слушателя, уже давно расставшегося с бесхитростной (экзамены не в счет) студенческой порой.

Доменик, не вдаваясь, зачем она это делает, поднялась на первую ступеньку лестницы между скамейками, отдыхающих, наконец, от груза носителей знаний, и, поколебавшись, взошла на следующую.

Вот здесь он сидел.

Оглянувшись на дверь в аудиторию – если кто-то войдет, непременно удивится: "Ностальгия заела? " – она присела на край "его" скамейки.

Все как на ладони. И захочешь, не увильнешь от полноформатного обзора.

Доменик поспешно встала, успокаивая встревоженные мысли: "Глупости. Просто человек, действительно, не хотел пропустить ничего из того, что я начитывала. Похвально!".

Она не ошиблась. Он не пропустил. В том числе и машину Доменик, вырулившую с университетской стоянки.

Глава 3

Дома ее никто не ждал.

Лудовика, прихватив Спагетти, их премиленькую, способную ненавязчиво просочиться куда угодно таксу, умчалась с друзьями на уикенд.

"Буду к понедельнику. Паста в холодильнике. Не забывай питаться. Целую. Луди".

Записка, прикрепленная миниатюрной подковкой-липучкой к дверце холодильника, как нельзя исчерпывающе рассказывала о дочери, шестнадцатилетней девице, в девять лет учинившей "дворцовый" переворот и взявшей в свои руки управление их маленьким государством. И, в первую очередь, его единственной подданной – вечно куда-то спешащей матерью, на ходу жующей "левые" бутерброды и иногда забывающей в спешке выскочить из тапочек. Так в них и прибывающей на конечную остановку – или в университет, или в клинику, или, и того хуже, на какую-нибудь тусовку типа ученого совета.

Доменик безропотно согласилась на смену руководства, не сопротивляясь диктатуре вышестоящего органа власти, поскольку Лудовика без особых затруднений справлялась с возложенными на себя полномочиями – напомнить матери о ее же дне рождения, дать Высочайшее добро (или не дать) на цвет губной помады, успеть вовремя подсунуть mammine[1 - Мамочка (итал.)] суп-пюре (все прочие блюда откладывались на "потом").

Они остались вдвоем, когда Луди еще не было и трех лет. Доменик тогда было двадцать один.

Подрабатывая в госпитале, она одновременно заканчивала третий год обучения на степень бакалавра в Падуе, где ею и заинтересовался когда-то ведущий профессор кафедры клинической психологии.

Позже Таддео, увлекшись очередной романтической студенткой – Доменик в свое время пережила тот же статус, случайно для ее поклонника перескочившего в "жену" – объявил о своем уходе:

– Не думаю, что у тебя будут ко мне претензии. И ты справишься. Дом, машина, кругленькая сумма в банке для Лудовики – этого достаточно, чтобы вы не напоминали мне о себе. Идет?

Конечно, "идет". Вопрос – куда "идет"? Ведь малышка требовала все больше внимания.

Но останавливать мужа не имело смысла. Хотя бы потому, что последние месяцы перед уходом он наличествовал в доме чисто номинально. Иногда заезжал порыться в своей многотомной библиотеке, увозя в новое пристанище кипу нужной ему для работы литературы, или перебрать скудеющий раз от раза гардероб, постепенно переселяющийся в чей-то шкаф.

Доменик справилась. Без напоминаний о себе и без предъявлений претензий кукушке-мужу.

Дом явно скучал по Лудовике и по пронырливой Спагетти, успевающей с радостным повизгиванием отметиться почти одновременно в давно насиженных местах – на коленях у Доменик, в ее платяном шкафу, научившись просовывать острый нос в узкую расщелину между неплотно прикрытыми дверцами, на диванных подушках, умудряясь по длине соответствовать всем трем сразу.

Вместо привычного слухового и зрительного бедлама, учиняемого бесконечными телефонными беседами Лудовики с ее многочисленными приятелями (время суток в расчет не берется) или прочно обосновавшимися в комнате дочери "рэпа", "рока", "металла" и прочих, не поддающихся звукоизоляции, музыкальных шумов, сдобренных вездесущей суетливостью Спагетти, ее встретили пустая тишина и немая темнота.

Ужинать не хотелось.

Доменик сварила кофе и забралась с ногами в кресло, получая несказанное удовольствие от возможности не сверяться с часиками, чтобы куда-то не опоздать, не заглядывать в телефон, проверяя пропущенные звонки, и просто не…

Она прислушалась…, показалось? Или…, действительно, шорох?

Глава 4

Вернув чашку на столик, Доменик всунула ноги в тапочки: "Проверю-ка я на ночь задвижки и защелки. Может, сквозняк? "

Ну, конечно. Штора над приподнятой створкой кухонного окна вздымалась, подталкиваемая ветром.

Доменик озадаченно покачала головой: "Как же я не заметила? Вот и заснула бы – заходите все, кому негде переночевать. Не похоже на Луди. Чтобы она забыла закрыть окно? А, впрочем…, в суете еще и не то забудешь".

Взглянув на всякий случай на щеколду и второго окна, Доменик пригладила успокоившуюся штору и, погасив свет, вновь уединилась с уже остывшим кофе.

Прощелкав с десяток телеканалов, и, так и не определившись с тем, что бы могло заинтересовать ее душу и мозги, она набрала номер телефона дочери, немедленно отозвавшейся:

– Я не стала звонить, подумала, что ты уже спишь. У меня все в порядке. Как ты? Устала? Спагетти, уймись. Ну, кому сказала? Мам?

– Да, милая, иду спать. Вымоталась до чертиков. Ты с кем?

– Все с теми же. Азелия с другом, Дженнаро с подружкой, и… Мартино.

– А это кто?

– Ну…, ты не знаешь. Познакомлю. Ладно. Спи. Не волнуйся. У меня батарейка на пределе, так что, если отключусь, не дергайся. Все нормально. Целую.

– Целую, малышка. Хорошего отдыха.

В этом вся Лудовика. Минимум информации, максимум краткости.

Доменик запоздало вспомнила о приподнятой створке окна, но передумала перезванивать – если батарейка на исходе, лучше поберечь ее на еще один, более существенный звонок. Если такой, не дай Бог, понадобится.

Опустив чашку с остатками кофе в раковину – завтра выходной, будет чем заняться – она поднялась в спальню и, загрузив пакеты для белья всем, что было на ней в эти два дня, задвинула за собой дверку душевой.

"My house is my castle[2 - Мой дом – моя крепость (англ.)]. Воистину так", – Доменик, отдаваясь упруго бьющим струям почти кипящей воды, буквально кожей чувствовала, как слой за слоем с нее смывается и вчерашняя телеведущая с ее смешной программой "Завеса тайны", наивно полагающей, что сия миссия – в одночасье сорвать эту самую завесу с любой загадки Вселенной – по плечу именно ей, и утомительный почти четырехчасовой маршрут Рим-Сиена, и безостановочная лекционная говорильня, и… терзающие глаза этого вечного студента.

Отмерив колпачком нужное количество шампуня, Доменик, мягко массируя высвободившиеся от заколок волосы, старательно изгоняла и почему-то не желающие успокаиваться под ними мысли.

"Что-то я зациклилась не на шутку. Не пора ли на отдых, старушка? Попрошу на пару-тройку дней отпуск. И с Лудовикой к Ирене. От всех подальше".

Мысли, сдавшись, испарились под напором обжигающих струй, не справившихся, однако, с его взглядом, застрявшим в памяти.

Взглядом тех же глаз, расплавляющим кабинку душевой с другой ее стороны и потому не смущающим Доменик.