Ань-Гаррен: Белая ворона в мире магии

Пролог

День начинался на удивление приятно, яркое весеннее солнышко веселилось, играя лучиками сквозь ажурные шторы, и пощипывало кожу моих рук. Нос тревожил запах пряных листов «туманки». Подушка была нежной, и она буквально уговаривала меня зарыться в нее лицом и поспать еще немного. Я бы так и лежал еще и еще, если бы не фрейлина моей матери, ворвавшаяся совершенно бесцеремонно в мое уединение. Она настойчиво стучала в дверь моей спальни, так громко и требовательно, будто дверь была из щепы, а личная охрана слепа и глуха.

– Ваше высочество, принц Алетхинэф, проснитесь, вам пора привести себя в порядок, Её величество требует вас к завтраку, – голос вроде бы почтительный, но скорость речи и грохот кулаком сводили это на нет.

Сверстница моей матушки и ее преданная фрейлина вызывала у меня неприязнь еще с детства, но тут она перешла границы моего терпения.

– Филрининг, вы доставили сообщение. Откланяйтесь.

В ответ раздалось что-то между кваканьем и скрипом, потом заторопившийся цокот каблуков. Я открыл дверь, укоризненно покачал стражникам головой и вздохнул. Пора собираться. Личного слугу можно было ждать еще часа три, но матушка была взволнована предстоящим приемом.

Ничего лучше вчерашнего одеяния не нашел, поэтому решил ограничиться рубашкой и штанами. «Завтрак еще не прием, семейное время», – рассудил я. Как же я ошибался.

Зал был полон. Семьи окрестных человеческих государств, будто стая алчных стервятников, слетелись поглазеть на то, что обычно скрыто от посторонних глаз. Благо эльфы, будучи более пунктуальными не приходят раньше назначенного срока.

Я почувствовал какой нагоняй ожидает меня после сегодняшнего завтрака за мой непрезентабельный вид. Но еще больше испугался за судьбу своего лучшего друга, который каким-то злым роком решил стать моим личным слугой. Матушка, как и полагается, не подавала никакого вида и вместе с ним не было и надежды.

Впрочем, людской рой источал показную любезность, окутывая меня елейным почтением. Быть может, в их землях принцы так и одеваются… пока я раздумывал над тем, как уберечь друга от наказания матушки, надо мной производили массу непонятных для меня действий. Кто-то кланялся, кто-то сжимал мои плечи, кто-то пытался целовать. Люди и их обычаи… Это не было для меня новым, но каждый раз я испытывал некое отвращение. Людская магическая энергетика была чуждой, несла в себе трупный запах, была шероховатой. Поэтому отстранившись от происходящего провел весь завтрак в прострации, выполняя положенное на автомате, не чувствуя запаха и вкуса блюд.

Вывел меня из этого состояния ощутимый укол локтем от матушки. Я поднял взгляд и увидел напротив девушку. На персиковом платье – вышитый орел. Принцесса Фарготии, единственная наследница. Главная кандидатура на роль моей первой жены. Отец рассуждал прагматично: люди живут меньше, она умрет, а государство останется нашей семье. Жаль, что он не понимал, что мне не нужно это.

Меня вполне устраивала роль младшего принца. У брата – эльфийская супруга и чистокровные дети, которые займут трон. Один из них даже старше меня, а потому и мудрее. Зачем мне править хоть и небольшим, но государством? Разве что ради экономики Эльфиры… но личных мотивов у меня не было.

Проверив, что дежурная улыбка на месте, я поднес кончики ее пальцев к губам и лишь сделал вид, что поцеловал их. Девушка расплылась в широкой улыбке, и лицо ее стало еще более орлиным.

– Я надеюсь, вы подарите мне первый танец на приеме, – произнесла она почти без акцента.

– Дорогая, вы превосходно владеете эльфийским, – заметила матушка на общем языке, аккуратно прикрывая девушку от осуждающих взглядов своих подданных.

Я сделал вид, что не услышал предложение, и откланялся под предлогом подготовки к приему. Глупость, конечно. Все давно готово. Оставалось привести в порядок себя – не только тело, но и мысли.

Марилан влетел в покои с испуганными глазами. Казалось бы, привычное утреннее зрелище. Даже забавное.

Но где-то под рёбрами уже давила тяжесть. Я отмахнулся:

– Ничего тебе не будет за твои похождения. Не до того сегодня. Просто приведи меня в порядок и не беспокой. Мне надо подумать, – попросил, чувствуя, как надвигающееся решение давит на плечи.

Жениться я не хотел вовсе, но меня, как загнанного зверя, прижимали к стене. Царский звездочет, по сути вынеся мне приговор, избрал эту дату задолго до моего рождения. Сегодняшний день решал всё. Либо Боги укажут мне избранницу, и древний обычай не оставит ни тени шанса отказаться. Либо избранной нет, и отец с утроенной силой протолкнет брак с этой надменной орлицей. Его упрямство я знал слишком хорошо: спорить бесполезно.

Оставался отчаянный вариант – бегство. Купить у заезжего мага камень телепортации и исчезнуть. Дальше что? Пустота. Податься в барды? У эльфов голоса, на человеческий вкус, чудесные. Странствовать, воспевая чужие подвиги. Ночевать, где придется, в борьбе с блохами и мухами, питаться людской пищей. Эта перспектива была выше моих сил.

Пока я гонял эти мысли, несколько томительных часов прошли почти в неподвижности. Вернул меня к реальности холодный укол ощущения. Резкое, стянутое – как тугая струна, впившаяся в кожу. За окном шумели человеческие слуги, кони, повозки, но сквозь этот гам был различим мелодичный перезвон спиц эльфийских колесниц и необычный для меня распев, тянущийся с башни. Значит, прибыли особые гости. И я их терпеть не мог.

Похоже, сегодня каждый решил нажиться на моей несчастной судьбе. Отец хотел одним махом решить и мой брак, и отношения с давним врагом. Матушка в очередной раз пыталась пристроить дочь своей фрейлины. Мой друг, разумеется, уже где-то пил и очаровывал простодушных человеческих служанок.

Прибытие высокородных эльфийских домов не предвещало радости. Впереди был неизбежный спуск в переполненные залы. Карусель приветствий съела целую вечность, обломав безжалостную четверть вечера. Матушка, проплывая мимо, шепнула, что я выгляжу «подобающе». Это означало автоматическое спасение для моего беззаботного друга.

Отец же, окинув зал царственным жестом и отбыв положенный минимум светских мучений, тихо исчез в кабинет вместе с отцом принцессы-орлицы. Несомненно обсуждая торговые договоры и политические узлы, о которых мне предстояло услышать позже.

Кроме моей персоны, которую мотали как тряпичную игрушку, внимание гостей притягивало скопление вокруг принца Маэдронда, того самого важного гостя. Матушка перехватила мой взгляд и, не дав мне ни малейшего шанса улизнуть, повела знакомиться с принцем и его свитой.

– Да светит вам звезда Эльфиры и будет вечным древо Жизни, – поприветствовал нас Маэдронд. Между темных локонов поблескивало его наушное семейное украшение, вспыхивая крошечными угольками при каждом его слове.

– Да благосклонны будут к вам новые боги, – ответила матушка, мягко переходя на общий язык. – Принц Маэдронд, это мой сын, Алетхинэф.

– Да будет ваша кровь чиста, – темный эльф взглянул прямо в меня, словно проверяя что-то.

Я смутился, но постарался не показать этого, лихорадочно вспоминая нужную формулу. Тщетно. Одна из его спутниц хищно оскалилась, демонстрируя идеальные белые клыки.

– И ваша кровь пусть будет чиста, – выдавил я, сам не понимая, чего он пытался этим добиться.

Матушка, чтобы разрядить напряжение, предложила Маэдронду принять участие в обряде выбора невесты. И тут меня осенило: мое присутствие здесь – прикрытие. Отец, как всегда, решил сыграть сразу несколько партий. Сблизиться с бывшими врагами. Проверить мой брак. Укрепить связи. Свести матушкины мечты о выгодной партии для Эльминоэль. И всё это – сегодня, на одном дыхании.

Конечно, этот обряд срабатывает с очень маленькой вероятностью. Найти себе нареченную, избранную для тебя богами, ту, что лучше всего подходит для рождения потомства, это большая редкость и удача. Но сам обряд колышет души присутствовавших на нем, зачастую после проведения обряда множество пар женится. Видимо именно на это и рассчитывал мой отец, а матушка в тайне надеялась выдать Эльминоэль, дочь своей фрейлины, за темного принца, что бы она больше не мозолила ей глаза и не портила нервы своей матери.

– Если это доставит вам удовольствие… но я проходил этот обряд трижды, – уголок губ Маэдронда дернулся, но улыбка получилась скорее жалостливой. – Безуспешно.

– Тогда вам это точно не повредит, – подытожила матушка, не оставив ему пути к отступлению.

Он не мог ей отказать – посольский статус обязывал. Я краем глаза заметил, как одна из девушек его свиты впилась ногтями в расшитый бисером камзол. Удивительно, что она его еще не порвала.

Мы с матушкой ушли встречать новых гостей – посланников южных царств, неизменно привозивших ей дурманящие масла. Я же пытался прийти в себя. Мимо прошел мой друг, слегка коснувшись моей руки; на его щеке красовался отпечаток чужой косметики. Ну да, в своем стиле.

Вскоре появился отец. Для всех он оставался величественно невозмутим, но я знал его достаточно, чтобы увидеть едва заметный блеск довольства в глазах.

– Время обряда! – произнес он спокойно, и зал мгновенно стих. – Сын. Принц Маэдронд.

Он протянул руки к нам обоим, и мне показалось, что этим жестом он ставит темного принца рядом со мной… или выше меня.

Мы приблизились к отцу, и он повел нас к алтарю в храме новых богов. Следом потянулись вереницей незамужние девушки, а за ними – их родители. Храм возвышался на площади, напротив аллеи и главной дороги к дворцу. По пути мы прошли мимо двух эльфов, увлеченных политическими сплетнями настолько, что они не заметили даже нашу процессию.

У входа нас встретила торжественная процессия жриц Алавии, богини любви и красоты этого нового мира, съехавшихся со всех королевств на торжество. Храм не смог бы вместить всю эту толпу, поэтому обряд решено было проводить прямо у входа. Украшенный множеством амулетов, он представлял собой пестрый и дурно пахнущий калейдоскоп: колонны, лестницы и перила – всё было увешано оберегами и благовониями, создавая причудливый и отталкивающий ансамбль. Новые боги – те, кому мы вынуждены поклоняться после смерти нашей Эльфиры – жадно ждут зрелища.

Мне смазали ладонь какой-то жидкостью, сказали облизнуть это. Я как какое-то животное слизнул слегка соленую влагу. Там же мне сделали совсем крохотный надрез, из которого вытекло пару капель крови на мою ладонь, а затем ладонь поднесли к пламени, и она загорелась ярко-зеленым светом. Больно не было, было страшно, отчего мое лицо, которое было обязано оставаться вежливо-улыбчивым, явно приняло какое-то другое выражение. Но контролировать сейчас я его не мог. Чувствовал я себя плохо. Утешало одно: темный принц выглядел ничуть не лучше. Его кожа, обычно насыщенно-темная, побледнела почти до моего оттенка.

Постепенно тошнота отступала. Жар усиливался, боль подбиралась ближе. Ладонь явно начинало припекать. Я отдернул руку и только тогда заметил абсолютную тишину. Восточная жрица смотрела на пол, глаза ее были неестественно округлены.

Я проследил за ее взглядом.

На полу лежало нечто.

Глава 1. Мне нужен чёртов бюстгальтер

Я прижалась лбом к холодному каменному полу, будто пытаясь вытащить из него весь холод и влить прямо в раскаленную голову. Во рту и в правом глазу застряли мои собственные волосы, нагло лезущие куда не надо даже после стрижки до плеч. Боль была адская, как всегда. Приступы приходили не резко, но неумолимо. Или успеваешь добежать до таблеток, или терпишь и стукаешься головой о стены и пол. Последнее, что я помнила: рвущий голову свет, крики. И то, как мир вывалился из-под ног.

Какие-то добрые руки обняли мое лицо ледяным прикосновением. Я накрыла их своими горячими пульсирующими ладонями. Потом меня безжалостно оторвали от любимого пола и потащили наверх. Кому-то нужно было посмотреть на мою страдальческую тушку. Тушка почти не сопротивлялась и, к собственному удивлению, легко поднялась на ноги. Руки убрали волосы с раскрасневшегося лица, и мелодичный голос начал что-то спрашивать… Полный ноль. Будто от боли я забыла родной язык. Отмахнувшись, подняла палец к губам: «шшшш, голова болит». И повисла в этих ледяных ладонях дальше. Руки не теплели, за что я была им искренне благодарна.

Через пару минут мне влили что-то горькое в рот. Знакомый вкус но-шпы потянул в спасительную темноту.

Очнулась я от яркого, слепящего света, отраженного от белоснежных стен. Если это больничная палата, то держат меня в психушке: нормальному человеку в голову не придет красить стены в ослепительный белый.

Повернула голову. На удивление – ни боли, ни привычных последствий. Разлепила глаза шире и увидела медсестру. Ну… я решила считать её медсестрой, хотя таких вычурных халатиков не встречала ни в одной клинике.

– А вы кто? И где я?

– Авыхоития… – пролепетала она, улыбаясь третью минуту.

«Психушка. Точно психушка. И это не медсестра, а соседка по палате», – промелькнуло у меня.

– Хорошенькое платьишко, – выдавила я, пытаясь хоть как-то пробить стену ее безумия.

– Холосиёлатиско? – она даже не моргнула.

"Да ну тебя," – подумала с отчаянием. "Я как будто пытаюсь объясниться с японским попугаем." Решив действовать, попыталась встать, намереваясь отыскать нормальную медсестру, врача, хоть кого-нибудь, кто говорил бы на человеческом языке, кроме этой полоумной богачки. Тут она вдруг встрепенулась, что-то прокудахтала, и в комнату ворвались еще три такие же. Худощавые, полупрозрачные, с алебастровой кожей, в однотипных нарядах. Они набросились на меня, начали поднимать, одевать, умывать. Я отбивалась как могла, но их улыбки были настойчивее.

Умывание оказалось особенно странным: меня окатили паром и протерли тряпкой, как антикварную вазу. Под одеялом оказалась ночная рубашка, за которую держалась как на распродаже сумочек, но ткань предательски треснула – пришлось сдаться. Оплачивать чужое дизайнерское безумие я не собиралась.

На меня натянули трусики-шортики и маечку, и тут я окончательно пришла в себя. Девочки даже не понимали, что перед ними личность. С характером и грудью пятого размера, требующей отдельной прописки. А бюстгальтер, между прочим, не роскошь, а необходимость.

Пытаясь объясниться жестами, на английском, показывала им шоу пантомимы – бесполезно. В итоге меня втиснули в платье, которое безжалостно стянуло тело и опустило грудь ниже всяких моральных норм. Я взвыла.

Во-первых: меня не покормили завтраком!

Во-вторых: где мое белье?

В-третьих: почему вы все на меня таращитесь?

Ткань на мне пошла по швам. Я начала отрывать её кусками. В дверь ломился кто-то еще. Девушки отхлынули к стенам и попытались слиться с ними как хамелеоны. Первая «медсестрица» верещала на своем птичьем, а ей отвечали почти рыканием из-за двери.

Полностью избавившись от «платья», я обернула себя простыней, завязала как учат в интернетах, чтоб не упала, сверху накинула одеяло как мантию и пошла открывать дверь. Легко отодвинув верещавшую «сестричку», распахнула её.

За дверью стояла куда более нормальная с виду девушка. Если бы не темная, почти синяя кожа. И клыки, которые она мне услужливо продемонстрировала. Настоящие.

Мозг осторожно написал карандашом: "вампир"? Психика подскочила со словами: "мы уходим".

Она заговорила со мной глубоким, низким голосом:

– Буардантулеаскхим?

Пауза на пятнадцать секунд.

– Пизереналесиукане?

– Погоди, – остановила я её. – Говоришь по-русски? – тем же тоном уточнила.

Ноль реакции.

– Ду ю спик инглиш? – спросила уже без надежды.

Пусто. Тогда я развела руки в стороны, покачала головой и грустно поплелась обратно на кровать.

Клыкастая красотка что-то пробурчала первой «медсестричке», и между ними проскользнула одна из «хамелеонок». Убежала. А клыкастая тем временем подсела ко мне. Только занесла руку, чтобы погладить по голове, как кошку, – я схватила её запястье. Мысль пришла внезапно: они меня не знают, я их тоже… значит, будем учиться понимать друг друга. Как говорил один умный кинолог: «Не мы учим собак сидеть, они и сами это умеют. Это хозяева учатся, как разговаривать с собакой».

Чуть отодвинувшись, облокотилась на спинку кровати и положила ей ногу на колени. Её клыки стали заметнее, что меня даже позабавило. Сделав жалостливые глаза, я медленно стала убирать ногу, словно побитая собака. Клыкастая дрожащей рукой протянулась и осторожно погладила. Я улыбнулась. Она повторила жест, и я театрально вздохнула, изображая, будто с меня свалился груз.

Первый урок оказался на удивление увлекательным. Пришло время для второго акта этой комедии: выпросить еды. Раз уж она считает себя моей хозяйкой, питомца пора кормить.

Думая, как показать эту простую мысль, увидела нечто, заставившее забыть даже про голод. На красотке был… корсет.

Мгновенно выдернув ногу, что её слегка напугало, я ткнула пальцем ей в грудь, затем в свою маечку, приподняла руками собственные формы, улыбнулась и снова указала на корсет. Горе моё было неподдельным.

Лицо клыкастой просветлело, будто она решила первую теорему в жизни. Она защебетала «хамелеонкам». Те оживились, отлипли от стен и выскользнули наружу.

Чтобы закрепить успех, я ткнула пальцем в «медсестричку», затем сложила руки крестом, покачала головой, состроила печальную мину. Потом ткнула в клыкастую и подарила ей лучезарную улыбку. Они снова защебетали. И тогда появилось Оно.

Называть его мужчиной язык не повернулся. Женщиной – тоже. Идеальный андрогин с мерной лентой в руках. За ним плелась свита девушек с ворохом тканей, рюшами и прочим адом.

Немедленно ткнув пальцем в кусок ярко-синего атласа, указала на корсет клыкастой и попыталась объяснить этому Оно, что обтягивающее платье на пухленькой фигуре – смертный грех, наглядно демонстрируя это на примере простыни. Затем демонстративно швырнула на пол рюши и бантики, потоптавшись на них для пущей убедительности. Это повергло Оно в глубочайшую печаль. Оно что-то прочирикало с "медсестричкой", затем гневно заверещало на клыкастую, после чего вздохнуло и заключило меня в объятия через мерную ленту. Вдоволь наобнимавшись с пахнувшим какими-то травами Оно, я приступила к пункту номер два – добыче пропитания.

Голод терзал нещадно. Принялась немедленно жаловаться клыкастой, с которой мы уже обрели некоторое взаимопонимание, что вновь повергло мою «медсестричку» в уныние, и она удалилась. Минут через десять мне принесли нечто холодное и странное на вкус. Не скажу, что отвратительное… Скорее, бездушное. Ни сладости, ни соли, лишь легкая кислинка и сухость. А еще было вино, но учуяв запах алкоголя, я от него наотрез отказалась. Зато моя клыкастая подруга, оставшаяся разделить со мной трапезу, налегла на него с удовольствием, совершенно не притрагиваясь к еде. Так мы и обменялись: я ей вино, она мне – пищу… Вторую порцию доедать не стала. Порции и так были крошечными, а жевать что-то, напоминающее безвкусную вату, было тоскливо.

Меня оставили наконец в покое, и завернувшись в одеяло, потому как простыня тоже была на мне, решила просто прикинуться хот-догом. В комнату еще делали попытки зайти какие-то девушки и что-то, видимо, мне предложить, но я не подавала признаков жизни. После утреннего дебоша никто не хотел со мной связываться. Так, в блаженном одиночестве, пролежала до вечера, успев вдоволь понежиться в постели, проголодаться до звона в желудке и, самое главное, договориться с собой о ключевых моментах моего пребывания в этом странном месте.

Лежа в этой странной белой коробке, наконец ясно поняла три вещи:

1. Я не дома.

2. Меня готовят.

3. И никто не собирается объяснять зачем.

Глава 2. Королевский ужин, не для меня

Когда начало смеркаться, в дверь настойчиво постучали. Не дожидаясь ответа, в комнату вплыла делегация во главе с Оно. В руках Оно бережно покоился корсет из той самой синей ткани, со свитой, нагруженной всем тем же лазурным добром.

Корсет сел идеально. Дыхание не перетянул, грудь поддержал, позвоночник не сломал. У меня даже глаза защипало. Порыв благодарности, правда, был истолкован неправильно, потому что через пару минут в дверях появилась клыкастая подруга.

Я скорчила максимально умильное выражение, и она тут же начала переводить мои гримасы вечерней делегации. Платье оказалось дополнением к корсету: широкая юбка до пола и короткая полупрозрачная кофточка, прикрывающая плечи. Все выглядело потрясающе.

И как они только умудрились отыскать эти невесомые, голубоватые тапочки? Предлагали, правда, еще нечто странное, сверкающее, на чудовищной платформе, и розовые башмачки на умопомрачительном каблуке, но я решила себя не калечить до поры.

Когда меня окончательно затянули в это великолепие, от души пожала Оно руку и даже обняла его. Оно замер, но улыбка осталась на месте, так что всё, видимо, прошло успешно. Делегация разошлась, и начались новые пытки – прическа. Пару раз шлепнув назойливых девушек по рукам, я выхватила гребень и просто расчесала свою, хоть и короткую, гриву.

Клыкастая подхватила меня под руку и вывела наружу, где уже ждали кавалеры. Видимо, такой у них обычай: девушку к столу ведет юноша. Сугубо жестами я выяснила у клыкастой, что ведут меня не на казнь, а на трапезу, и потому, благосклонно кивая, принялась разглядывать спутников.

Тот, что шел рядом с клыкастой, был одет во всё черное. Его темная, с зеленоватым отливом кожа резко контрастировала с белоснежными волосами, собранными в низкий хвост, доходивший до пояса, украшенного непрозрачными зелеными камнями. Одежда напоминала мелковорсистый бархат и подчеркивала его резкую, но точную походку.

Мой кавалер, похоже, подбирал костюм под меня специально. Голубой камзол, вышитый ярко-синей нитью. В белых волосах – пряди небесного оттенка. Разглядеть ближе я, увы, не смогла: грудь, поднятая корсетом так, будто мне пытались повысить вертикальность, перекрывала обзор на всё, что ниже его ключиц. Оценить его рост не удалось ни с какого угла.

Пришлось рассматривать стены. Верх строения был украшен лепниной, но с одной странностью: элементы были асимметричны, изображали переплетающиеся ветви диковинных деревьев, будто художник рисовал их в лёгком вдохновенном бреду.

Когда меня наконец довели до стола, я была на грани голодного обморока. До окружающих мне дела не было вовсе. Напротив села клыкастая и ободряюще подмигнула.

Подали первое блюдо, и я, словно дрессированная обезьянка, начала повторять все движения клыкастой. Отведав супчик, состоящий, казалось, из одной только травы, поняла, что к такому меня судьба явно не готовила. Хлебнув пару раз из вежливости, принялась рассматривать остальных сотрапезников.

Почти все окружающие оказались стройными блондинами и блондинками с дежурными улыбками, которые умудрялись улыбаться даже во время поглощения супа. Ни повышения тона, ни грусти, ни смеха, ни каких-либо других понятных проявлений эмоций, как и особого интереса к моей скромной персоне, я не заметила. Гораздо более понятными оказались сотрапезники с темной кожей. Их было четверо: двое светловолосых парней, отличавшихся лишь оттенком кожи, моя знакомая клыкастая девушка и юноша с темными локонами, обрамлявшими плечи. Они были спокойны, но на их лицах не было этой бессмысленной, застывшей улыбки.

Подача второго блюда, невнятного, однотонного и сухого салата, была столь же удручающей. Внимательно распробовав каждый ингредиент, я окончательно разочаровалась. Казалось, листья дуба и березы вываривали непозволительно долго, а затем высушили до состояния гербария и в таком виде подали на стол.

Осознав, что в еде нет никакого смысла, принялась вычислять хозяйку вечера. К ней обращались чаще всего, и каждое обращение начиналось с одной и той же связки слов, которую я усердно зазубривала про себя. К салату подали вино, и с грустью посмотрев на свой бокал, наполненный отталкивающей жидкостью, поняла еще одну истину: пить жизненно необходимо, но алкоголь и я – понятия несовместимые. Сложив руки, умильно стала привлекать внимание "клыкастой". Она заметила меня и, очевидно, распорядилась принести мне воды. Вода стала спасением, и я жестами выразила ей свою благодарность.

Когда у меня попытались отобрать кубок вина мой сосед, единственный брюнет в этом блондинистом аду, схватил свой пустой бокал и молниеносно заменил на свой, таким образом присвоив себе вторую порцию. Никто и глазом не моргнул. Я, наоборот, уставилась на него с приоткрытым ртом, и обратила внимание на его тарелку: салат был виртуозно размазан по краям, будто половина его была уже съедена. Воспользовавшись подсказкой подобно скульптору, принялась творить то же самое на своей тарелке. Но мой художественный беспорядок не остался незамеченным. "Клыкастая" откровенно пялилась на меня, и глаза ее округлялись с каждой секундой.