Нелепая смерть. Загадочные и трагичные истории из практики патологоанатома

Домой, к любимым собакам Харви и Оскару, я вернулась совершенно измотанной – сама не знаю почему. Не терпелось узнать, что меня ждет завтра.

Глава 2

На следующее утро я явилась на работу за десять минут до начала, благо теперь знала, куда идти. Клайв уже вовсю трудился – он всегда приходил минут на сорок раньше – видимо, хотел быть на шаг впереди покойников. После приветствия Клайв угостил меня кофе. Минут через пять явился Грэм и сразу отправился в трупохранилище регистрировать тела, доставленные ночью. Я вызвалась в сопровождающие – хотелось узнать как можно больше о тонкостях новой работы.

Трупохранилище располагалось прямо напротив нашего кабинета. Это было просторное помещение с огромной морозильной камерой на двадцать восемь тел. Я увидела семь высоких дверей. Напротив холодильника стояли шкафы, большой стол, у стены была раковина и несколько корзин для мусора.

Доставив тело в морг, носильщики заполняют необходимые бумаги: имя умершего, откуда доставлен, в какой холодильник помещен. Сообщив мне это, Грэм направился к холодильнику и открыл дверцу. Я увидела стойку с четырьмя железными носилками, расположенными друг над другом. На носилках лежали мешки с трупами.

Грэм подкатил к дверце гидравлическую каталку и поднял ее до нужного уровня, энергично работая рычагом. Когда каталка достигла третьего яруса, он потянул носилки, и я заметила, что те передвигаются по рельсам. На белом мешке имелся прозрачный пластиковый кармашек, где лежала небольшая бежевая карточка с информацией об умершем.

Грэм вытащил карточку, раскрыл мешок и сверил информацию с той, что была на бирках, прикрепленных к запястью и большому пальцу ноги трупа. Он проделывал это невозмутимо, словно в тысячный раз выполнял привычную процедуру. Грэм был среднего роста, с густой седой шевелюрой и лицом человека, много времени проводящего вне дома. Он оказался добряком и прекрасным рассказчиком – своим мягким голосом с родным выговором он поведал мне множество удивительных историй. Кроме того, подкупала его удивительная прямота. С первых минут я почувствовала себя рядом с ним очень комфортно.

В мешке находился труп мистера Эванса. Увиденное меня шокировало. Мистер Эванс был пожилым человеком, и я полагала, что он безмятежно умер во сне. Вопреки ожиданиям, передо мной предстал костлявый старик с запрокинутой головой, широко открытыми глазами и разинутым ртом. Заметив мою реакцию, Грэм объяснил, что во время смерти жевательные мышцы расслабляются и рот раскрывается. Про глаза и выгнутую шею он ничего говорить не стал. В этот момент в хранилище заглянул Клайв и известил нас, что планируется вскрытие как раз этого трупа и нам следует доставить его в секционную и положить на средний стол.

В секционной стояло три стола, за каждый из которых отвечали санитары в соответствии с должностью. Старший санитар Клайв работал за первым, Грэм – за вторым. Я предположила, что мне как младшей предстоит встать за третий стол, и это меня вполне устроило. Клайв объявил, что этим делом будет заниматься коронер, который и потребовал вскрытия. Мистер Эванс скончался около недели назад – его доставили в больницу после того, как он упал у себя дома. Все смерти от несчастных случаев подпадают под юрисдикцию коронера, и он может потребовать вскрытия, объяснил Клайв. Кроме того, он сообщил, что смерть, скорее всего, наступила от легочной эмболии, в результате которой в ножных венах образуются тромбы, перемещающиеся по сосудам и блокирующие поступление крови в легкие. Я взглянула на него в полной растерянности, а он хмыкнул и направился в секционную, бросив напоследок:

– Скоро сама все увидишь.

На сегодня было запланировано только одно вскрытие, и Клайв предложил мне понаблюдать, как Грэм будет извлекать из тела органы, или, выражаясь научным языком, проводить эвисцерацию, а затем помочь ему прибраться. Я была только рада. Миновав вестибюль, я оказалась в небольшой раздевалке, где облачилась в синюю униформу, которая была мне велика размера на три. Хорошо хоть, что бахилы пришлись впору. В секционную я попала через раздевалку. Грэм уже был на месте. Он показал мне, где одноразовые шапочки, маски, перчатки и очки.

Из перчаток я наугад выбрала самые маленькие. Потом меня ждало сражение с шапочкой. Взглянув в зеркало, на которое указал Грэм, я увидела что-то среднее между персонажем научно-фантастического фильма или медицинской мыльной оперы и Папой Римским. В подобном облачении я чувствовала себя странно и неловко, и мне закралась мысль, что я тут не на своем месте.

Между тем Грэм снял с мистера Эванса одежду и подложил под поясницу трупа деревянный блок. Корпус слегка приподнялся, а позвоночник изогнулся, чтобы обеспечить нам доступ к шее. Грэм еще раз сверил все документы мистера Эванса с запросом на вскрытие. Убедившись, что перед ним тот самый человек, он пояснил, что идентификация тела – наша святая обязанность. Нередко по ошибке производится эвисцерация не тех тел, и в результате у больницы возникает масса проблем. Легко представить реакцию родственников на несанкционированное вскрытие. Судя по тону Грэма, с ним подобное уже случалось, но я воздержалась от расспросов, видя, что тема явно не была желанной для обсуждения. Для себя же я сделала зарубку, что идентификацией пренебрегать ни в коем случае нельзя.

Грэм взял лоток с инструментами для вскрытия и поставил его прямо на ноги мистера Эванса. Из лотка он вынул нож, по виду напоминающий столовый, – со стальной ручкой и сменным лезвием. Это, как я узнала потом, был патологоанатомический нож PM40. Кончик ножа Грэм приставил к верхней части корпуса трупа, чуть ниже кадыка, и одним легким движением произвел разрез до самого лобка. Затем внутри этого разреза он сделал еще один, небольшой, но более глубокий, чуть ниже грудной клетки. Запустив туда пальцы, он рассек мышечный и жировой слои, чтобы обнажить внутренности. Этот разрез он сделал более глубоким и длинным, чтобы стали видны все органы брюшной полости. Затем он принялся осторожно отделять кожу от ребер искусными движениями ножа. За пару минут кожа мистера Эванса была полностью отделена от тела и повисла по обе стороны стола, как будто Грэм расстегнул на теле «молнию», чтобы потом застегнуть ее снова.

Грэм сполоснул нож PM40 и положил обратно в лоток. Затем смыл со стола кровь и сказал мне, что некоторые трупы кровоточат сильнее других – это зависит от времени смерти. Затем Грэм взял инструмент, напоминающий небольшой садовый секатор. Разъяв верхнее и нижнее лезвия, он приладил их зазор к нижнему ребру мистера Эванса с правой стороны. Грэм начал с треском разрезать ребра, продвигаясь снизу вверх, пока не дошел до последнего. То же самое он проделал и с левой стороны, чтобы удалить переднюю часть грудной клетки – большой треугольник, напоминающий доисторического краба. Я увидела сердце, легкие и значительную часть печени. Грэм отложил «краба» в сторону и немного опустил стол, оказавшись прямо над кишечником мистера Эванса. Кишечник был полностью обнажен и готов к исследованию.

Взяв ножницы, Грэм разрезал кишечник возле желудка. Он потянул кишки на себя и принялся их разматывать, периодически надрезая жирную пленку, которая удерживала их на месте. Через несколько минут кишечник лежал в тазу из нержавейки, стоящем у ног мистера Эванса. Пока Грэм занимался этой рутинной работой, я почувствовала запах. Я не сразу поняла, что он мне напоминает, и тут Грэм сообщил, что когда-то работал на бойне, и до меня сразу дошло. Запах был в точности как у мясников!

Когда мне удалось собрать мысли, Грэм уже извлек оставшиеся органы из разъятого корпуса (я и не заметила, как он это сделал) и теперь ввел нож РМ40 в горло мистера Эванса. Он орудовал лезвием под кожей, подбираясь ко дну полости рта. Через мгновение он рассек дно и подрезал язык, чтобы освободить органы рта и шеи. А затем Грэм сделал нечто такое, что показалось мне черной магией: он протянул язык мистера Эванса через горло, не повредив его, и стал вслед за ним, как гирлянду, отделять от позвоночника легкие, сердце, печень, желудок, селезенку, почки… Я была поражена (это поражает меня и по сей день) тем, как все органы соединены между собой.

Грэм извлек все органы из тела и стоял, демонстрируя мне так называемый «ливер» – органокомплекс мистера Эванса. Язык лежал на ладони Грэма, а ниже, на столе, распласталась пристегнутая к нему остальная цепочка органов, за исключением кишечника и мозга. «Ливер» Грэм поместил во второй таз и поставил обе емкости на стол для патологоанатома. Затем мы прибрались, переоделись в чистую форму и вернулись в кабинет, чтобы выпить кофе.

Клайв уже позвонил патологоанатому, доктору Эду Барберри, и тот сообщил, что прибудет к половине одиннадцатого. У нас был час свободного времени. Мы с Грэмом захватили кофе и вышли перекурить под навес за дверями морга.

Морг, как уже было сказано, располагался на первом этаже патологоанатомического корпуса. Сидя у дверей, мы видели снующих туда-сюда сотрудников больницы, будучи сами скрыты от чужих глаз слепой зоной. Перекурив, мы немного прогулялись вокруг парковки. «Чтобы собраться с мыслями», – пояснил Грэм. Далеко нам уйти не удалось – у Грэма здесь было так много знакомых, что он заговаривал почти с каждым встречным. В этой больнице он работал уже лет сто – прежде чем заняться покойниками, был водителем. Он познакомил меня с кучей народа, но я знала, что все равно никого не запомню. Похоже, пройдет не одна неделя, прежде чем я соберусь с мыслями.

После перерыва мы вернулись в секционную. Грэм зашил нижнюю часть торса мистера Эванса, оставив верхнюю разъятой, чтобы вложить туда органы, когда доктор Барберри закончит работу. Он вытащил деревянный брусок из-под спины мистера Эванса и подложил его ему под голову. Скальпелем Грэм сделал надрез за правым ухом трупа, а затем провел лезвием по затылку до левого уха. Мне он пояснил, что делать такой надрез на голове нужно как можно ниже. Если родственники захотят увидеть покойного после вскрытия, то чем ниже будет надрез, тем меньше вероятность, что его заметят – ведь голова будет покоиться на подушке. У санитаров немало таких маленьких хитростей, с помощью которых они скрывают следы своей работы. Меня тронула забота Грэма о родных мистера Эванса, хотя после его слов я еще острее осознала реальность того, что происходит.

Грэм между тем принялся отделять скальп мистера Эванса от черепа. Это была задача не из легких – Грэм даже побагровел от напряжения. В конце концов работа была сделана, и скальп лег на лицо мистера Эванса. Грэм при помощи трепана отделил свод черепа, чтобы обнажить мозг. Запустив пальцы между мозгом и лобной костью, он осторожно потянул мозг на себя, чтобы ввести скальпель в образовавшуюся полость. Я поинтересовалась, что он делает, и он объяснил, что нужно разрезать волокнистую пленку, которая удерживает на месте мозжечок, а затем перерезать черепные и спинномозговые нервы. Сделав это, он вынул скальпель и с пугающей легкостью и спокойствием извлек мозг из черепной коробки.

Вскоре прибыл доктор Барберри. Грэм объяснил мне, что Барберри – главный патологоанатом департамента и несет ответственность за морг и за все, что в нем происходит. Грэм гордился своими хорошими отношениями с доктором:

– Мы отлично ладим. Я могу говорить с ним обо всем. Но при этом всегда помню о субординации.

Мне было интересно посмотреть, что же это за таинственный доктор Барберри – Клайв тоже был о нем высокого мнения.

Доктор производил впечатление важной персоны. Ему было слегка за сорок. Среднего роста, хорошо сложен, прекрасные манеры. Он оказался не таким, как я ожидала, потому что выглядел совершенно обычно и вовсе не походил на этакого сурового профессора, каким люди нередко воображают тех, кто занимает подобное положение. Он с улыбкой приветствовал нас, и я снова почувствовала себя не в своей тарелке – не стоило все-таки соваться со свиным рылом в калашный ряд. Кто я такая, чтобы разговаривать с человеком столь высокой квалификации? Я уставилась на Грэма в поисках поддержки. Интересная у нас собралась компания: чокнутая тетка, мечтающая работать с трупами, бывший работник бойни, презирающий карьеру, и доктор Барберри – патологоанатом высочайшей квалификации, которому предстояло детально исследовать внутренние органы мистера Эванса и определить, что его убило.

А затем произошло нечто такое, во что я никогда бы не поверила. Да и вы тоже. В секционной, над столом, заваленном кишками мистера Эванса, Грэм и доктор болтали как старые друзья. Они говорили о крикете, о телевидении, о погоде, о планах на вечер. Эд Барберри потребовал включить радио на полную громкость. Он исследовал органы и затем перекладывал их в пластиковый поддон, а Грэм взвешивал их и записывал результаты. При этом они совершенно непринужденно общались, и было видно, что работа никак на них не влияет. А я стояла в отдалении и с изумлением взирала на происходящее. Атмосфера была настолько комфортной, что ко мне снова вернулась уверенность.

В течение получаса доктор Барберри управился с исследованием и покинул секционную. Грэм вернул органы в тело мистера Эванса и зашил разрезы. Меня он попросил вымыть рабочий стол доктора и продезинфицировать все поверхности, что я с удовольствием и сделала. Наконец-то я почувствовала себя полезной!

Глава 3

Подав заявление на должность санитара морга, я не сразу сообщила об этом родителям, брату Майклу и деду. Хотя у нас очень теплые отношения, все же о некоторых вещах лучше не говорить, пока не будешь окончательно уверен. Но я все-таки не удержалась, получив письменное уведомление о том, что после демонстрации вскрытия меня включили в приоритетный список кандидатов.

Родители были в курсе, что работа в интернате мне не по душе, однако советовали не бросать ее, пока не найду другую. У меня были перед ними определенные обязательства. В нашей семье все очень ответственные, и я не знала, как они отреагируют на подобный шаг. Мама с папой знали о моем увлечении криминалистикой – мой книжный шкаф был забит литературой о преступлениях и преступниках. Но я полагала, что моя новая работа не будет напрямую связана с убийствами и что увлекательных криминальных историй, которые так часто показывают по телевизору, там будет немного. Позже выяснилось, что я не ошиблась.

Когда меня пригласили на интервью, я ничего не сказала даже своим коллегам на прежней работе, но мне не терпелось с кем-нибудь поделиться. После своей первой смены я вернулась домой около половины третьего, взяла собак, и мы отправились пешком за две с половиной мили к родителям. Мама, как всегда, страшно обрадовалась Харви и Оскару, а папа крикнул из кухни:

– Эй, смотрите-ка, парни вернулись!

Стоило псам услышать его голос, как они тут же кинулись тщательно его облизывать.

– Все хорошо, дорогая?

Сколько себя помню, папа всегда задавал мне этот вопрос. Мама тоже была верна себе:

– Ты голодная? Я как раз заваривала чай, присоединяйся.

И потом:

– Тебе не нужны деньги?

А закончила традиционным:

– Люк (это мой бойфренд) хорошо о тебе заботится?

Получив ответы на все вопросы, она ушла заниматься чаем. Настала папина очередь.

– Хорошо, что ты еще не забыла, где мы живем, – сказал он.

Этот укор я слышала всякий раз, когда не общалась с родителями больше трех дней.

После обычных разговоров о работе и жизни в целом я решилась наконец открыть правду. Мама, к моему удивлению, обрадовалась.

– Ты будешь работать с трупами? – воскликнула она. И добавила, понизив голос:

– Если бы мне было столько же лет, сколько тебе, я бы тоже этим занялась.

Папа отреагировал иначе:

– Это дурная наследственность, особенно если посмотреть на линию твоей матери.

Мне на ум сразу пришла «Семейка Аддамс», потому что Адамс – девичья фамилия мамы. В выпускном классе меня прозвали Мортишей – за бледное лицо и длинные темные волосы. Впрочем, я сказала родителям, что ничего пока не решено и это был лишь очередной этап интервью.