Не могу, Господи, жить без Тебя! Книга о молитве

Мне кажется, часто с помощью таких экспериментов мы обнаруживаем, что то, чего мы так опасались, – не опасно, и это позволяет углубить наши отношения и сделать их более ценными, потому что общаться с настоящим человеком гораздо плодотворнее, чем с маской, или призраком, или фальшивой личностью. Так что мы должны просто экспериментировать и набираться смелости за счет таких маленьких побед.

Это относится ко всем сферам жизни. Знаете, как учатся дети: они сначала осваивают простые навыки, и это дает им смелость двигаться к более сложным вещам. И в жизни все так же: надо бороться со слабыми противниками, учиться побеждать, а потом переходить к более сильным. Не надо начинать с битвы с великанами.

– Вы говорите о личной молитве, но ведь есть еще общая, совместная молитва, молитва Церкви, – может быть, она важнее? Ведь даже в молитве «Отче наш» местоимение «мы», а не «я»…

– Я не думаю, что совместная молитва ценнее личной, если только личная молитва не строится по принципу «я против мира, против остальных». Видите ли, человечество задумано как большая мозаика, и каждый ее элемент имеет значение. Если из мозаики убрать небольшой кусочек, который кажется незначительным, потому что не окрашен в какой-то определенный цвет, не имеет определенных размеров, постепенно все развалится. Каждый из нас должен достичь, скажем так, святости, в этом состоит наше призвание. И не достигая ее, мы обкрадываем и Бога, и нашего ближнего в их ожиданиях.

Бывают моменты, когда я вижу себя как часть великого целого во Христе, а бывает, что я стою один как грешник. Я могу сказать: «Господи, помилуй меня грешного»; я не могу говорить только лишь: «Господи, помилуй нас грешных», потому что есть то, что надо сделать мне, а не только другим. Произнося «Господи, помилуй нас», я прошу за других, но если я говорю: «Помилуй меня», мне приходится задаться вопросом: да, но что для этого сделаю я? Итак, будучи грешником, я стою один, а будучи членом Церкви, я представляю собой частицу Тела Христова, но чтобы полностью присоединиться к «нам», к «нашим», «я» тоже должен чего-то достичь.

Молитва «Отче наш» – это сыновняя молитва. В этом смысле это молитва Христа, и в нее входим мы все в нашем единении с Ним, однако бывают ситуации, в которых «я» оказываюсь против этого, практически против Бога, если я сознательно грешу, если я говорю: «Да будет воля моя». То есть я думаю: «Нет, Господи, я знаю, что такова Твоя воля, но я не могу и не буду. Я знаю, что должен простить своих врагов, и все же я до смерти ненавижу этого человека – я не убью его только потому, что я трус, но не потому, что я христианин». В такой ситуации я, именно я должен справляться с этой проблемой. Другие могут справиться с ней, молясь за меня, но не отождествляя себя со мной.

– Получается, одна из наших главных задач – увидеть, познать себя настоящих? Это вообще возможно?

– Не думаю, чтобы мы в какой-либо момент были способны познать себя так, как нас знает Бог, но мы должны стремиться и стараться познать себя со всей честностью, которая у нас есть. Очень часто в самопознании нам мешает то, что мы не хотим знать себя такими, какие мы есть, мы хотим иметь другой образ. Не обязательно лучше, просто другой. Вот тут и нужна честность. Чтобы признаться себе: да, я не таков, каким хочу быть, я не гений, я не такой-то и не сякой-то – я такой, какой я есть. И по мере развития честности мы готовимся принять себя такими, какие мы есть.

Белый камень с именем для Бога[6 - Беседа состоялась 25 мая 1969 года. Пер. с англ. А. Дик.]

В XIX веке один писатель сказал: «Молитва – это прошение о том, что никогда не случается, адресованное тому, кто никогда не отвечает».

Если ставить перед собой цель получить просимое сразу и в том виде, как нам хочется, то это определение очень часто оказывается верным. И в своем стремлении ощутить близость, присутствие Бога мы вполне можем обнаружить, что Он безмолвствует.

Но молитва начинается в тот самый момент, когда мы обращаемся к Богу и приносим Ему не столько свои нужды, сколько жажду своего сердца, всего своего существа, когда мы проживаем свою жизнь с воплем: «Где Ты, мой возлюбленный и мой господин? Где Ты, отчего Ты скрыл от меня Свой лик? Я не могу без Тебя жить!»

Молитва начинается в момент просветления, в момент глубины, когда мы внезапно обнаруживаем – либо в юном возрасте, когда наш ум еще чист, а сердце светло, либо позднее, когда мы уже умудрены опытом, потрепаны жизнью и утомлены, – мы обнаруживаем, что в самой сердцевине нашего существа есть глубина, священное пространство, которое ничто из собранного на земле, ничто из полученного от тварного мира не может ни заполнить, ни насытить, ни реализовать его предназначение.

Молитва начинается тогда, когда мы внезапно обнаруживаем то, что архиепископ Кентерберийский Майкл Рамсей однажды назвал «пустотой в форме Бога в глубине нашей души», или, если вспомнить Книгу Откровения, когда мы осознаем, что в самом центре нашего естества существует место, куда есть доступ только Богу, священное пространство, которое принадлежит Богу и нам. И отношения с Богом – уникальные, неповторимые, открывающие нам вечность и бесконечность, ибо ничто конечное или временное не может наполнить нас до краев и дать нам ощущение завершенности.

Молитва начинается в тот момент, когда мы обнаруживаем голод, который нельзя утолить ничем из того, что может дать земля, и, обращаясь к Тому, Кого мы подчас еще не знаем, мы восклицаем и стонем: «Где Ты? Почему Ты скрылся от меня? Не оставляй меня навеки!» Эти слова взяты не из священных книг, это вопль оставленной мужем женщины в одной из самых прекрасных человеческих легенд[7 - Имеется в виду сказание о Нале и Дамаянти.].

В этот момент наша молитва уже обретает форму. У нас есть слова, с помощью которых мы можем обратиться к Тому, Кого еще никак не можем назвать. Это уже не голод нашей души, не боль пустоты и не тоска одиночества. Это возлюбленный, без которого невозможно жить. Теперь мы можем обращаться к Нему на «Ты» – Он единственный, Кого мы можем так называть.