Тайна семи звезд

Священник застыл на крыльце храма и не двигался с места. Проходящие мимо демонстранты при виде человека в рясе с крестом на груди удивленно смотрели друг на друга.

Тенор из репродуктора пел:

– Мы живем под солнцем золотым, дружно живем! Мы горды Отечеством своим, любим свой дом! Мы горды Отечеством своим, все пути открыты молодым! Светлые края, Родина моя, всюду у тебя друзья!

Хор подхватывал:

– Клятву дают народы! Пусть зеленеют всходы! Реют знамена свободы! Молодость идет, молодость зовет, молодость идет вперед!

Под эту музыку продолжалось шествие: снова шли девушки, поднимая вверх обручи и шесты, из которых складывались геометрические фигуры. За девушками – парни в спортивных костюмах с портретом первого секретаря ЦК компартии Грузии Мжаванадзе. А дальше ехала конструкция на колесах с очередным портретом Ленина.

Постояв несколько минут, священник резко развернулся и зашел в храм. Там пожилая женщина протирала низ позолоченного напольного подсвечника. В руке у нее была бутылка с керосином:

– Тамара, дай керосин.

Она узнала его и, распрямившись, ответила:

– Вот, возьми, батюшка.

– А побольше бутылка есть?

– Есть литровая.

– Принеси. И коробок спичек.

Она пошла в ризницу и через несколько минут вернулась с бутылкой и спичками. Он стоял перед большим распятием и молился. Она нерешительно отошла в сторону. Широко перекрестившись, он обернулся к ней и сказал:

– Христа распяли, а они празднуют! Ну все, хватит. Иду на муки, Господи!

Она остолбенела. Он имел вид одержимого. Глаза горели, все тело было напряжено, как натянутая струна.

– Что ты такое задумал, отец Гавриил?

– Дай сюда керосин и спички!

– Господи, спаси! Что это ты задумал, батюшка? – она широко раскрыла глаза.

Он молча взял бутылку и спички и быстро вышел на улицу. Дверь храма за ним громко захлопнулась.

– Боже мой, Боже мой! Что он такое задумал? – шептала женщина, с ужасом глядя на дверь.

* * *

После того, как мимо Кашветского храма прошли организованные шеренги пионеров и комсомольцев, началось шествие обычных граждан. Они не были выстроены в шеренги и не были одеты в единообразные костюмы. Дети несли в руках воздушные шарики, родители шли с букетами цветов и весело разговаривали между собой.

Из репродуктора звучал женский голос:

– Поднимется солнце, заглянет ко мне, засветится ярко портрет на стене. И, словно желая мне доброго дня, Ильич как живой поглядит на меня. Я ленинцем быть настоящим хочу, чтоб смело смотреть мне в глаза Ильичу!

Вдруг глаза всех устремились на портрет Ленина, размещенный на фасаде здания Совета министров. Он загорелся! Сначала пламя охватило нижний правый угол портрета, потом быстро поползло вверх – и в считанные секунды все полотно было охвачено ярким пламенем. Огненные языки лизали уши Ильича, его нос, глаза и губы. Там, где только что была улыбка, образовалась черная дыра, которая быстро расползалась в стороны. Лампочки по краям портрета лопались со звуком, напоминающим звуки выстрелов.

В толпе началась паника. Испугавшись, что это теракт, люди стали разбегаться в разные стороны. Перед горящим портретом на несколько секунд образовалось свободное пространство. И тут все увидели, что возле него на возвышении стоит человек в темном одеянии до пят, с большим крестом на груди, и что-то кричит, размахивая руками. Те, кто поближе, слышали сквозь продолжающуюся бравурную музыку:

– Как вы можете поклоняться антихристу? Надо славить Господа Бога, Христа! Не «слава Ленину», а «слава Иисусу Христу»!

Увидев, что возле портрета никого нет, кроме какого-то сумасшедшего, размахивающего руками, толпа ринулась к нему, повалила его на землю. Его били руками и ногами, по голове, по животу и по спине, он перекатывался по земле, закрыв лицо ладонями.

Когда через несколько минут на бронемашине приехал вызванный в срочном порядке отряд солдат, на месте портрета стоял железный каркас, на котором болтались обгоревшие куски ткани. Все лампочки полопались. А на земле в луже крови лежал человек.

– Расступитесь! – скомандовал начальник отряда.

Толпа расступилась, солдаты взяли тело и поволокли к бронемашине.

Народ не расходился, бурно обсуждая невиданное происшествие. И, хотя бодрая мажорная музыка еще долго не смолкала, мужские и женские голоса еще долго на разные лады прославляли партию и Ленина, праздник был испорчен.

Подоспела милиция, здание оцепили, людей попросили разойтись. В конце концов и музыка смолкла.

* * *

Когда он начал приходить в сознание, первое, что он почувствовал, была жгучая боль по всему телу.

Он попытался открыть глаза. Правый не открывался вообще, левый приоткрылся немного. Он увидел, что лежит на сером бетонном полу в небольшой тюремной камере с такого же цвета бетонными стенами. Косой луч солнца падал на пол из маленького зарешеченного окошка.

Попытался повернуться – и его пронзила острая боль. Остался лежать на левом боку, закрыв глаза.

Сколько он так пролежал, он не знал, но в какой-то момент щелкнул замок железной двери, она отворилась, кто-то вошел и громко крикнул:

– Встать!

Он попытался пошевелиться, но не смог.

– Встать, тебе говорю! Ты у меня за все ответишь, поджигатель.

Он попытался встать, повернулся на живот, уперся руками в пол, после больших усилий смог встать на четвереньки.

Последовал удар дубинкой по спине:

– Быстрее!

Он попытался распрямиться, но не смог.

– Быстрее, тебе говорю!

Удар по голове.

Он потерял сознание.

В следующий раз он очнулся на больничной койке. Теперь он лежал на кровати, голова была забинтована. Он открыл оба глаза, оглядел небольшую больничную палату: койки стояли в ряд, на них лежали люди, окна были зарешечены. За полуоткрытой дверью маячила фигура часового в военной форме.