История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее от константинопольского патриарха (988-1240)

Аще вспомяну си дела, отинудь отчаюся, яко Божия не сотворих воля, но всю плотьскую похоть, прельщен врагом, сдеях, да кто мене не плачет, погибшаго люте.

Зело горька, о душе, темница и люта верига, яже о тебе злопомненья страсти; и аще сих не останешися, злым себе предаси бесом и теми люте, яко пленница, томима будеши.

Яко человек сгреших; но яко Бог прости мя. Отче, Сыне и Святый Душе. Тобе верою покланяюся и Твоея требую милости и до последняго издыхания.

Явлена от века всех крестьян Заступнице и к Богу Ходатаица Марье, богоизбранная Владычице! Приими мою молитву и подаждь отпуст многих ми прегрешений молитвами Си.

Седолен. Глас 6. О всестрастная душе! Како уязвися, како зле осквернися и како люте неключима бысть! Подтщися, покайся и припади, вопьющи к Богу, пекли муки избавить тя.

Суд без милости, о душе, милости не сотворшим блюди, внимай, Христово слово делом покажи; масло щедрот восприими, и свещю покаянья сблюди неугасающю, побди, ожидающи Жениха, да внидеши в чертог спасеных.

Песнь 4. Ирмос: Провидя духом Амбакум, еже до моея нищеты Твое, Христе, схоженье, укрепляяся смотрьно вопьяше, яростью напрязи на враги лук свой, избавляя от плена рабы своя, немолчно вопьюща: Слава силе Твоей, Господи.

В мал час раб Христов нарекохся, во вся же дни и доныне греховный раб сведеся, делатель быв всякаго беззаконья, всеми нечистотами осквернився и всякой муце повинен быв, окаянный.

Горе, грешная душе, часто каешися и всегда сгрешаеши – почто не бежиши змье, еяже губительство веси? Како не боишися скоропие, смертное жало имущи? Пролей сльзы преже смерти, да ти угаснет вечный огнь.

Яже приях мнасу, и тою купля не творях, но мысльную раскопав землю и леностьным обивь платомь, неверьем душа посыпах. Но Троице Святая! Аще и взя от мене Свое, нъ в кромешнюю тьму связана не поели мене.

Явленых и неявленых, ведомых и неведомых, и чресъестьственых безаконий яко Бог прости мя молитвами, Богородица, Яже за вся молиться. Христе многомилостиво! Тоя ради възведи мя из пропасти греховныя».

С первого взгляда очевидно, что слог в каноне святителя Туровского, дошедшем до нас в списке XIII в., сохранил на себе более признаков древности, нежели слог в молитвах, которые известны нам по рукописям уже XVI столетия. Но по составу своему и содержанию как канон, так и молитвы должны быть равно отнесены к лучшим произведениям в том же роде, какие только существуют в православной Церкви, и, без сомнения, не столько своими проповедями и статьями об иночестве, сколько своим каноном и особенно молитвами, находившимися, так сказать, в ежедневном употреблении у народа, святитель мог иметь на этот народ самое обширное и благотворное влияние.

Кроме сочинений святого Кирилла Туровского, дошедших до нас и несомненно ему принадлежащих, были еще сочинения его потерянные или, по крайней мере, доселе остающиеся в неизвестности, и есть сочинения сомнительные, приписываемые ему без достаточных оснований. Древний жизнеописатель нашего святителя говорит о нем, что он, еще будучи простым иноком, когда подвизался в столпе, «многа Божественная Писания изложи», а потом, сделавшись епископом, «Феодорца, еретика епископа, за укоризну тако нарицаемаго, от Божественных Писаний ересь обличи… Андрею же Боголюбскому князю многи послания написа от евангельских и пророческих писаний, яже суть чтоми на праздники Господския, ина многа душеполезна словеса, яже к Богу молитвы и похвалы многим святым, ина множайшая написав. Церкви предасть; канун великий о покаянии створи к Господу по главам азбуки». На основании этого единственного свидетельства о письменных трудах святого Кирилла к числу потерянных его сочинений можно отнести: 1) обличение на известную ересь Феодорца, епископа Ростовского, от Божественных Писаний; 2) многие послания к великому князю Андрею Боголюбскому от евангельских и пророческих писаний; 3) некоторые душеполезные Слова на праздники Господские, ибо святой Кирилл написал такие Слова «многа», а до нас дошли из них только девять; 4) Похвалы, или похвальные Слова, «многим» святым, к числу которых (Похвал) из сохранившихся Слов можно отнести только два (в неделю о мироносицах и на Собор 318 святых отцов); 5) канон великий покаянный к Господу по главам азбуки, ибо сохранившийся молебный канон святого Кирилла, хотя выражает и чувствования покаянные, но вовсе не расположен по буквам азбуки и обращен не к одному Господу Иисусу, а часто и ко всем Лицам Святой Троицы; 6) вероятно, и многие другие сочинения, которыми занимался святой Кирилл, еще подвизаясь в столпе и потом в числе «множайших» предал Церкви.

Думать, будто под именем посланий к Андрею Боголюбскому разумеются собственно известные Слова и поучения святителя Туровского, потому только, что послания эти, по выражению жизнеописателя, написаны от евангельских и пророческих писаний, совершенно неосновательно, ибо и послания к игумену печерскому Василию, как говорит сам святой Кирилл, написаны тоже от святых книг и почти в каждом из своих сочинений, иногда даже не раз, он повторяет, что пишет не от себя, а от евангельских и пророческих писаний. Жизнеописатель именно выражается, что святой Кирилл «Андрею Боголюбскому князю» многие послания написал, а известные Слова на праздники написаны святым Кириллом для произнесения в церкви пред народом и обращений к Андрею Боголюбскому никаких не содержат. Мог, конечно, святой Кирилл препровождать копии с своих Слов к Андрею Боголюбскому, но уже это самое требовало сопутствовать их посланиями к князю или письмами. В рукописях встречаются Слова и поучения под именами: Кирилла мниха, святого Кирилла епископа, святого отца Кирилла; может быть, эти сочинения принадлежат к числу потерянных или неизвестных нам творений святого Кирилла Туровского, тем более что под двумя первыми именами встречаются и его подлинные, несомненные сочинения, но утверждать это с решительностию было бы неосновательно…

Сомнительными сочинениями святителя Туровского мы признаем два поучения и два Слова, помещенные в числе печатных его творений (у Калайдовича), именно: шестое – поучение в неделю пятую по Пасхе, десятое – поучение на Пятидесятницу, одиннадцатое – Слово о премудрости и двенадцатое – Слово о мытарствах. Относительно трех первых статей сам издатель сознается, что они не надписаны именем святого Кирилла в древнейшем сборнике (XIII в.), в котором находится большая часть изданных его творений, но присовокупляет: «Один слог, то же величие, и та же простота выражений, и непосредственная связь означенных статей с подлинными сочинениями св. Кирилла дозволяют приписать оные нашему святителю» (Предисловие. С. XXXIII). Основания очень недостаточные! И, во-первых, одно то уже, что эти три статьи не надписаны именем святого Кирилла в том самом сборнике, в котором все прочие его сочинения надписаны его именем, заставляет предположить, что составитель сборника или переписчик не признавали ненадписанных статей творениями святителя Туровского. Во-вторых, при ближайшем сличении этих статей с достоверными сочинениями святого Кирилла, нельзя не чувствовать значительной разности между ними: в статьях и по слогу, и по составу, и по тону более простоты, менее витиеватости, искусственности, образности, нежели в сочинениях святого Кирилла. В-третьих, в чем состоит непосредственная связь этих статей с сочинениями святителя Туровского в древнем сборнике? В том, что первая статья – Поучение в неделю 5-ю по Пасхе помещено между Словами его в неделю 4-ю и в неделю 6-ю по Пасхе, а статьи вторая и третья следуют за Словом его на Собор 318 святых отцов и потом сопутствуются Словами Иоанна Златоустого, Василия Великого и других… Что же это за связь? И кому не известно, что в сборниках, в которых расположены Слова и поучения по порядку недель и праздников церковных, весьма часто помещаются атакой связи сочинения совершенно различных писателей? Наконец, должно заметить, что нетолько в списке XIII в., но и в списках XIV, XV и последующих столетий все упомянутые три статьи, сколько нам известно, ни разу не приписываются святому Кириллу Туровскому, напротив, или усвояются другим писателям, греческим, или, что гораздо чаще, не приписываются никакому писателю. Пусть будет верным, что эти статьи не принадлежат тем, кому иногда усвояются, но на каком же основании мы станем усвоять их именно нашему святителю Туровскому, когда ему они нигде не приписываются?

Перейдем к последнему Слову – к Слову об исходе души и о мытарствах. В большей части списков, начинающихся с XIV столетия, оно называется Словом вообще святого Кирилла или святого отца Кирилла; в некоторых списках XIV, XV и XVI вв. надписывается именем святого Кирилла Философа и в некоторых списках XVI и XVII вв. – именем святого Кирилла, епископа Туровского. Какому ж из этих двух Кириллов Слово принадлежит? Списки первого рода здесь ничего не решают, а сравнивая списки второго и третьего рода, естественно, более склоняемся приписать Слово святому Кириллу Философу, нежели святому Кириллу Туровскому, так как вторые списки по времени начинаются прежде. Но не по надписям над списками, а по самому содержанию рассматриваемого Слова мы доходим до полной уверенности, что оно принадлежит святому Кириллу Философу. В этом Слове только небольшой приступ приделан неизвестным, а все последующее взято из сочинений святого Кирилла Философа. Представим начало Слова: «Понеже тайна си не всем откровена бысть и многими человекы несведома, но якоже Кирилл Философ рече, не того ради створени быхом, да ямы, и пием, и в одежи различныя облечемся, но да угодим Богови и будущая благая получим. Но понеже непытанием Божественных Писаний заблудихом от истиннаго пути – ни помышляем, како ны есть почтил Бог и создал в утробе матерний и душю вложил, и паки и оттуду ны изведе. Егда убо, рече, всяк младенец крещаем бывает, тогда посылается от Бога ангел на хранение в все житие человеческое». Затем непрерывно тянется речь об отношении ангела-хранителя к человеку в продолжение жизни, об исходе души из тела и странствовании ее по мытарствам (очень подробно), о кончине мира и последнем мздовоздаянии праведникам и грешникам. Спрашивается: кто же это рече, от имени которого излагается все последующее Слово? Из предыдущего очевидно, что не кто другой, как Кирилл Философ. А что мы излагаем не одну произвольную догадку, можем указать на самый источник, откуда заимствовано настоящее сочинение. В рукописях встречается Слово иже во святых отца нашего Кирилла Философа на Собор архистратига Михаила и прочих бесплотных сил. Начало этого Слова другое, нежели в рассматриваемом нами сочинении, но дальнейшее содержание об ангеле-хранителе, о мытарствах и прочем – то же самое, только по местам обширнее. И, что особенно замечательно, в этом Слове вместо оборота: «Егда убо, рече, всяк младенец крещаем бывает, тогда посылается от Бога ангел на хранение во все житие человеческое» – читаем: «Глаголю же убо, егда крещаеми бывают младенцы, тогда посылаем бывает ангел Господень на сохранение во все житие его человеческое…» и т. д. Дело ясное, что в Слове на Собор святого архистратига Михаила святой Кирилл Философ говорит сам от своего лица, тогда как в Слове об исходе души и о мытарствах говорит кто-то от имени святого Кирилла Философа в третьем лице; следовательно, первое Слово представляется собственным его сочинением, а последнее есть заимствование. Не скроем, что Слово на Собор архистратига Михаила известно нам в позднейшем списке и не чуждо распространений и вставок (так, весьма неудачно посредине помещено в нем целое «Поучение к попом», приписываемое митрополиту Киевскому Кириллу). Сознаемся, что мы не в состоянии решить, какому Кириллу Философу принадлежит это слово: славянскому ли апостолу или святому Кириллу Катанскому (Костенскому), учителю сербов (XV в.), который также называется философом, или еще другому Кириллу. Но во всяком случае не сомневаемся повторить, что Слово об исходе души и о мытарствах не есть произведение нашего святителя Туровского Кирилла, который никогда не назывался философом, а заимствовано все, кроме краткого приступа, из другого Слова какого-то святого Кирилла Философа.

Обращаясь снова к подлинным сочинениям святого Кирилла Туровского, которые мы обозрели, можем в заключение сделать о них следующий краткий отзыв. В проповедях святого Кирилла преобладает воображение и духовная поэзия; в статьях, обращенных к инокам, виднее мысль, под сильным, однако ж, влиянием воображения и фантазии; молитвы и канон проникнуты живым христианским чувством. По самому изложению в первых более витиеватости, искусственности, риторизма; во вторых все эти недостатки заметно ослабевают; третьи почти везде запечатлены естественностию и простотою. И, кажется, не будет несправедливым, если на высшем месте по достоинству поставим молитвы святого Кирилла, на среднем – статьи его к инокам и на низшем – его церковные поучения. Современники и ближайшие потомки не без основания могли называть святителя Туровского русским Златоустом, конечно, не в том смысле, чтобы сочинения его равнялись по достоинству и характеру с творениями древнего златословесного учителя, а в том, что святой Кирилл был тогда у нас самым лучшим витиею и отличался необыкновенным красноречием. Из всех писателей Русской Церкви, живших в продолжение трех первых веков, можно указать только на одного митрополита Илариона, которого, по нашему мнению, не превосходил святой Кирилл своими талантами и образованием, хотя и превзошел количеством сочинений. Главные отличительные свойства святителя Туровского как писателя: живое, плодовитое, неистощимое воображение; мягкое, доброе, восприимчивое чувство, легкий, свободный, витиеватый язык. А в творениях митрополита Илариона находим более твердый и обширный ум, более зрелости и последовательности в мыслях, более точности и правильности в выражениях и по местам самое высокое, истинно ораторское одушевление.

III. Сочинения святого Симона, епископа Владимировского, и Поликарпа, киево-печерского черноризца

Святой Симон, епископ Владимирский, которого летописи называют учительным, жил несколько после святого Кирилла Туровского, но также принадлежал к числу замечательнейших писателей Церкви, хотя и в другом роде. От него сохранилось только одно нравственно-историческое сочинение, которое отличается светлостию взгляда на предметы, верностию суждений, простотою и безыскусственностию как в мыслях, так и в слоге и глубокою назидательностию. Это послание святого Симона к черноризцу печерскому Поликарпу. Повод к написанию послания подал сам Поликарп. Он был молодой инок, постриженник Киево-Печерского монастыря; несколько времени жил при святом Симоне, пользовался его расположенностию и пастырскими беседами; потом возвратился в родную обитель. Но здесь, еще не твердый в монашеских подвигах, увлекся видами честолюбия – два раза оставлял святую обитель, чтобы игуменить: в первый раз в монастыре Косьмодамианском, в другой – в монастыре Димитриевском и даже желал достигнуть сана епископского при содействии супруги князя Ростислава Мстиславича Верхуславы. При таком настроении мыслей, живя снова в Печерской обители по возвращении из Дмитриевского монастыря, Поликарп неохотно покорялся настоятелю, не хотел принимать участия в общей церковной молитве, был недоволен распоряжениями эконома и крайне огорчался разными оскорблениями от некоторых братий. Все эти досады свои он изобразил в письме к святому Симону, и Симон с отеческою любовию подвигся, чтобы уврачевать больную душу юного друга, и написал (1225–1226) к нему свое обширное, пастырски наставительное послание. В послании можно различить три главные части.

Первая, которая составляет как бы вступление в послание, почти вся нравоучительная, содержит в себе разные наставления, направленные против душевных недугов Поликарпа, хотя по местам ссылается и на историю. «Брат, – пишет святой Симон, – сядь в безмолвии, собери ум свой и скажи в себе: „О убогий иноче! Не оставил ли ты мира и по плоти родителей ради Господа? Если же и пришедши сюда для спасения, ты не духовное творишь, то для чего облекся в иночество? Не избавят тебя от муки черные ризы, если живешь не почернечески“. Знаешь ты, как величают тебя здесь князья, бояре и все друзья твои, говоря: „Блажен он, что возненавидел мир и славу его, уже не печется ни о чем земном, желая небесного“. А живешь не по-монашески. Великий стыд объемлет меня за тебя. Что, если ублажающие нас предварят нас в Царствии Небесном и будут в покое, а мы, мучимые горько, будем вопиять? Кто помилует тебя, когда сам ты себя погубил? Воспряни, брат, и попекись мысленно о душе своей; работай Господеви со страхом и со всяким смиренномудрием. Не будь ныне кроток, а завтра яр и зол; ненадолго молчалив, а потом опять склонен к роптанию на игумена и его служителей. Не будь лжив и под предлогом болезни не отлучайся от собрания церковного. Ибо, как дождь растит семя, так и Церковь влечет душу на добрые дела. Что ни делаешь в келье, не имеет такой силы, как совершаемое в церкви. Читаешь ли Псалтирь или поешь 12 псалмов – это не сравняется с одним соборным пением: „Господи, помилуй“. Вспомни, брат, что и верховный апостол Петр, сам церковь Бога живого, когда был взят Иродом и посажен в темницу, не молитвами ли церковными избавлен от руки Ирода? И Давид молитвенно говорит: Едино просих от Господа, то взыщу, еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего и зрети ми красоту Господню и посещати храм святый Его (Пс. 26. 4). Да и сам Господь сказал: Xpaм Мой храм молитвы наречется (Мф. 21. 31); идеже бо еста два или трие собраны во имя Мое, ту семь посреде их (18. 20). А когда собирается такой Собор, более ста человек братии, тем более веруй, что посреди их Господь Бог наш. От церковного огня приуготовляется и обед их, которого одна крупица для меня вожделеннее всего, что предо мною. Свидетельствуюсь Господом, что не желал бы вкушать иного брашна, кроме укруха хлеба и гороху, приготовленного для святой братии. А ты, брат, не делай так, что ныне хвалишь соучастников трапезы, а завтра ропщешь на повара и служащего брата и тем оскорбляешь начальствующего. Терпи, брат, и досаждение: претерпе вый бо до конца, той спасется (Мф. 24. 13). Если и случится тебе быть оскорбленным и кто-нибудь приидет и скажет тебе: «Такой-то очень нехорошо говорил о тебе», скажи вестнику: «Хотя он и укорил меня, но он мой брат, я достоин этого, и он не сам собою делает, но враг его подучил, чтобы рассорить нас между собою. Господь да поразит лукаваго, а брата да помилует». Скажешь: «Он в лицо оскорбил меня пред всеми». Не смущайся, чадо, и не предавайся скоро гневу, но, падши до земли, поклонись брату и скажи ему: «Прости меня». Исправь в себе прегрешение и победишь всю силу вражию. Если на поношение будешь отвечать грубостию, то вдвойне досадишь себе. Разве ты более царя Давида, которого Семей поносил в лицо? А он намеревавшемуся отметить за него слуге своему сказал: «Не делай сего, да видит Господь смирение мое и воздаст ми благая клятвы его ради». Вспомни, чадо, и большее, как Господь смирил Себя, быв послушлив до смерти Отцу Своему; стражда не прещаше (1 Пет. 2. 23); слыша хулы: Беса имаши, по лицу биемый, заушаемый, оплеваемый, не гневался, но и за распинающих молился и тебя научил молиться за врагов: Любите, сказал, враги ваша, добро творите ненавидящим вас, благословите кленущия вы, молитеся за творящия вам напасть (Мф. 5. 44). Довольно, брат, и того, что ты сделал по своей гордости; теперь тебе следует оплакивать то, что, оставив святой монастырь и святых отцов Антония и Феодосия и святых черноризцев, которые с ними, взялся быть игуменом в монастыре святых безмездников. Хорошо ты поступил, когда вскоре оставил это начинание и не дал плещи врагу своему, который хотел погубить тебя. Разве ты не знаешь, что дерево неполиваемое, но часто пересаживаемое скоро засыхает? И ты, отказавшись от послушания отцу и братии своей, скоро погиб бы: овца в стаде безопасна, а отделившись от стада, скоро гибнет от волков. Тебе бы прежде надлежало размыслить, для чего ты хотел выйти из святой, блаженной и честной обители Печерской, где так удобно всякому желающему спастись. Я думаю, брат, что сам Бог попустил сему быть в наказание твоей гордости – за то, что ты не захотел служить мужу святому, своему господину, а нашему брату архимандриту Акиндину, игумену печерскому. Печерский монастырь, как море, не содержит в себе гнилого, но извергает вон. А что писал ты ко мне о своей досаде – горе тебе, ибо ты погубил свою душу. Спрашиваю тебя: чем ты хочешь спастися? Будь ты постник, всегда трезвен и нищ, проводи ночи без сна, но если не переносишь оскорблений, не спасешься. Порадовались было о тебе игумен и вся братия, и мы утешились вестию о твоем обретении. Но ты и еще попустил быть твоей воле, а не воле игумена, захотел еще раз быть игуменом у святого Димитрия, хотя никто тебя не принуждал: ни игумен, ни князь, ни я. И вот теперь ты уже испытал… Пойми же, брат, что Богу не угодно твое старейшинство, и потому Он послал тебе слабость зрения. Но и этим ты не вразумился, чтобы сказать: Благо мне, яко смирил мя ecu, да научуся оправданием Твоим. Я вижу, что ты самолюбец и ищешь славы от людей, а не от Бога. Разве я недостоин, говоришь ты, такого сана? Чем я хуже, например, иконома или кого другого?.. Пишет ко мне супруга князя Ростислава Верхуслава, желая видеть тебя епископом в Новгороде на место Антония, или в Смоленске на место Лазаря, или в Юрьеве на место Алексия, и говорит: «Я готова ради тебя и Поликарпа истратить хотя бы до тысячи серебра». Но я отвечал ей: «Дочь моя Анастасия! Дело небогоугодное хочешь ты сделать. Если бы Поликарп остался в монастыре и с чистою совестию, в послушании игумену и всей братии, в совершенном воздержании проводил жизнь, то не только во святительскую одежду был бы облечен, но удостоился бы и Небесного Царства». А ты, брат, епископства ли пожелал? Добра дела желаеши, но прочитай, что говорит апостол Павел к Тимофею, и подумай, находишь ли ты в себе те качества, какие должен иметь епископ. Если бы ты был достоин такого сана, я не пустил бы тебя от себя, но своими руками поставил бы тебя наместником в обе епископии: во Владимир и в Суздаль, как хотел князь Георгий, но я не согласился… Брат, не в том совершенство, чтобы быть славимым от всех, но в том, чтобы исправить свое житие и явить себя чистым. Из Печерского монастыря многие поставлены во епископов. Как от самого Христа Бога нашего апостолы посланы были во всю вселенную, так от Его Матери Госпожи нашей Богородицы из монастыря Ее многие поставлены были во епископов по всей земле Русской. Первый – Ростовский Леонтий, великий святитель, которого Бог прославил нетлением. Это был первый престольник, которого неверные много мучили и били, и он стал третьим гражданином русского мира, получив вместе с двумя варягами венец от Христа, ради Которого пострадал. О Иларионе митрополите ты сам читал в житии святого Антония, что им он пострижен и после того сподобился священства. После них поставлены были епископами: Николай и Ефрем в Переяславль, Исаия в Ростов, Герман в Новгород, Стефан во Владимир, Нифонт в Новгород, Марин в Юрьев, Мина в Полоцк, Николай в Тмутаракань, Феоктист в Чернигов, Лаврентий в Туров, Лука в Белгород, Ефрем в Суздаль. Если хочешь знать обо всех – прочти старую летопись Ростовскую и найдешь, что всех было более 30, а если считать далее и до нас, грешных, то, думаю, будет около 50. Пойми же, брат, какова слава того монастыря, и, утвердившись, покайся, и возлюби тихое и безмятежное житие, к которому Господь привел тебя; я бы рад оставить епископство и служить игумену в том святом Печерском монастыре, но знаешь, что удерживает меня… Кто не знает, что у меня, грешного епископа Симона, соборная церковь во Владимире, красота города, а другая в Суздале, которую я сам создал? Сколько они имеют городов и сел! И десятину собирают по всей земле той, и всем этим владеет наша худость. Но пред Богом скажу тебе: всю сию славу и власть за уметы вменил бы, если бы мне хоть колом торчать за воротами, и сором валяться в Печерском монастыре, и быть попираему людьми. Один день в дому Божией Матери лучше тысячи лет временной чести; в нем хотел бы я жить лучше, нежели в селениях грешничих». Так оканчивается первая часть Послания святого Симона, нравоучительная.

Вторую часть можно назвать преимущественно историческою: то, чему прежде он учил Поликарпа общими наставлениями, то самое теперь старается представить ему в живых назидательных примерах, которые все заимствует из истории Печерской обители, делая к нему по местам приличные обращения. Всех рассказов в этой части девять. Первый находится в ближайшей связи с предыдущею частию, в конце которой святой Симон выразил такую горячую любовь свою к Печерской обители. «И вот, – продолжает он, – теперь я расскажу тебе, брат, почему я имею такое усердие и веру к святым Антонию и Феодосию». Сущность рассказа следующая: при игумене Пимене жил в Печерской обители великий подвижник – пресвитер Онисифор прозорливец. У него был духовный сын – один из иноков, пользовавшийся его любовию, который, хотя по наружности старался подражать своему руководителю, но на самом деле жил весьма недостойно. Этот инок внезапно скончался, и смрад от тела его был так велик, что братия с трудом могли отпеть его и похоронить в пещере. На ту же ночь явился Онисифору преподобный Антоний и сказал: «Как вы осмелились погребсти такого беззаконника в святой пещере? Извергните его вон». На следующую ночь повторилось то же видение. Онисифор и игумен решились было уже исполнить повеление Антония, как он снова явился Онисифору и возвестил: «Я смиловался над душою умершего брата, ибо не могу преступить данного мною вам обета, что всяк, положенный здесь, будет помилован, хотя и грешен». Вскоре и игумен, пламенно молившийся о спасении усопшего, удостоился услышать от Господа глас, что этот грешник действительно помилован по молитвам преподобных Антония и Феодосия и других святых черноризцев печерских, как и прежде по тем же молитвам помилованы многие другие грешные братия, положенные в пещерах. В знамение же истины тело недавно скончавшегося инока, доселе издававшее невыносимый смрад, начало разливать от себя благоухание. «Вот почему, – заключает повествователь, – и я, грешный епископ Симон, тужу, и скорблю, и плачу, и желаю скончаться там, чтобы мне положену быть в Божественной той персти и получить хотя малую ослабу от многих грехов моих по молитвам святых отцов». Во втором, третьем и четвертом рассказах, желая еще более показать важность Печерского монастыря, святой Симон повествует о некоторых великих подвижниках, просиявших в этой обители, и именно: о преподобном Евстратии постнике, который, будучи взят в плен и продан жидам, потерпел от них крестную смерть за имя Христово в самый день Пасхи и потом своими чудесами обратил их ко Христу; о преподобном Никоне сухом, который, находясь долгое время в плену у одного половчанина и чудесно спасшись от плена, до того поразил бывшего своего господина, что он со всем своим семейством не только принял веру Христову, но и постригся в Печерской обители; о преподобном Кукше, сотворившем многие чудеса, крестившем вятичей и потерпевшем от них мученическую смерть с учеником своим, и о преподобном Пимене постнике, обладавшем даром пророчества и исцелений. При этом, обращаясь к Поликарпу, святой Симон говорит: «Но как возмогу я, брат, поведать тебе о святых мужах, бывших в честном и блаженном Печерском монастыре, ради которых и язычники крестились и делались иноками, и иудеи принимали святую веру? Гораздо более сего ты уже слышал от меня, грешного Симона, худшего из епископов, который недостоин быть даже подножием тех святых черноризцев… Потому не стану много говорить о них, если для тебя недостаточно того, что передал я тебе в устной беседе, то и писание не убедит тебя…» Несмотря, однако ж, на такой оборот речи, Симон продолжает убеждать Поликарпа новыми примерами, чтобы он не оставлял Печерской обители, повиновался игумену и не искал ни епископства, ни настоятельства в каком-либо монастыре; к этому направлены два следующие рассказа. В пятом рассказе повествуется о преподобном Афанасии затворнике, который, скончавшись, чрез два дня снова ожил и когда братия просили его преподать им наставление, то сказал: «Имейте во всем послушание к игумену, кайтесь непрестанно и молитесь, чтобы вам скончаться здесь и быть погребенным в пещере». После того он подвизался еще двенадцать лет в затворе и пред смертию повторил братии то же самое наставление. Над гробом его некто Вавила получил исцеление. «Если же, – замечает святой Симон, – сказанное мною покажется кому-либо невероятным, то пусть прочтет жития святых отец наших Антония и Феодосия, начальников русского монашества, и тогда уверует… А тебе, брат, даю совет: утвердись благочестием в святом монастыре Печерском, не желай ни власти, ни игуменства, ни епископства, и для твоего спасения достаточно будет, если ты скончаешься в этой обители…» В шестом рассказе излагается подробная история о черниговском князе Николае Святоше, который, оставив княжение и славу, честь и богатство, семейство и всех слуг, сделался простым иноком, проходил разные степени послушания, начиная с самых низших, и после многолетних подвигов свято почил в Печерской обители. По окончании рассказа читаем: «И опять к тебе обращу слово. Что ты такое сделал? Богатство ли оставил? Но ты не имел его. Славу ли? Но ты ею не пользовался; напротив, из убожества ты теперь перешел к славе и всему благому. Подумай об этом князе – подобного ему никто из князей русских не сотворил… Как же сравнится твоя укоризна с его власяницею?.. Вчера ты вступил в иночество и уже изменяешь ему; не навыкнув подвижничеству, желаешь епископства; не научившись сам покорности, хочешь всех смирить… Пробудись, брат, и внимательно размысли о своем житии, имея ум и сердце неподвижными от сего святого места». В седьмом и осьмом рассказах святой Симон учит Поликарпа нестяжательности, или отречению от богатства; в седьмом – примером черноризца Еразма, который, пожертвовав на украшение Печерской церкви все свое имущество, стяжал себе обетование славы в Царстве Небесном; в осьмом – примером черноризца Арефы, которому украденное у него богатство вменено было в милостыню, когда он, отрекшись от пристрастия к потерянным сокровищам, перестал роптать, напротив, благодарил Бога, повторяя с Иовом: Господь даде. Господь отъя, буди имя Господне благословенно… «Зная это, брат, – говорит святой Симон, – не думай, будто ты всуе истратил, что имел: пред Богом все изочтено, даже до медницы. Ты устроил двое дверей в Великой печерской церкви Пресвятой Богородицы – и тебе отверзет Бог двери милости своей… Ты сам сказал мне: „Лучше я истрачу, что имею, на церковные нужды, чтобы оно не было взято у меня войною, или татями, или огнем“. Я похвалил твое доброе произволение. Обещался – так исполни… А если случится, что ты или окраден будешь татями, или лишишься всего во дни брани, то отнюдь не ропщи, не смущайся, но прославь за сие Бога и скажи: Господь даде, Господь отья». Наконец, девятый рассказ о Тите попе и Евагрии диаконе направлен к уврачеванию еще одной душевной немощи Поликарпа – нетерпеливости к обидам. Тит и Евагрий жили сначала в величайшей любви между собою, так что удивляли всех; потом враг дьявол смутил их и они до того стали ненавидеть друг друга, что многократные попытки братии примирить их оставались тщетными. Тит первый смягчился сердцем, подвергшись тяжкой болезни, и со слезами просил у Евагрия прощения, но Евагрий с упорством пред всеми сказал: «Я никогда не примирюсь с ним, ни в сей век, ни в будущий». И внезапно пал мертвым, невидимо пораженный ангелом, между тем как опасно больной Тит вскоре совершенно выздоровел. «Блюдися, брат, – присовокупляет Симон, – от этой страсти, не дай места гневному бесу, ибо кто кому повинется, тот тому и поработает. Но скоро, падши, поклонись враждующему против тебя, да не предан будешь немилостивому ангелу. Да сохранит тебя Господь от всякаго гнева, по сказанному: Солнце да не зайдет во гневе вашем» (Еф. 4. 27).

Третья, и последняя, часть послания Симонова также вся содержания исторического, только обращена уже не к одному Поликарпу, а и ко всем верующим. «Но перейду, – так начинается она, – и к другим сказаниям, да у ведают все, что Промыслом самого Господа и волею и молитвою Его Пречистой Матери создалась и совершилась боголепная и Великая церковь святой Богородицы печерская, архимандрития всей земли Русской, лавра святого Феодосия». В этой части можно различать шесть отдельных сказаний: первое – о Шимоне Варяге, его сношениях с преподобными Антонием и Феодосием Печерским и о бывших ему чудесных видениях касательно будущей Великой печерской церкви; второе – о мастерах, чудесно присланных из Царьграда Божиею Материек) для построения Великой печерской церкви и принесших с собою для нее мощи святых седми мучеников и икону Богоматери; третье – о чудесных обстоятельствах самого основания и сооружения Печерской церкви; четвертое – о живописцах, чудесно присланных из Царьграда для украшения этой церкви, и о знамениях, бывших при ее украшении; пятое – о чуде, совершившемся в новосозданной Печерской церкви от иконы Богоматери над киевлянином Сергием, который хотел было утаить порученное ему на время умершим другом сребро и золото; шестое – о чудесных обстоятельствах торжественного освящения Печерской церкви. Должно, однако ж, сознаться, что, хотя эта третья часть обращена, по-видимому, ко всем христианам и в ней почти нет обращений к Поликарпу, но она, как и предыдущая часть, проникнута тою же главною мыслию – показать Поликарпу высокую важность Киево-Печерской лавры и убедить его, чтобы он не оставлял такой святой и чудотворной обители и решился подвизаться в ней до самой своей кончины. В заключение святой Симон говорит: «И еще многое я написал бы тебе, брат Поликарп, но лета мои препятствуют мне продолжать повесть. Будь здоров и спасай душу свою. Господь да сохранит тебя во все дни живота твоего, молитвами святой Богородицы и святых Антония и Феодосия».

Особенную цену посланию святого Симона как сочинению историческому придает то, что он почти везде указывает источники, которыми пользовался, и источники достоверные. Об одних лицах и событиях, например об Арефе и ужасной смерти Евагрия, он говорит как очевидец; о других, как об Еразме, слышал от очевидцев; о третьих слышал из вторых уст: например, об исцелении Вавилы при гробе Афанасия затворника передали ему лица, которые слышали о том от самого Вавилы. В некоторых рассказах – об Онисифоре, Кукше, Пимене, Николае Святоше – он ссылается на живые и общеизвестные предания, сохранявшиеся в Печерской обители. Еще в некоторых ссылается на синодики этой обители, на иконы, книги и другие вещи, хранившиеся в ней от известных лиц. Наконец, несколько раз указывает на какое-то житие преподобного Антония, до нас не дошедшее, и на житие преподобного Феодосия, составленное Нестором. Потому-то послание святого Симона к Поликарпу, кроме литературного своего достоинства, имеет для нас высокую важность и как один из драгоценных источников нашей церковной истории.

Как бы продолжением послания Симонова к Поликарпу служит послание самого Поликарпа к киево-печерскому архимандриту Акиндину. Как бы продолжением потому, что Поликарп действительно продолжает писать о том же предмете, о котором писал и Симон, – о Киево-Печерской обители, и повествует именно о тех печерских черноризцах, о которых Симон еще не написал, а с другой стороны, и потому, что в своих сказаниях Поликарп почти исключительно пользуется тем, что слышал прежде из уст Симона, изредка только ссылаясь на неизвестное нам житие преподобного Антония. Следовательно, Поликарпу принадлежит это послание более по форме, а содержанием своим оно обязано преимущественно Симону. Трогательные убеждения последнего, вероятно, глубоко подействовали на восприимчивую душу юного Поликарпа: он остался жить в Печерской обители простым черноризцем, начал повиноваться настоятелю своему Акиндину и по его-то желанию принял на себя и выполнил настоящий письменный труд (ок. 1231 г.) в память и научение будущим инокам. Обстоятельства эти он излагает сам в предисловии к посланию. «При содействии Господа, – так начинает он, – к твоему благоумию слово, пречестной архимандрит всей России, отец и господин мой Акиндин! Приклони же благоприятный слух твой, да возглаголю тебе о житии, деяниях и знамениях дивных и блаженных мужей, живших в святом Печерском монастыре, что слышал я о них от епископа Симона, Владимирского и Суздальского, брата твоего и бывшего черноризца того же Печерскаго монастыря. Он рассказал мне, грешному, о святом и великом Антонии, начальнике русских монахов, и о св. Феодосии, и о подвигах других святых и преподобных отцов, скончавшихся в дому Пречистой Божией Матери, да послушает твое благоразумие моего младоумия и несовершенного смысла. Некогда ты спросил меня и повелел мне поведать тебе о деяниях тех черноризцев, но сам знаешь мою грубость и недобрый нрав, как я всегда со страхом беседую пред тобою о всякой вещи, – мог ли же я пересказать тебе ясно о преславных знамениях и чудесах? Кое-что немногое я сказал тебе от тех чудес, но гораздо более я забыл от страха и исповедал неразумно, стыдясь твоего благочестия. Посему я понудил себя теперь изложить тебе в письмени о святых и блаженных отцах печерских, чтобы и будущие после нас черноризцы уведали благодать Божию, бывшую в этом святом месте, и прославили Отца Небесного, показавшего такие светильники в Русской земле и в святом Печерском монастыре». После этого следует двенадцать отдельных рассказов о великих подвижниках печерских, рассказов поучительных и разнообразных, которых, однако ж, мы пересказывать здесь не станем, потому что почти всеми ими мы уже имели случай воспользоваться в разных местах нашей «Истории». Здесь именно повествуется: а) о преподобном Никите затворнике, бывшем впоследствии епископом Новгородским; б) о преподобном Лаврентии затворнике; в) о святом Агапите, враче безмездном; г) о святом Георгии чудотворце; д) о многотерпеливом Иоанне затворнике; е) о преподобном Моисее Угрине; ж) о черноризце Прохоре лебеднике; з) о блаженном Марке печернике; и) о преподобных отцах Феодоре и Василии; и) о Спиридоне просфорнике и Алипии иконописце; к) о преподобном и многострадальном Пимене. Вообще, эти рассказы почти все гораздо обстоятельнее и обширнее рассказов святого Симона, так как Симон имел в виду определенную цель и иногда упоминает лишь об одном или двух случаях из жизни какого-либо подвижника в назидание Поликарпу, а Поликарп старался по возможности начертать полные жития избранных им святых. Некоторые рассказы Поликарповы оканчиваются обращениями к Акиндину и нравственными соображениями. Так, в конце сказания о Лаврентии затворнике, во дни которого, по свидетельству одного бесноватого, приведенного в Печерский монастырь, жило здесь до тридцати черноризцев, имевших власть над бесами, Поликарп замечает: «Вот почему я написал тебе, господин Акиндин, да не покроются тьмою неведения дивные чудеса, знамения и исправления тех блаженных и преподобных наших отцов, да уведают и прочие их святое житие и то, что в одно время были такие мужи, числом до тридцати, которые могли словом изгонять бесов. Бесноватый сказал: „Я не смею приблизиться к пещере ради положенных в ней отцов Антония и Феодосия и прочих святых черноризцев, которых имена написаны в книге животной“. Блажен, кто удостоится быть положенным вместе с ними! Блажен и спасен, кто сподобится быть написанным вместе с ними! Да сподобит и меня Господь вместе с ними милости в день судный молитвами твоими». Еще обширнее приложение в житии преподобного Агапита. «Такие-то, – восклицает Поликарп, – и даже большие дела совершены теми священными черноризцами. И я, вспоминая добродетельное житие их, дивлюся, как доселе умолчаны были великие исправления святого отца нашего Антония. Если такое светило угаснет по нашей небрежности, то как воссияют от него лучи? Разумею преподобных отцов наших печерских. Но, по слову Господа: Несть пророк честен во отечествии своем (Лк. 4. 24). Я бы готов написать тебе, честный архимандрит, господин Акиндин, об упомянутых святых отцах и изобразить одних чудотворения, других исправления, третьих крепкое воздержание, иных послушание, еще иных прозорливость, как слышал я от твоего собрата, а от моего господина – епископа Симона. Но некоторым кажутся невероятными мои сказания по величию самых дел, а вина их неверования та, что они знают меня. Поликарпа, как грешника. Впрочем, если повелит твое преподобие, я напишу, сколько мой ум постигнет и память пособит, хотя и неудачно будет, да оставим написанное будущим после нас пользы ради, как и блаженный Нестор написал в Летописце о блаженных отцах Дамиане, Иеремии, Матфии и Исакии и как в житии святого Антония вписаны все жития их, хотя и кратко. Я скажу о прежде упомянутых черноризцах ясно, а не втайне, как сказал уже о других, ибо, если я умолчу, то они останутся забвенными навсегда и имена их не помянутся, как было до сего дня. Вот я сказал об них в 15-е лето твоего игуменства, а в продолжение 160 лет доселе не было им поминовения. Ныне только по твоей любви утаенное сделалось известным и память любящих Бога присно чтится и восхваляется, потому что они угодники Его и увенчались от Него. И я, грешный Поликарп, исполняя твою волю, державный Акиндин, написал тебе это. Но и еще исповем тебе нечто о блаженном и преподобном отце нашем Григории чудотворце». Некоторые другие рассказы Поликарповы, не имеющие подобных приложений в конце, имеют их в начале. Например, житие преподобного Марка печерника начинается так: «Мы, грешные, подражаем древним жизнеописателям. Но они употребляли много труда, странствовали в пустынях, и горах, и пропастях земных и одних из преподобных мужей, о которых писали, видели сами, а о других – о их жизни, чудесах и богоугодных делах – слышали от прежде бывших отцов и таким образом составили Патерик, который мы читая, наслаждаемся теми духовными словами. Я же, недостойный, и разума истины не постиг, и ничего такого не видел, а только последуя мною слышанному от епископа Симона, написал это твоему отчеству. Я никогда не обходил святых мест, не видел ни Иерусалима, ни Синайской горы, дабы приложить что-нибудь к моей повести, как имеют обычай украшаться хитрословесники. Я же не хочу хвалиться ничем, как только святым монастырем Печерским и бывшими в нем святыми черноризцами, их житием и чудесами, которые воспоминаю с радостию, ибо я, грешный, желаю молитвы тех святых отцов. Отсюда начну повесть о преподобном Марке печернике…» Подобные же краткие вступления, впрочем более нравственного содержания, есть и еще при четырех житиях, помещенных в послании Поликарпа.

Как памятник литературный это послание уступает в достоинстве посланию святого Симона. Рассказ у Поликарпа так же прост, естествен, но менее проникнут теплотою чувства и более растянут; слог не столько точен и правилен и заметно страждет многословием; самые мысли в тех случаях, когда Поликарп позволяет себе говорить от своего лица, менее зрелы и последовательны, нежели у святого Симона. Но как сочинение историческое, судя по источникам, какими пользовался Поликарп, послание его может быть поставлено совершенно наравне с посланием святого Симона, и при единстве предмета и самых источников оба послания представляются как бы двумя частями одного целого: они-то, как известно, и послужили главною основою для Киево-Печерского Патерика.

IV. Сочинения других наших писателей того времени, известных и неизвестных

Не многие и не большие сочинения других наших писателей того времени, известных и неизвестных, можно разделить на четыре класса. К первому отнесем описания путешествий, ко второму – сочинения исторические, к третьему – церковные поучения, к четвертому – писания канонического содержания.

Описания своих путешествий оставили нам два соотечественника: Новгородский архиепископ Антоний, в мире Добрыня Адренкович, и киево-печерский архимандрит Досифей. Первый находился в Константинополе в самом начале XIII в. еще будучи мирянином, видел город и знаменитый храм Софийский еще до разграбления их крестоносцами (1204) и по возвращении в отечество изложил в письмени свои главные впечатления. Он, между прочим, свидетельствует, что видел в Софийском соборе большое служебное блюдо великой княгини русской Ольги, обложенное снаружи жемчугом, а внутри имевшее драгоценный камень с изображением на нем Христа Спасителя; видел также на правой стороне у алтаря большую икону святых мучеников русских Бориса и Глеба, служившую цареградским иконописцам образцом для списывания; упоминает о славных греческих иконописцах – древнем Лазаре и современном Павле Хитром и о том, что иконописанием занимался сам Цареградский патриарх. К сожалению, это путешествие под названием «Книга Паломник, сказание мест святых в Цареграде», заключающее в себе такие любопытные сведения, доселе не издано вполне. Досифей, киево-печерский архимандрит, был на Афоне в 1-й четверти XIII в. и написал свое путешествие в ответ на сделанные ему кем-то вопросы о Святой горе и жизни тамошних иноков. К сожалению, и из этого путешествия известен пока один следующий отрывок: «Послушники живут (на Афоне) по воле и благословению старца. А братия, живущие отдельно по своим кельям, держат во всю жизнь такое правило: всякий день прочитывают половину Псалтири и по 600 молитв: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя“. Если кто хочет прибавить – в его воле. Сверх того полагают от трех до пяти сот поклонов. Но и всякий час, сидя, ходя, лежа и делая рукоделие, беспрестанно говорят с воздыханием сердечным: „Господи Иисусе Христе!“ Не умеющие грамоте совершают семь тысяч молитв Иисусовых, кроме поклонов и церковного правила. А немощным – легчайшее правило. Престарелым более предписывается совершение молитвы Иисусовой и внимание умное, а поклонов – по силе. Для Бога святогорцы весьма любят и держат молчание и бегают молвы, мятежа и бесед мирских. Святые отцы на Руси имеют обычай в Великий пост и в другие посты прочитывать всю Псалтирь, а кроме поста не читают ни псалма. Но святогорцы живут не так: они одно правило держат во всю жизнь. Всякому брату надобно в келье иметь иконостас или крест и пред ним совершать условленное правило. Не умеющий читать должен служить рукоделием, повиновением к службе с отсечением своей воли».

В историческом роде сочинений любили упражняться у нас многие. Доказательством служат летописи, какие велись тогда в Киеве, Новгороде, Суздале и других местах России преимущественно, как справедливо догадываются по самому характеру летописей, лицами духовного звания. Имена трех из них – Иоанна попа, пономаря Тимофея и игумена Нифонта, впоследствии архиепископа Новгородского, дошли до нас, хотя два первые могли быть только переписчиками новгородских летописей, а о Нифонте как волынском летописце существует одна произвольная догадка. Собственно по предмету церковной истории, кроме посланий Симона и Поликарпа, явилось тогда у нас два сочинения: житие преподобного Антония Римлянина, написанное учеником его Андреем, и житие преподобного Авраамия Смоленского, написанное учеником его Ефремом.

Андрей был с 1147 г. преемником преподобного Антония Римлянина в основанном им монастыре и подробно описывает жизнь своего учителя, нам уже известную, именно повествует о его рождении в Италии от благочестивых родителей, о его пострижении в монашество в одной из тамошних пустынь, где скрывались православные иноки от притеснений латинян, о его чудесном прибытии морским путем в Новгород в 1106 г., об основании им здесь обители и построении церквей, о его сосудах и сокровищах, чудесно вынутых из воды, о поставлении его во игумена, его завещаниях пред кончиною и о кончине. Вместе с тем Андрей говорит о самом себе в первом лице, что он принял ангельский образ в обители Антония и сначала был его послушником и учеником, а потом удостоился быть его отцом духовным, что от него самого слышал все, изложенное теперь в его житии, которое и написал по его же завещанию и по воле Новгородского архиепископа Нифонта.

Должно, однако ж, сознаться, что это житие, еще сохранившее следы своего первоначального происхождения, подверглось новой редакции в конце XVI в. По открытии мощей преподобного Антония Римлянина (1597) один инок основанной им обители по имени Нифонт, которому поручено было описать чудеса новоявленного угодника, написал вместе и житие его, уже существовавшее, придав житию такой вид, чтобы оно могло быть с большим благоприличием читано в церкви в день его праздника. Для этого в начале жития Нифонт поместил обширное витиеватое вступление, в котором приглашает всех верных светло праздновать новое торжество, учит, как должно праздновать его, и кратко восхваляет преподобного Антония; в конце жития прибавил целое похвальное Слово угоднику и в самом житии, отнюдь не усвояя его себе, напротив, предоставляя говорить в нем от собственного лица Андрею, сделал, однако ж, некоторые свои соображения, которые никак не могли принадлежать ученику преподобного Антония.

Житие преподобного Авраамия Смоленского сохранилось в большей целости и не представляет ничего такого, что было бы несообразно с обстоятельствами его происхождения. Сочинитель этого жития инок Ефрем, видимо, подражал, особенно в приступе, житию преподобного Феодосия Печерского, написанному Нестором, откуда заимствовал даже некоторые выражения. Подобно Нестору, он начинает свою повесть молитвою к Богу, хотя менее искусною: «О пресвятый Царю, Отче и Сыне и Святый Душе, искони сый, сотворивый веки, небо и землю, видимое и невидимое, и нас от небытия в бытие приведый! Ты не восхотел презреть нас во многой прелести мира сего, но послал для избавления нашего Своего Единородного Сына… Который родился от святой и Пречистой и неискусобрачной Приснодевы Марии бессеменно от Святого Духа, пожил на земле, как человек, потерпел страсть от твари Своей и вкусил смерть на Кресте, будучи бесстрастен и бессмертен по Божеству; был положен во Гроб, воскрес в третий день, явился Своим ученикам, уверил их многими знамениями и чудесами, вознесся на небеса, ниспослал оттуда Святого Духа на святых апостолов и чрез них просветил и научил истинной вере все народы, оставив им обетование: Се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века. Ныне, прежде написания (жития), молюсь Тебе, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий: молитвами Пресвятой и Пречистой Девы Марии, и всех небесных сил, и всех святых, даруй мне разум, просвещенный Твоею благодатию; даруй мне, худому и величайшему из всех грешников, начать светлый подвиг и написать житие бывшего игумена монастыря сего – святой Владычицы нашей Богородицы преподобного Авраамия, которого успение мы ныне празднуем, чтя его память». Затем жизнеописатель, подобно Нестору, обращается к своей братии и выражается почти его же словами: «Так, братие, когда я воспоминал о житии преподобнаго и видел, что оно не описано никем, печаль одержала меня всякий день, и я молился Богу: „Господи! Сподоби меня написать все по порядку о житии богоносного отца нашего Авраамия, чтобы и имеющие быть после нас черноризцы, читая жизнеописание и видя такого доблестного мужа, восхвалили Бога, прославили угодника Его и укреплялись на дальнейшие подвиги, особенно же в этой стране, где явился такой муж и угодник Божий“. Наконец, переходя к самому жизнеописанию, Ефрем даже буквально повторяет молитву Нестора, стоящую на таком же месте: „Владыко мой и Вседержитель, благих Податель, Отче Господа нашего Иисуса Христа! Прииди на помощь мне, и просвети сердце мое на уразумение заповедей Твоих, и отверзи уста мои на исповедание чудес Твоих и на похваление угодника Твоего, да прославится имя Твое святое, яко Ты еси помощник всех, уповающих на Тя“. Следующего за этим приступом жизнеописания преподобного Авраамия мы пересказывать не будем, потому что сущность его уже изложена нами в своем месте. Заметим только, что здесь преподобный Ефрем почти вовсе не подражает преподобному Нестору, кроме некоторых оборотов речи, по естественному различию самих предметов и что жизнеописание Авраамия составлено современником. Так, говоря о месте пострижения преподобного Авраамия, жизнеописатель выражается: „Острижеся, яко мнози видят, святыя Богородицы монастырь к востоку. Селище нарицают е“. Свидетельствуя далее, что, сделавшись пресвитером, Авраамий ежедневно совершал Божественную службу, замечает: „Яко же и мнози ведят его бывша и до самое смерти“. Описав наружный вид праведника, просит извинения у братии, оправдываясь тем, что сделал это собственно „многих ради, иже его не видеша и не слышаша“. Упомянув, что преподобный Авраамий украсил свой монастырь иконами, завесами и свечами, прибавляет: „Якоже и ныне есть видети всем притекающим…“ и проч. Заключение после жития Авраамиева очень обширно и написано без всякого подражания Нестору. Здесь читаем: „Я, грешный и недостойный Ефрем, пребываю в великой лености и не совершил никаких добрых дел; называюсь именем черноризца, но злыми делами далеко отстою от того… И при жизни преподобного Авраамия я был последним из его учеников, потому что нимало не следовал его житию, терпению, смирению, любви, молитве и всем его благим нравам и обычаям… Он в умилении плакал, а я веселился; он с ревностию спешил на молитву, на чтение Божественных книг и славословие в церкви Божией, а я предавался дреманию и глубокому сну… он не празднословил и не осуждал, а я осуждал и празднословил; он любил памятовать Страшный день суда, а я помышлял о трапезах и пирах… он старался подражать житию святых отец и уподобляться им, а я подражал пустым и суетным обычаям злых; он смирял себя и уничижал, а я увлекался веселием и гордостию; он любил нищих и раздавал все требующим и сиротам, а я только собирал и никому не подавал, будучи побежден великою скупостию и немилосердием… Посему, отцы и братия, я не в состоянии похвалить дивного и Божественного нашего отца, будучи груб и неразумен: его образ светел, и радостен, и достохвален, а мой образ темен, и лукав, и бесстуден…“ После этого Ефрем обращается сначала к Пресвятой Богородице и молит Ее о себе и о всей своей обители, посвященной Ее имени, а потом к Господу Иисусу и говорит: „Приими, Господи Иисусе Христе, и мое худое и умаленное моление – грешного и недостойного раба Твоего Ефрема; помилуй меня и не отлучи от лика преподобных. Если я и много согрешил пред Тобою и прогневал Тебя более всех, но я не знаю иного Бога, кроме Тебя, создавшего всяческая… Наставь и научи меня. Господи, творить волю Твою и пошли благодать и помощь рабу Твоему, да всегда сохраняемый Тобою, избавлюсь от всех нападений врага. Подай и всему граду, и рабу Твоему руку помощи; не повели, Владыко, взять душу мою без покаяния от грешного тела, но приими и малое мое покаяние; воскреси и оживи меня, находящегося во многих грехах молитвами Пресвятой Богородицы и всех небесных сил“. Окончив молитву к Богу, Ефрем снова обращается к своим слушателям и продолжает: „А мы ныне, празднуя память преподобного и блаженного отца нашего Авраамия, радуемся и восклицаем: «Радуйся, град, твердо оберегаемый и хранимый десницею Бога Вседержителя! Радуйся, Пречистая Дево, Мати Божия, ибо град Смоленск всегда о Тебе светло радуется и хвалится, избавляемый Тобою от всех бед. Радуйся, град Смоленск, избавляемый от всех находящих зол молитвами Богородицы! Радуйтеся, апостолы и пророки, мученики и святители, преподобные и праведные, и все святые, в день успения преподобного отца Авраамия! Радуйтеся, пастыри и наставники Христова стада…“ – итак далее подробно призываются к радости люди всех сословий и возрастов, живые и умершие, ближние и дальние. Вообще, житие преподобного Авраамия Смоленского, написанное ближайшим учеником его Ефремом, хотя достойно замечания как литературный и вместе исторический памятник 1-й половины XIII в., но не показывает в авторе ни больших дарований, ни уменья выражать свои мысли правильно, последовательно и немногословно.

Нет сомнения, что на поприще церковного красноречия, кроме святителя Туровского Кирилла, подвизались тогда и другие просвещенные пастыри. Это видно из представленных уже нами отзывов о митрополитах Клименте Смолятиче и Кирилле I, и особенно о преподобном Авраамии Смоленском. Клименту Смолятичу, может быть, принадлежит «Слово о любви Климове», сохранившееся в позднем списке. Авраамию Смоленскому некоторые приписывают «Слово о небесных силах, чесо ради создан бысть человек», или Слово о мытарствах, которое в одном из поздних списков надписано именем преподобного отца нашего Авраамия., хотя во многих других и более древних списках надписывается именем святого Кирилла или святого Кирилла Философа, а под именем митрополита Кирилла 1 не сохранилось ни одного слова. Зато встречаются в рукописях поучения неизвестных писателей, которые, по всей вероятности, составлены были в России в период домонгольский. Такими кажутся нам двенадцать Слов, помещенные в Прологе Новгородской Софийской библиотеки XII – XIII вв. за первую половину года и потом встречающиеся в другом Прологе той же библиотеки XIII – XIV вв., именно: пять Слов на предпразднства великих праздников и семь на самые праздники. Догадку свою мы основываем на следующих соображениях: а) славянский Пролог, без сомнения, переведен с греческого, но в греческом, как он ныне известен, помещаются только краткие жития святых без всяких Слов и поучений; б) славянский Пролог мог быть принесен к нам первоначально от славян южных, но и там, сколько известно из болгаро-сербского Пролога XIII в., помещались в Прологах только жития без поучений; следовательно, поучения могли быть внесены в Пролог только в России; в) правда, и в России могли быть внесены в Пролог статьи не русские, а греческие, существовавшие в славянском переводе, как действительно и внесены, кроме сказаний из греческих Патериков, и некоторые греческие Слова и поучения, но замечательно, что эти Слова и поучения, внесенные в древние наши Прологи XII – XIV вв. без имени-авторов, в позднейших наших Прологах прямо усвоены своим авторам, тогда как упомянутые нами двенадцать Поучений на предпразднства и праздники и в позднейших Прологах не усвоены никому; г) все эти двенадцать поучений весьма кратки и написаны с особенною простотою, так что, видимо, приспособлены к понятиям христиан, еще недавно обратившихся к вере, какими и были тогда наши предки. Невольно также приходишь к мысли, читая эти поучения, что они все как будто нарочито составлены одним кем-то и по одному образцу, тем более, что Поучения на предпразднства даже начинаются все одними и теми же словами: «Да есте ведуще, братие, яко в сий день…» и пр. Представим для примера два поучения. Поучение на предпразднство Рождества Пресвятой Богородицы: «Знайте, братие, что в сей день есть препразднство (Рождества) Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии. Соберитесь на вечернюю молитву, и на утреннюю, и на литургию. Ибо день сей, братие, свят и есть начаток нашему спасению: в сей день Господь Бог наш восхотел снизойти на избавление преступившего заповедь Его, и впадшего в глубину зол, и поработившегося лести и обновить бытие, послав ангела Своего благовестить праведному Иоакиму и Анне Рождество Пресвятой Богородицы, родившей по плоти Господа нашего Иисуса Христа. И мы, братие, чая радостно достигнуть этого дня, да потщимся просветить светильники свои добрыми делами: милостынею, верою и любовию, которыми просвещаются душа и тело. Вера без дел мертва есть, потому нужно к вере приложить милостыню с любовию: милостыня возводит на небо, дарует Царство, отверзает двери. Милуяй нища взаим дает Богу, и еще сказано: Милости хош.у, а не жертвы. Посему молю вас: не будем обходить мимо без пользы ни алчущего, ни нагого, ни странника, но приимем их с любовию в дом свой, как Самого Христа, да по молитвам их приимет и нас Христос Бог наш в вечное Царство, которое уготовал Бог любящим Его».

Поучение на Воздвижение Честного Креста: «Ныне, братие, воздвизается Пресвятой Крест, разрешая прегрешения наши и обновляя всякое лето Воздвижением своим, и претворяет обветшавшие от греха сердца наши. Ибо святым Крестом мы искуплены от клятвы законной – на нем пригвожден был Господь Бог наш и рукописание грехов наших раздрал. Его даровал нам Владыка Господь как орудие на противного врага. Им смерть умерщвлена и ад разрушен; им издревле умерший Адам опять обновился и Ева освободилась от клятвы. Вкушением от древа ниспал он из рая сладости; Древом крестным снова вселился в рай. Узрев Крест, смерть вострепетала от страха и отпустила всех, которых пожерла издревле от первого Адама до второго, пригвоздившегося на Кресте. Он есть наша победа, наше оружие на сопротивных. Знаменуясь им, мы не убоимся видимого и невидимого врага. Он без труда насыщает верою сердца наши; он есть хранитель и кормитель всем христианам. Им знаменуем мы все тело и брашно наше, и не приступит к нам зло: Он прогоняет от нас напасти и спасает весь мир. Посему, братие, со страхом лобызая Пресвятой Крест и поклоняясь Ему, отвергнем от себя всякую злобу, ярость, гнев, клевету, лихоимство и студодейство и, повергши все это дьяволу, возлюбим мир, кротость, трезвенность, нищелюбие, странноприятие, лощение, чистоту, которая есть ангельское житие и которою все правоверные спасаются. Сию-то чистоту и подобные дела возлюбим, да будем сынами Вышнего и причастниками царства Его, славяще Пресвятую Троицу, Отца и Сына и Святого Духа».

Не приводим других поучений из числа означенных двенадцати, потому что все они помещены и в печатном Прологе, где легко может найти их желающий. Встречаются также в рукописях Слова, направленные против христиан, которые только назывались христианами, а веровали в Перуна, Хорса, Мокошь и прочих богов славянской мифологии, приносили им жертвы, ставили трапезы Роду и рожаницам и держались разных других языческих суеверий и обычаев. Слова эти могли быть написаны в России, и именно в период домонгольский, когда у нас действительно существовали подобные христиане. Но выдавать то за несомненную истину нельзя, потому что такие же языческие суеверия и обычаи существовали и у других славянских народов, а в России продолжали по местам существовать и после порабощения ее татарами.

Известно еще одно Слово безыменного автора, которое уже несомненно можно признать произведением русским домонгольского периода. Это Слово в честь святого Климента, папы Римского, сказанное по случаю обновления киевской Десятинной церкви у мощей его, когда Киев был еще местопребыванием великого князя всей России и митрополита, а клир Десятинной церкви считался старейшим в ряду прочих. Изложив в Слове исторические сведения о святом Клименте на основании греческих и болгарских источников, сочинитель в заключение говорит от себя между прочим следующее: «Так сотворил Христос Бог наш, чтобы это церковное солнце – угодник Его, а наш заступник святой священномученик Климент – из Рима пришел в Херсон, а из Херсона – в нашу Русскую страну для спасения нас, верных. Какое человеколюбие! Какая неизмеримая пучина благости! Не к присным рабам Своим сотворил прийти угоднику Своему, а ко врагам и отступникам, о которых сказано: Пожроша сыны и дщери своя бесом (Пс. 105. 37). Но да сбудется реченное: Благодатию есте спасена: идеже умножися грех, преизбыточествова благодать (Рим. 5, 20). Где были жертвенники бесам, там святые церкви славят Отца и Сына и Святого Духа, что совершилось и утвердилось пришествием святого Климента. Посему и мы славим, и хвалим, и кланяемся в Троице славимому Богу, благодаря верного раба Его, который умножил талант своего господина не только в Риме, но и в Херсоне, и во всем русском мире, и взываем: «Похвала мучеников, украшение святителей, присный заступник страны Русской, драгоценный венец славного и честного града нашего, великой митрополии, матери градов! Тобою русские князи хвалятся, святители ликуют, иереи веселятся, иноки радуются, люди добродушествуют, притекая с теплою верою к твоим христоносным костям и почерпая здесь святыню, возвращаются восвояси и освящают ею свои домы, храмы и тела… Поистине, славнее всех тот город, который имеет твое всечестное тело и весело играет, воспевая хвалу. Как другое небо, явилась на земле Божественная церковь Божией Матери, где лежит честное тело твое, подобно солнцу, просвещающее вселенную. О сопрестольниче апостолов, равночестный ангелам! Тобою бесы прогоняются, болезни врачуются, еретики посрамляются, а православная вера возрастает более и более… Как сохранил ты в море отрока от нападения зверей, так и любящих тебя сохраняй в мире от нападения невидимых зверей. Христолюбивому же и верному князю нашему, который, подражая добродетелям прародительским, обновил церковь твою, полезная испроси. Благоверный праотец его, будучи христолюбив и мучениколюбец, с большим тщанием и великою верою, любезно и благочестно перенес сюда твои пречестные мощи на освящение и на спасение себе, и всему своему роду, и всей стране нашей… И ты, равноапостольный Клименте, потомка его управляй на полезное… Да возвеселится он ныне, старейшинствуя между князьями, ибо воистину блажен есть, обладая скипетрами по твоим молитвам. Да возрадуется и старейшинствующий между святителями, ибо он блажен, прикасаясь твоей святости и освящая верных людей. И да ликуют граждане старейшинствующего между градами града нашего, ибо они блаженны твоим заступлением. Да празднует светло блаженный твой клир, ибо он старее всего клира твоим ходатайством…» – и проч.

Последний род сочинений – канонических – мы рассмотрим в следующем отделе, когда будем говорить о состоянии управления в нашей Церкви.

V. Переводы греческих писателей, тогда употреблявшиеся и дошедшие доныне

Кроме сочинений, появлявшихся в отечественной Церкви, предки наши пользовались, как и прежде, творениями греческих писателей, переведенными на язык славянский. В летописях приводятся слова из творений святого Иоанна Златоуста, святого Епифания Кипрского и святого Ипполита; в посланиях Симона и Поликарпа – места из Отечника, или Патерика Скитского, и Лествицы святого Иоанна Лествичника. В Житии преподобного Авраамия Смоленского говорится, что он прилежно любил читать писания святых отцов и всего более – писания святого Ефрема Сирина и святого Златоуста; сам составитель этого жития делает выписки из жития преподобного Саввы, из сборника «Златая цепь», содержавшего в себе писания разных святых отцов, и из Повести некоего отца духовного к духовному сыну, хотя последнее сочинение, может быть, было и русское. В Слове Даниила Заточника (до 1199 г.) есть указания на знакомство автора ее с «Пчелою» – другим сборником, который первоначально составлен был святым Максимом Исповедником и в котором обыкновенно помещались рыписки из Священного Писания, из творений святых отцов и из языческих философов и мудрецов, распределенные на главы по предметам. Немногие тогдашние рукописи, содержащие переводы разных духовных творений, дошли до настоящего времени, именно: 1) Огласительные поучения святого Кирилла Иерусалимского XII в., рукопись Московской Синодальной библиотеки (№ 478); 2) Патерик Синайский, рукопись той же библиотеки XII в. (№551); 3) Толкование, выбранное из разных святых отцов, на Послания святого апостола Павла к римлянам, коринфянам, галатам и ефесеям, писанное в 1220 г. в России, рукопись той же библиотеки (№7); 4) Беседы на воскресные Евангелия, выбранные из Поучений святого Златоуста, Кирилла Александрийского и Исидора Пелусиота и переведенные на славянский язык пресвитером болгарским Константином, учеником святых Кирилла и Мефодия, рукопись той же библиотеки XII – XIII вв. (№ 262); 5) Псалтирь толковая, рукопись императорской Публичной библиотеки XII в.; 6) Сборник поучений из святых Златоуста, Василия Великого, Ефрема Сирина, Исидора Пелусиота и Антиоха, рукопись Троице-Сергиевой лавры XII в.; 7) Сборник житий, рукопись московского Успенского собора XII в.; 8) Апокалипсис толковый, писанный до 1250 г. и 9) Лествица преподобного Иоанна Лествичника XIII в., рукопись Румянцевского музеума (№ 199).

Глава V Церковное управление и преимущества духовенства

Русское церковное законодательство получило дальнейшее развитие 1) в ответах Новгородского епископа Нифонта и других духовных лиц на вопросы черноризца Кярика; 2) в постановлении Новгородского архиепископа Илии и 3) в уставной грамоте смоленского князя Ростислава Мстиславича, данной Смоленской епископии.

Иеромонах Кирик, живший в Новгороде, предлагал свои вопросы о предметах канонических разным духовным особам устно и, получая от них устные ответы, записывал все это. Вероятно, он записывал только для себя, но вскоре записки его внесены в Кормчую книгу и сделались руководством если не для всей Русской Церкви, то для Новгородской епархии. В записках Кирика три части. В первой, самой обширной, содержатся вопросы его и ответы на них преимущественно Нифонта, епископа Новгородского († 1156), и отчасти какого-то Клима, вероятно Климента Смолятича, тогдашнего митрополита Киевского, игумена Аркадия, бывшего преемником Нифонта на епископской кафедре, игуменьи неизвестного монастыря Марины и какого-то епископского чернца Луки – Евдокима; все эти вопросы и ответы изложены без всякого порядка и в большей части рукописей не разделены на главы. Во второй части помещены ответы неизвестного епископа Саввы в 24 главах, или правилах. В третьей – ответы Новгородского владыки Илии, преемника Аркадиева, в 28 правилах. Но, предлагая свои вопросы современным пастырям, Кирик несколько раз приводит правила и древних святых отцов, вошедшие в состав Кормчей, именно: Тимофея Александрийского, святого Василия Великого и святого Иоанна Постника, и тем показывает, что Кормчая книга тогда у нас употреблялась; ссылается также на правила наших древних пастырей – митрополита Георгия и преподобного Феодосия Печерского и еще на какие-то заповеди неизвестного происхождения, о которых Нифонт заметил, что их следовало бы сжечь. Немногие ответы, встречающиеся между ответами Нифонта, повторены в правилах Саввы и Илии, конечно потому, что повторены были Кириком самые вопросы. Принимая все эти ответы, данные разными лицами, но записанные одним, за одно целое, как внесены они были и в состав Кормчей, мы рассмотрим их вместе, совокупив однородные и расположив их для удобности обозрения в определенных главах.

1) Правила касательно крещения и миропомазания, и в частности образа принятия в Церковь язычников и латинян.

Кто не знает, крещен ли он или не крещен, того надобно крестить, если не будет свидетельства о его прежнем крещении.

Если дитя умрет не крещенным по нерадению родителей или священника, то вменять это им как душегубство и назначать три лета поста. Если же умрет по неведению их – епитимии нет.

Огласительные молитвы для болгарина, половца и чухонца совершать в продолжение сорока дней пред крещением; в эти дни оглашаемые должны поститься и выходить из церкви по окончании литургии оглашенных. Для славянина то же самое продолжать только восемь дней, а для малого дитяти совершать все разом, хотя и лучше было бы продолжать несколько дней. Оглашение совершать четырьмя молитвами, которые произносить по десяти раз.

При отрицании от сатаны крещаемые должны воздвигать руки горе и произносить пять раз: «Нет твоего зла, сокрытого во мне; я нигде его не держу и не таю», чтобы отогнать от себя невидимого врага.

Священник, пред тем как погружать крещаемого в воде, должен завить себе руки, чтобы не замочить облачения; на воде должен сотворить по порядку три креста; крещаемого младенца должен обратить лицом к себе и потом совершать самое крещение через троекратное погружение крещаемого в воду.

Святым миром должно помазывать у крещаемого чело, ноздри, уста, уши, сердце и правую руку на ладони.

Если кто-либо из крещенных в латинскую веру захочет присоединиться к нам, пусть ходит в церковь семь дней, а ты сперва нареки ему имя, потом совершай над ним четыре молитвы на день, повторяя каждую по десяти раз; мяса же и молока не давай ему как оглашенному. В осьмой день пусть вымоется и придет к тебе, а ты сотвори ему молитвы по обычаю, облеки его в чистые одежды или пусть сам облечется, надень на него христианские ризы и венец, тогда помажь его святым миром и дай ему свечу. На литургии дашь ему причастие и так держи его, как и новокрещенного, если можно, до осьмого дня. А в тот день отнюдь не разрешай его, но смотри, каков будет человек. В Цареграде (присоединенный к православию) стоит только в лентии, когда мажут его миром. Маслом же не должно мазать.