История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее от константинопольского патриарха (988-1240)

Но надобно заметить вообще, что брачные союзы сами по себе не могут еще служить свидетельством о единстве вероисповедания брачующихся лиц, если при том не будет известно, что ни одно из этих лиц не было обязано переменить своей веры пред вступлением в брак или что оба они не заключили между собою условия оставаться каждому при своем прежнем исповедании. Итак, известно ли, чтобы не случалось ни того, ни другого при заключении родственных союзов великим князем Владимиром и Ярославом с иностранными государями? Напротив, достоверно известно, по крайней мере, о сестре Ярослава Марии, вышедшей за польского короля Казимира, что она должна была по настояниям римского духовенства переменить свою веру на латинскую, даже вторично крещена в Кракове и при крещении получила новое имя Ддоброгневы, до такой степени, значит, само римское духовенство считало уже различным вероисповедание греков и русских от своего западного! Если же это несомненно, то, по всей вероятности, и три дочери Ярослава, вышедшие за государей римского исповедания, должны были переменить свою веру, ибо нет основания думать, чтобы для них римское духовенство отступало от своего правила, и, в частности, письмо папы Николая II (в 1059 г.) к Анне, королеве французской, похваляющего ее за набожность и усердие к Церкви, явно предполагает, что эта наша княжна держалась тогда латинского закона. С другой стороны, необходимо допустить, что если дочь норвежского короля Ингигерда, вышедшая за Ярослава, была прежде римского исповедания и если по понятию самих латинян это исповедание столько уже отличалось от православного, принятого нами с Востока, то и она при своем вступлении в брак переменила свою веру, ибо, по современному свидетельству митрополита Илариона, Ингигерда вместе с супругом и всеми детьми содержала у нас правоверие, преданное святым Владимиром и называлась уже новым именем Ирины, которое, может быть, получила вместе с тем, как приняла православие. Наконец, дочь польского короля Болеслава, бывшая за нашим князем Святополком, оставалась, вероятно по договору, при своем римском исповедании, иначе, если бы она приняла православие или прежде держалась того самого исповедания, которое господствовало в Киеве, зачем бы ей брать с собою и постоянно содержать при себе римско-католического епископа Рейнберна, когда в России были уже и свои епископы и пресвитеры? Что же касается, в частности, до мысли, будто бы Рейнберн окончательно утвердил у нас латинскую веру, то мысль эта ни на чем не основывается. Обыкновенно ссылаются для подтверждения ее на слова Дитмара, но Дитмар говорит в них только, что Рейнберн, когда посажен был по повелению великого князя Владимира в темницу вместе с Святополком и его супругою, то «втайне, ревнуя о славе Божией, совершил то, чего не мог совершить открыто». О чем здесь речь – неизвестно. Не обратил ли Рейнберн в темнице к римской вере Святополка, с ним находившегося? Только выводить из представленных слов Дитмара, якобы Рейнберн, сидя в темнице, распространил в России христианство, ни с чем несообразно.

Чтобы еще яснее видеть несправедливость позднейших ревнителей папства, утверждающих, будто русские при Владимире крестились в римскую веру, послушаем, что говорят об этом предмете наши отечественные летописи и что говорят даже сами римские, более древние, писатели.

В древнейшей нашей летописи, которая подробно излагает все обстоятельства обращения и крещения нашего князя пастырями греческими, встречаем следующие три, особенно замечательные для нашей цели, известия. Когда ко Владимиру, еще язычнику, начали приходить проповедники разных вер, то в числе других пришли и немцы, «послании от папежа». Владимир, выслушав в чем сущность их проповеди, отвечал: «Идете опять, яко отци наши сего не прияли суть». Когда вскоре прибыл проповедник греческий, то он, между прочим, сказал нашему князю: «Слышахом, яко приходиша от Рима поучить вас к вере своей, ихъже вера малом с нами разъвращена: служат бо опресноки, рекше оплатки, ихъже Бог не преда». Когда, наконец, крестившие Владимира греческие пастыри преподавали ему вслед за крещением подробное наставление в православной вере, то, между прочим, заповедали: «Не преимай же ученья от латын, ихъже ученье развращено» и, исчислив разные нововведения латынян, присовокупили: «Ихъже блюдися ученья… Бог да сохранит тя от сего». Что же из всего этого следует (а не забудем, что это передает нам писатель XI в., имевший полную возможность знать описываемое им событие)? Следует, а) что Владимир, получивший первые понятия о христианстве еще в детстве от бабки своей Ольги, крестившейся в Константинополе, был уже предубежден против латинского исповедания прежде, нежели сделался христианином, и б) что греческие пастыри, крестившие Владимира, не только не находились в единомыслии с папою, не могли крестить нашего князя в римскую веру, но нарочито заповедали ему не принимать учения латынян, блюстися от него как от учения развращенного. Имел ли, однако ж, потом Владимир какие-либо сношения с Римским первосвященником? Имел, по крайней мере по свидетельству поздних наших летописей. Так, когда Владимир находился еще в Херсоне по крещении своем, к нему приходили, между прочим, послы от папы с мощами святых, но о предмете и следствиях этого посольства ничего не известно. В 991 г. снова приходили от папы послы ко Владимиру и он принял их с любовию и честию и даже отправил своего посла в Рим, но, услышав об этом, патриарх Константинопольский писал к нашему князю и митрополиту Михаилу послание, в котором убеждал их не сноситься с папою, не приобщаться зловерию латынян, несмотря на все их коварное льщение, и напоминал, что вера римская не добра, потому что «они зло исповедуют о Духе Святом, постят субботы, хлеб пресный, а не квасный освящают, папу без греха быть верят» и проч. В 1000 г. еще раз приходили послы от папы в Киев вместе с послами от королей чешского и венгерского, но с какою целию – неизвестно. Наконец, летописи наши упоминают, что в 1001 г., когда Владимир отправил своих гостей и послов в разные страны соглядати обычаев их, то, между прочим, отправлены были послы и в Рим, но это посольство не имело религиозной цели. Из западных писателей довольно привести свидетельства: 1) Монаха Адемара, как современника Владимирова, который говорит, что «чрез несколько дней (вслед за проповедниками римскими) пришел в Россию греческий епископ, обратил всю средину страны и ввел там обычай греков…»

2) Самого папы Иннокентия III, который в 1207 г. писал ко всему русскому духовенству и мирянам: «Хотя вы доселе были удалены от сосцов вашей матери, как дети чуждые, но мы по врученной нам, недостойным, от Бога пастырской обязанности просвещать народ свой и движимые отеческими чувствами, не можем не заботиться о том, чтобы здравыми увещаниями и учениями соделать вас как члены, сообразными вашей главе, чтобы Ефрем обратился к Иуде и Самария – к Иерусалиму…»

3) Польских летописцев и историков, которые, как соседи русским, могли получить о России более достоверные сведения. Все эти писатели совершенно согласно с русскими летописями излагают обстоятельство крещения нашего князя и народа, говорят с большею или меньшею подробностию о проповедниках разных вер, приходивших к Владимиру, о послах его для испытания вер на месте, о совещаниях его по возвращении послов и заключают, что Владимир принял веру из Греции. Вот, например, слова а)Длугоша: «Таким образом Владимир склонился на мнение придворных и принял крещение по обряду греческому» ; б) Кромера: «Итак, с того времени Русь упорно держится обрядов греческих»; в) Стрыйковского: «Итак, с того времени, т. е. с 6497 года от сотворения мира, по счислению всех русских и греческих летописей, а от Христа с 989-го, что составит в нынешнем 1579 году, когда это пишется, 599 лет, все русские народы Белой и Чермной, восточной, северной и южной России пребывают твердо и непоколебимо в вере христианской по обрядам и обычаям греческим, в верховной зависимости от патриарха Константинопольского» ; г) Бельского: «Владимир был склоняем татарами к принятию их веры, но не хотел склониться; также и жидовской не хотел принять, и латинской также не захотел, а принял греческую» ; д) Сарницкого: «По отправлении послов для узнания, какая вера в мире основывается на самых лучших началах, он (Владимир) принял учение христианское и обряды и обычаи Церкви Константинопольской, в каковом исповедании и доселе русский народ стоит твердо».

4) Путешественников или послов, приходивших из других стран в Россию и имевших возможность собрать сведения об ней на месте. Например, Герберштейн, описывая совершенно сходно с нашими летописями весь ход обращения русского народа, выражается, что Владимир «предпочел всем другим верам веру христианскую по обряду греческому и избрал ее», и что «Русь как начала, так и до сего дня пребывает в вере христианской по обряду греческому». Павел Иовий писал: «Христианскую веру русские приняли в то время, когда греческое духовенство, не очень постоянное в своих мнениях, начало отделяться от латинской Церкви, оттого они с непоколебимою твердостию сохраняют и поныне учение и обряды, принятые ими от греческих наставников». Гваньини говорит: «Все русские, после того как приняли однажды веру христианскую греческого исповедания… до сего дня единодушно и крепко держатся ее. Хотя некоторые бояре русские, подвластные польскому королю, следуют учению лютеранскому и Цвинглиеву, но весь народ и большая часть вельмож и дворян твердо содержат веру, издревле принятую по закону греческому. Таким же образом и все области России, называемой Белою и подвластной князю московскому, крепко и единодушно стоят в вере, принятой от греков». Не приводим других писателей, повторяющих то же самое, хотя мы и могли бы продолжить число их.

Вспомним, наконец, что кроме всех этих словесных свидетельств разных писателей о крещении русских при Владимире в веру православную – греческую, а не римскую, у нас сохранилось еще, так сказать, вещественное свидетельство о том, современное событию: послание второго нашего митрополита Леонтия к латынам об опресноках.

Отдел второй

Состояние Русской Церкви от митрополита Илариона до избрания митрополита Климента Смолятича (1051–1147)

Вступление

Избрание Илариона на кафедру митрополии Киевской составляет весьма замечательное явление в истории Русской Церкви: здесь в первый раз митрополит русский избран и поставлен Собором русских иерархов, по воле русского «самовластца» (как называет летописец Ярослава) и из природных русских; в первый раз обнаружилась мысль, уже сознанная в России, что и наша отечественная Церковь, подобно многим другим частным Церквам, может сделаться независимою в собственном управлении, нимало не нарушая ни своего уважения к Константинопольскому патриарху, ни догматов православия, ни канонов церковных, и что рано или поздно придет для нее время такой независимости. Многознаменательное по внутреннему смыслу избрание митрополита Илариона совпадает еще с другим важнейшим событием – с основанием Киево-Печерской лавры, которая, особенно вначале, имела величайшее влияние на состояние нашей Церкви: способствовала распространению ее пределов, дала ей многих достойных иерархов, передала богослужебный и иноческий устав Студийский, послужила образцом для прочих наших обителей и содействовала вообще самым благотворным образом нравственному воспитанию народа.

В гражданском отношении вскоре после избрания митрополита Илариона в России настал так называемый период удельный, столько гибельный и для государства, и для Церкви. Дети, внуки и правнуки великого князя Ярослава I, владея по частям Русскою землею, вели между собою непрерывные войны и, проливая кровь своих подданных, в то же время православных христиан, разоряя села и города, опустошая целые области, нередко разоряли и опустошали храмы Божий, обители иноков, жилища священнослужителей. Толпы диких половцев, увлекаемые страстию к грабежам, а часто приглашаемые нашими же враждовавшими между собою князьями, равно толпы венгров, поляков и других соседей по приглашению тех же князей производили новые опустошения в странах русских и увеличивали тяжесть бедствия для сынов России и православной Церкви. Но, с другой стороны, нельзя не заметить, что удельная система имела и добрые последствия для Церкви. Князья, получая во владение определенную область, заботились каждый об утверждении в своем уделе святой веры, если она еще не была утверждена, строили многочисленные храмы, нередко весьма богатые, воздвигали монастыри, давали средства содержания духовенству, открывали иногда с соизволения церковной власти даже епископские кафедры. Таким образом, семена веры и благочестия, посеянные во дни святого Владимира и Ярослава, теперь, при ближайшем участии удельных князей, могли укорениться по всей России, в самых отдаленных уголках ее.

Наконец, если рассматривать нашу Церковь в отношении к другим Церквам, время избрания митрополита Илариона представляет ту достопримечательность, что тогда совершился в Константинополе при патриархе Михаиле Керулларии последний разрыв между христианским Востоком и Западом и Римский патриарх окончательно отделился от прочих патриархатов – православных. Это горестное событие, составляющее эпоху в церковной истории вообще, глубоко отразилось и в истории нашей Церкви. Отселе более, нежели прежде, определился у нас, как и на всем Востоке, взгляд на Западного первосвященника и всех подведомых ему христиан; отселе, с одной стороны, начался непрерывный ряд попыток римских к совращению наших предков с пути православия; отселе же, с другой стороны, пастыри нашей Церкви с удвоенным вниманием стали бодрствовать на страже православия для охранения своих духовных чад, и в самое непродолжительное время явилось у нас несколько сочинений, направленных против латинства.

Глава I. Иерархия и паства

В 1051 г., говорит древняя летопись, Ярослав поставил митрополитом Илариона, русина, в святой Софии, собрав епископов. Что расположило самовластца поступить таким образом, неизвестно. Впрочем, нельзя отвергать сказания хотя и поздних летописей, что это совершилось вследствие несогласия нашего князя с византийским двором по случаю последней войны Правда, прошло уже более трех лет, как война окончилась миром, но еще свежа была память о том вероломстве, каким греки начали ее, и особенно о той жестокости, какою заключили: восемьсот русских пленных и во главе их любимый воевода Ярославов Вышата, которых греческий император повелел ослепить и потом, по заключении мира, отпустить в Россию, были живыми свидетелями этой жестокости. И неудивительно, если Ярослав, желая прервать единственную нить своей зависимости от греческого императора, по воле которого, как известно, происходило вообще поставление митрополитов в Константинополе, следовательно и нашего, решился избрать и поставить для России митрополита в Киеве. А может быть, Ярослав огорчен был тем, что из Греции по смерти митрополита нашего Феопемпта почему-то долго не присылали к нам нового архипастыря: подождав два-три года и не желая оставлять более отечественную Церковь без верховного пастыря, князь и повелел избрать его своим епископам. Но ни в каком случае нельзя допустить мысли, будто к этому могло расположить русских сомнение о православии тогдашнего Константинопольского патриарха Михаила Керуллария, которого дерзкие легаты папы предали отлучению от Церкви, потому что состязания Михаила с легатами и борьба с ними происходили в Константинополе уже в 1054 г., т. е. гораздо после избрания митрополита Илариона.

Как смотреть на это избрание и поставление нашего митрополита? То и другое совершилось вполне законно, и летописец выразился, что сам «Бог князю вложи в сердце» поставить митрополитом Илариона: по древним правилам Церкви избрать митрополита вообще предоставлено было не патриарху, а епископам области, для которой митрополит предназначался, для рукоположения же как всякого епископа, так и митрополита, если он еще не имел епископского сана, достаточно было в случае нужды даже трех или двух епископов области Правда, Константинопольскому патриарху дано было право Халкидонским Собором поставлять митрополитов, но только для трех областей греческих: Азийской, Понтийской и Фракийской, – и для иноплеменников, обитавших в этих областях или им сопредельных (правило 28). А Русь, в строгом смысле, не была сопредельною ни одной из означенных областей, и Халкидонский Собор даже не мог иметь ее в виду при начертании своего правила, потому что тогда ни Русь, ни Церковь Русская еще не существовали. Для соблюдения единства с Цареградскою Церковию оставалось только, по избрании и рукоположении Илариона в митрополиты, испросить ему благословение и утверждение от Цареградского патриарха, сделано было и это. И в том же году, как поставлен был митрополит Иларион, или спустя немного прибыли к нам из Греции три певца со своими семействами, чтобы научить русских стройному демественному пению – знак, что церковная связь с Константинополем у нас не прерывалась или, по крайней мере, возобновилась и избрание Илариона русскими епископами нимало не изменило отношения к нам Цареградского патриарха.

Обратимся теперь к самому Илариону. До посвящения в митрополиты он был старшим священником (пресвитером-старейшиною) при церкви святых апостолов в любимом селе великого князя Берестове и отличался необыкновенным просвещением и благочестием между современниками. Доказательством первого, равно как и высоких ораторских способностей Илариона, доныне служит известное уже нам его Слово о законе и благодати, вместе с Похвалою кагану нашему Владимиру и молитвою к Богу от лица земли Русской, написанное им еще в Сане священника. Образец благочестия современники не могли не видеть в том, что Иларион, не ограничиваясь обыкновенным исполнением своих обязанностей, стремился к высшим духовным подвигам, часто удалялся из села Берестова на соседтвенную гору, где ныне Киево-Печерский монастырь, покрытую тогда великим лесом, ископал себе там небольшую пещеру в две сажени и предавался в ней уединенной молитве и богомыслию. За эти-то, без сомнения, достоинства смиренный пресвитер по воле великого князя и избран Собором русских епископов прямо в митрополиты, приняв предварительно пострижение от преподобного Антония. При посвящении своем Иларион, по обычаю церковному, составил и торжественно произнес исповедание веры, дошедшее до нас. Но как потом он управлял Русскою Церковию в сане митрополита, летописи совершенно молчат. Знаем только, что он освятил храм святого Георгия, построенный в Киеве великим князем Ярославом. Кажется, что и время управления Иларионова Церковию было очень непродолжительное: под 1054 г., описывая погребение великого князя Ярослава в Софийском соборе, летописи говорят только о попах и ни одна – о митрополите, а под 1055 г. новгородские летописцы упоминают уже о митрополите Киевском Ефреме, который производил суд над Новгородским епископом Лукою Жидятою: память об этом событии, непосредственно касавшемся Новгорода, могла верно сохраниться в местных сказаниях и записях. Догадка, что под именем Ефрема скрывается митрополит Иларион, только в схиме, есть одна догадка, и мы не знаем, чтобы митрополиты наши принимали на себя схиму и переменяли свои имена до удаления своего на покой. В Степенной книге и некоторых рукописях митрополит Иларион называется святым, но ниоткуда не видно, чтобы он причтен был к лику святых самою Церковию.

Столько же скудны известия и о преемниках Илариона на митропо-литской кафедре. Это были: Ефрем, который, как мы сказали, упоминается только в 1055 г. Георгий. Он пришел к нам из Царяграда около 1062 г., в 1072 г. переносил мощи святых мучеников Бориса и Глеба в Вышгороде из прежней церкви в новую, в следующем году предпринимал путешествие в Грецию , вероятно, по возвращении уже из путешествия, во время которого Церковь Русская подверглась было притязаниям папы Григория VII, написал «Стязанье с латиною», которое рассмотрим в своем месте; год кончины этого святителя в летописях не показан.

Иоанн II поставлен митрополитом около 1077 г. , упоминается в 1086 г. при заложении великим князем Всеволодом церкви святого Андрея в Андреевском монастыре, в 1086 г. торжественно погребал в Киеве князя Ярополка, в 1088 г. освящал церковь святого Михаила в Выдубицком монастыре, а в следующем – церковь святой Богородицы в Киево-Печерском монастыре и в том же году скончался. Этого первосвятителя современный летописец называет добрым и блаженным, свидетельствуя, что он был «муж, искусный в книгах и учении, милостив к убогим и вдовицам, ласков ко всякому, богатому и бедному, смирен, кроток и молчалив, обладал даром слова, утешал печальных святыми беседами и вообще был таков, какого и прежде не было на Руси, и после не будет». Памятниками просвещения его доныне остаются некоторые уцелевшие его сочинения.

Иоанн III, грек и скопец. Его привезла с собою из Греции в 1089 г. дочь великого князя Всеволода Анна, или Янка, путешествовавшая в Царьград по родственным связям своим с византийским двором (мать ее была дочь греческого императора Константина Мономаха). Новый митрополит был до того худ и дряхл, что показался народу мертвецом, не отличался ни умом, ни ученостию, ни даром слова, управлял Церковию всего один год.

Святой Ефрем. О происхождении его преподобный Нестор не говорит, а говорит только, что еще в мире он был «каженик», или скопец, служил при дворе великого князя Изяслава и «бе зело любим князем, придержа у него вся», потом один из первых принял пострижение в пещере преподобного Антония и чрез несколько времени переселился в Константинополь, где и подвизался в какой-то неизвестной обители. Там списал он, по поручению преподобного Феодосия, устав Студийский и переслал к нему около 1063 г. Когда кафедра Переяславская сделалась праздною, Ефрем вызван был из Константинополя и хиротонисан на эту кафедру или, как выражается Нестор, «изведен бысть в страну сию и поставлен бысть митрополитом в городе Переяславли». Это случилось после 1072 г., потому что тогда был еще Переяславским епископом Петр, и прежде 1089 г., потому что под этим годом читаем в летописи Несторовой: «В се же лето священа бысть церкы св. Михаила переяславская Ефремом, митрополитом тоя церкы, юже бе создал велику сущю, бе бо преже в Переяславли митрополья». Таким образом, преподобный Нестор, который был современником Ефрему, два раза называет его митрополитом, но только митрополитом Переяславским, а не Киевским, и называет ради чести, ради того, что «был прежде Переяславль митрополья», а не потому, чтобы Ефрем был действительно митрополитом. Напротив, сам же Нестор свидетельствует, что в том же 1089 г., когда митрополит Ефрем освящал свою церковь в Переяславле, действительным митрополитом Киевским и всея России был Иоанн III, скончавшийся уже в следующем году, сам же Нестор называет потом (в 1091 г.) Ефрема только епископом Переяславским. Достойно замечания, что и продолжатель Нестора, говоря о падении в 1123 г. церкви, созданной в Переяславле Ефремом, называет его только епископом Переяславским, и святой Симон, епископ Владимирский, писавший около 1225 г., называет его также епископом Переяславским. Был ли Ефрем митрополитом Киевским впоследствии или управлял ли русскою митрополиею хоть временно до прибытия нового митрополита по смерти Иоанна III, современный летописец не говорит. А свидетельствует только, что Ефрем построил в Переяславле еще две церкви, оградил его каменною стеною, украсил многими зданиями церковными и другими и, между прочим, соорудил в нем каменную баню, чего прежде в России не бывало. Но некоторые из поздних летописей, неизвестно на каком основании, повествуют, что этот самый Ефрем-скопец, так украсивший Переяславль, был и митрополитом Киевским, что он не только в Переяславле, но и в своем городе Милитине и по иным своим митрополитским городам устроил безмездные больницы и бани для всех приходящих, чего прежде в Руси не бывало, а в Суздале создал и церковь святого Димитрия, которую наделил селами; что он в 1096 г. поставил в Новгороде епископа Никиту и за благочестие свое удостоился от Бога дара чудотворений как при жизни, так и по смерти. Святые мощи этого Ефрема-евнуха покоятся в киевских пещерах, и память его празднуется Церковию 28 января. Древняя летопись называет его преблаженным, а последующие именуют чудотворным, дивным, многодобродетельным и святым мужем.

Николай упоминается по имени только в 1097 г., когда по просьбе киевлян выходил вместе с вдовствующею супругою великого князя Всеволода к князьям, окружавшим Киев войском, и убедил их не производить кровопролития, не губить Русской земли междоусобиями. В другой раз упоминается в 1101 г., но только как митрополит, без имени.

Никифор грек, родом из Суры Ликийской. Пришел к нам в 1104 г., декабря 6-го, а в 18-й день того же месяца посажен на стол. Этот митрополит известен своими посланиями, показывающими в нем пастыря просвещенного, попечительного о спасении душ и весьма ревностного к охранению православия. Скончался в апреле 1121 г.

Никита грек. Пришел из Царяграда в 1122 г., скончался в 1126 г. После него около пяти лет кафедра митрополии русской оставалась праздною.

Мих0аил II грек. Прибыл в Киев в 1130 или в 1131 г., а в 1145 г. возвратился в Грецию, где и скончался.

Число епархий Русской Церкви в рассматриваемый нами период времени возросло до двенадцати с включением Киевской. Одни из них были известны еще прежде: Новгородская, Ростовская, Черниговская, Белгородская, Владимирская на Волыни. Другие сделались известными во второй половине XI в.: Тмутараканская – около 1068 г., Переяславская – в 1072 г. и Юрьевская на реке Роси – в том же году. Третьи – в первой половине XII в.: Полоцкая – в 1105 г., Туровская – в 1114 г. и Смоленская – в 1137 г. Говорим: сделались известными, потому что все эти епархии под означенными годами только упоминаются мимоходом и, следовательно, предполагаются уже существовавшими, открытыми прежде. Об одной Смоленской ясно замечено, что она основана в 1137 г. по желанию смоленского князя Ростислава Мстиславича и что прежде в Смоленске епископии не было. Границы наших тогдашних епархий неизвестны, можно, впрочем, думать, судя по самому положению этих епархий, что они были неодинаковой величины. К числу самых больших принадлежали: Новгородская, обнимавшая собою весь север России, Ростовская – единственная на всем северо-востоке, Черниговская, простиравшаяся до Рязани, Владимирская на Волыни, заключавшая в своих пределах всю Волынь. Меньшими епархиями были: находившиеся близ Киева Белгородская, Юрьевская и Переяславская, хотя к последней до 1137 г. причислялся и Смоленск, также Тмутараканская, ограничивавшаяся только Тмутараканью с округом. Одна из этих епархий, именно Тмутараканская, по случаю разорения Тмутараканского княжества половцами к концу XI в. упразднилась; кафедра другой – Юрьевской по разорении Юрьева половцами в 1095 г. перемещена была на время в новый город Святополч, построенный великим князем Святополком на Витичевом холме при Днепре; но потом, когда Юрьев был возобновлен (1103), снова перенесена на прежнее место. Иерархи, управлявшие тогдашними епархиями, назывались все епископами, разумеется кроме Киевского митрополита, и едва ли различались по степеням и внешним преимуществам своих кафедр. Большая часть этих иерархов известны только по имени, а некоторые даже вовсе неизвестны. Замечательнейшие из них были:

Лука Жидята или Жирята, епископ Новгородский. Он первый из русских, как мы знаем, удостоился степени епископства (в 1036 г.), по воле великого князя Ярослава, и принадлежит к числу самых древних наших духовных писателей (его Поучение к братии). В его время и под его ближайшим надзором строился новгородский Софийский собор, который он и освятил в 1051 г. Будучи оклеветан слугою своим Дудиком (в 1055 г.) пред Киевским митрополитом Ефремом, Лука вызван был в Киев и содержался там три года, пока не обнаружилась его невинность, и клеветник не получил достойного воздаяния. Святитель снова приял свою власть в Новгороде (1058), но чрез несколько времени в другой раз отправился в Киев и на возвратном пути оттуда скончался на Копысах (15 октября 1059 или 1060 г.), тело его погребено в Новгороде за Софийскою церковию. При уме образованном он отличался и святостию жизни: чрез пятьсот лет (в 1558 г.) обретены мощи его и перенесены в Софийский собор, где доселе местно чтится память его вместе с другими угодниками, там почивающими.

Святой Никита, епископ Новгородский. Он был родом киевлянин и с юных лет вступил в Печерскую обитель. Стремясь к высшим подвигам, он вскоре решился сделаться затворником, несмотря на все внушения настоятеля о преждевременности такого многотрудного дела для молодого инока, и действительно подвергся в затворе горькому искушению. По внушению от дьявола, явившегося ему в образе ангела светла, Никита совершенно перестал молиться Богу, весь предался чтению книг ветхозаветных, начал принимать к себе приходящих, давать им советы, изрекать предсказания и чрез то приобретать себе суетную славу. Никто не был в состоянии состязаться с ним в знании книг Ветхого Завета, а Евангелия и прочих книг новозаветных он не только не читал, но никогда не хотел ни видеть, ни слышать. Совокупные молитвы отцов печерских, между которыми находились игумен Никон, Матвей прозорливец, Исаакий святой, Григорий чудотворец, Пимен постник и летописец Нестор, освободили несчастного инока от обаяний искусителя, и Никита, покинув затвор и внезапно лишившись всех знаний, которыми тщеславился, начал снова учиться в обители и грамоте, и иноческой жизни. На этот раз он пошел путем истинного смирения, воздержания и послушания и мало-помалу достиг того, что превзошел всех своею добродетелью. За высокую добродетель подвижник возведен был в сан епископа Новгородского (в 1096 г.) ив течение одиннадцати лет не переставал служить образцом благочестия для своей паствы. Господь удостоил своего угодника еще при жизни дара чудотворений: двукратно он спасал Новгород от бедствий – однажды своею молитвою свел дождь с небеси во время продолжительной засухи, в другой раз молитвою же остановил страшный пожар, истреблявший город. Мощи святого Никиты открыты в 1558 г., спустя четыреста пятьдесят лет по смерти его, но его начали чтить в лике святых гораздо прежде. При обретении мощей, которые открыто покоятся в новгородском Софийском соборе, самое облачение святителя найдено совершенно нетленным и доныне сохраняется как святыня в том же соборе.

Святой Стефан, епископ Владимирский. Он возрос под непосредственным руководством преподобного Феодосия Печерского, служил при нем и был его учеником. Как искусный в пении и уставе церковном, он поставлен был доместиком и уставщиком обители, а как опытному в учении веры и духовной жизни, преподобный Феодосии поручал ему иногда поучать в церкви братию. При смерти своей великий игумен печерский, по единодушному избранию всей братии, утвердил Стефана быть его преемником, и, хотя впоследствии те же братия неизвестно за что лишили его игуменства и даже изгнали из обители, но Стефан, твердый в уповании на Бога, при пособии многих духовных своих чад построил себе новый монастырь на Клове, неподалеку от Печерского, соорудил в нем каменную церковь во имя Влахернской иконы Пресвятой Богородицы и не переставал возвышаться в подвигах благочестия. За святость жизни в 1091 г. рукоположен во епископа Владимиру Волынскому и скончался в 1094 г..

Святой Леонтий, епископ Ростовский. Он был, по выражению святого Симона, епископа Владимирского, первопрестольник – в том смысле, что первый из киево-печерских иноков возведен был на епископский престол, следовательно, возведен не позже 1051 г., когда удостоился епископского сана и второй из постриженников преподобного Антония – Иларион, митрополит Киевский. Прибыв в Ростов, Леонтий, хотя еще нашел в нем следы христианства после первых двух Ростовских епископов Федора и Илариона, которые, впрочем, вынуждены были удалиться из города от гонения язычников, и особенно после святого Авраамия Ростовского, успевшего крестить многих из них и даже основать близ города монастырь, но нашел также и глубокие следы язычества, почему прежде всего решился на подвиг апостольский. Чтобы успешнее достигнуть цели, святитель, благовествуя всем, но встречая упорное противление со стороны старцев и мужей, обратил особенное внимание на детей, собирал их в церковь, сам наставлял их в истинах спасительной веры и крестил. Закоренелые в язычестве родители тем с большим ожесточением устремлялись на него и подвергали его мучениям и побоям, но мученик Христов не ослабевал в своем труде, пока не просветил верою самых своих врагов. Однажды, когда они с оружием и дреколием собрались вокруг церкви, где он поучал детей, и положили между собою не только изгнать его из города, но и умертвить, Леонтий, облекшись во все святительские одежды, с крестом в руках и сопутствуемый освященным Собором также в полном облачении, явился пред ними, и язычники, пораженные чудным видением, поверглись все на землю, как бы мертвые. Леонтий простер к ним слово, исполненное духа и силы, – они уверовали во Христа и крестились. С того времени своим учением и чудесами Леонтий привлек ко Христу всех жителей Ростова, и хотя скончался в мире (прежде 1077 г.), но тем не менее заслужил венец мученический вслед за двумя варягами, пострадавшими у нас еще прежде за имя Христово. Мощи святителя обретены нетленными в 1164 г. и почивают в ростовской соборной церкви.

Святой Исаия, епископ Ростовский. Родился в области Киевской; принял пострижение в Печерском монастыре во дни преподобных Антония и Феодосия, за высокие подвиги благочестия избран (в 1062 г.) во игумена устроенного великим князем Изяславом Дмитриевского монастыря, а потом (в 1077 г.) возведен на кафедру Ростовской епархии. Здесь ожидали святителя великие труды: в самом Ростове были христиане, большею частик) только новопросвещенные, которых надлежало утверждать в вере и укреплять, а в пределах епархии Ростовской находилось еще весьма много язычников. И святой Исаия, ревностно назидая словом спасения жителей Ростова, обтекал прочие грады и веси областей Ростовской и Суздальской, неверных увещевал веровать во Святую Троицу и крестил, а верных убеждал быть твердыми и непоколебимыми в вере, где находил идолов, предавал их огню и, сопутствуя себе делами милосердия, повсюду привлекал к себе сердца своих духовных чад. Этот благовестник, которого еще при жизни Господь удостоил дара чудотворений, окончательно насадил христианство в Ростовском крае и скончался в 1090 г. Нетленные мощи его обретены в 1164 г. и почивают в ростовской соборной церкви.

Кроме Ростова и Ростовской области святая Церковь распространилась в этот период еще в Муроме, в стране вятичей и в некоторых других местах нашего отечества к северу и юго-востоку.

Просветителем Мурома был святой благоверный князь муромский Константин. В житии его, которое одно сохранило нам предания об этом событии, говорится, что после первого муромского князя, святого мученика Глеба, который не успел насадить в Муроме христианства частию по сопротивлению жителей, а частию и по краткости своего здесь пребывания, муромцы оставались язычниками до тех пор, пока другой благоверный князь, Константин Святославич, не испросил у отца своего в удел себе Мурома, желая не только господствовать в нем, но и просветить его святою верою. Святослав долго не соглашался на просьбу сына, опасаясь, чтобы неверные не умертвили его или не прогнали от себя. Наконец согласился и отпустил с ним жену его Ирину и чад, Михаила и Федора, также нужное число духовенства, воевод, воинов и других людей с их семействами и имуществом. Приближаясь к Мурому, Константин наперед послал сына своего Михаила с несколькими людьми для убеждения муромцев покориться отцу его без кровопролития. Но упорные и коварные язычники умертвили посланного к ним князя и выбросили тело его вон из города. Тогда Константин приступил к Мурому с войском. Муромцы хотели сначала сразиться с ним, потом заключились в городе и выслали сказать князю, что они согласны принять его к себе на княженье, но не желают принять новой веры. Константин вошел в город, утвердился в нем со всеми своими спутниками и начал строить церкви. Первая построенная им церковь, в которой он положил и тело убиенного сына своего Михаила, была церковь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы, вторая – во имя благоверных князей Бориса и Глеба. Об обращении муромцев князь усердно молился Богу и в то же время часто призывал к себе старейшин города, беседовал с ними о вере, убеждал их принять святое крещение то ласками, то дарами, то обещанием различных льгот для жителей, но все напрасно. Язычники враждовали за это на князя и однажды, положив между собою клятву убить его или изгнать из города, собрались все с оружием и дреколием ко двору княжескому. Христиане устрашились, и некоторые, заключившись в домах своих, стали приготовлять оружие, но благоверный князь Константин вместе с семейством своим, духовенством и многими другими христианами обратился с молитвою к Богу. По окончании молитвы один с иконою Пресвятой Богородицы в руках явился пред бесчисленным сборищем бунтовщиков, и язычники, пораженные ужасом, пали все на землю и единогласно просили себе крещения. Обрадованный князь, воздав благодарение Господу и Его Пречистой Матери, повелел в определенный день всем неверным явиться на реку Оку, и там совершилось торжественное крещение муромцев точно так же, как совершилось некогда крещение киевлян в Днепре. Через несколько лет благоверный князь Константин скончался и погребен вместе с детьми своими Михаилом и Феодором в первосоздан-ной им Благовещенской церкви. Святые мощи их открыты в 1553 г. и почивают в одной раке в муромском Благовещенском монастыре.

Но кто же был этот князь Константин Святославич, просветитель муромцев, и когда он просветил их? В житии его, составленном уже в XVI в., по открытии мощей благоверного князя, говорится, будто он был сын киевского князя Святослава и, выпросив себе у него Муром, пришел к Мурому с войском в 1192 г., спустя двести лет по убиении первого князя муромского святого Глеба. Но это, без сомнения, ошибка. 1) У киевского князя Святослава Всеволодовича (†1195) не было сына Константина, по крайней мере летописи о нем не упоминают. 2) Если бы и был, он не мог просить себе у отца в удел Мурома, как будто не имевшего еще у себя никакого князя, и, главное, не мог сам быть князем Мурома около 1192 г., потому что от 1175 г. до 1204 г. там княжил Владимир Юрьевич, а от 1204 до 1228 г. – брат его Давид Юрьевич. 3) Невероятно, чтобы в Муроме до 1192 г. господствовало упорное язычество, когда с конца XI в. мы видим там целый ряд православных князей из рода черниговских и когда еще в 1096 г. там существовал монастырь Спасский. 4) У самого жизнеописателя представляется, что Константин Святославич был первый князь со времен святого мученика Глеба, овладевший Муромом и властвовавший в нем, а первым муромским князем после святого Глеба был именно Ярослав Святославич, внук Ярослава Великого, родоначальник князей муромских и пронских, он-то и мог называться христианским именем Константина и мог испросить у отца своего Святослава черниговского, бывшего несколько времени и киевским (1073–1076), в удел себе Муром как принадлежавший власти князей черниговских. Неизвестно, с какого времени Ярослав (Константин) Святославич сделался князем муромским, но в 1088 г. он уже находился в Муроме, в 1096 г. также находился в Муроме, в следующем году Муром утвержден за ним на общем съезде князей, в 1103 г. он княжил в Муроме и воевал с мордвою, в 1129 г. в Муроме и скончался. Следовательно, если признать справедливою догадку, что под именем Константина Святославича, просветителя муромцев, разумеется первый князь их после святого Глеба Ярослав Святославич, то насаждение в Муроме христианства должно относить к концу XI в. До этого времени неудивительно, если муромцы, оставаясь без непосредственного княжеского надзора и находясь в соседстве с болгарами-мусульманами, а иногда и под их властию, упорно держались язычества.

Просветителем вятичей был преподобный Кукша, священноинок киево-печерский. Подвиг его был столько славен и общеизвестен, что святой Симон, епископ Владимирский, писавший свои сказания об иноках киево-печерских в начале XIII в., воскликнул: «Могу ли умолчать и о сем священномученике, черноризце того же Печерского монастыря Кукше, о котором все ведают, как он бесов прогнал, вятичей крестил, дождь свел с неба, озеро иссушил и многие чудеса сотворил и после многих мук усечен был с учеником своим Никоном?» Это случилось не прежде XII в., потому что к концу XI и в начале XII в., как свидетельствует современный летописец, вятичи были еще язычниками или, по крайней мере, твердо держались некоторых языческих обычаев, но и не позже первой половины XII в., потому что, по словам святого Симона, в тот самый день, когда преподобный Кукша и ученик его были замучены вятичами, скончался в Киево-Печерском монастыре преподобный Пимен постник. А Пимен постник был один из числа знаменитейших и, вероятно, старейших братий Киево-Печерского монастыря еще при игумене Никоне (1078–1088), которые приходили к преподобному Никите затворнику, чтобы своими молитвами освободить его от обольщений дьявола, следовательно, мог умереть не далее 1-й половины XII в. Впрочем, трудно согласиться, чтобы до преподобного Кукши вятичи были вовсе не знакомы со святою верою: в Курске и некоторых окрестных городах, находившихся в соседстве со страною вятичей, существовало христианство еще в начале XI в., как видно из жития преподобного Феодосия. Святой Кукша мог крестить только тех вятичей, которые еще не были крещены.

На севере России вера Христова, вероятно из Новгорода, проникла в пределы олонецкие и великопермские. В Олонецком крае, в 43-х верстах от Каргополя, основан был еще в XI в. монастырь Челменский, или Челмогорский, преподобным Кириллом, скончавшимся к концу того же века; а в пределах Биармии, при слиянии двух рек: Сухоны и Юга, существовал монастырь Гледенский Троицкий, вокруг которого, по словам Устюжского летописца, еще до XII в. находился старый город – Устюг, перенесенный на нынешнее место в начале XIII столетия. Существование в этих странах иноческих обителей заставляет предполагать, что там были уже христиане или что самое основание монастырей имело целию дальнейшее распространение христианства между коренными жителями.

На юго-востоке России встречаем только частные случаи обращения к святой вере между евреями, жившими в Крыму, и между половцами, занимавшими пространство от Днепра до Дона, а потом и до Волги.

Так, когда в 1095 г. половцы, сделав нападение на Киево-Печерский монастырь и его окрестности, увели с собою множество пленных и в числе их преподобного Евстратия, которого и продали вместе с пятьюдесятью другими пленниками одному корсунскому еврею, то жидовин вздумал принуждать их к отречению от Христа голодом. Пленники, подкрепляемые наставлениями преподобного Евстратия, решились скорее умереть, чем изменить вере, и действительно скончались все голодною смертию. Тогда озлобленный жидовин в самый день христианской Пасхи распял преподобного Евстратия на кресте, издевался над ним с друзьями своими и, услышав из уст его пророчество о казни, какая постигнет их самих, пронзил страдальца копием и бросил тело его в море. Пророчество исполнилось немедленно: в тот же день получено было от греческого царя повеление, чтобы всех жидов за их притеснения христианам изгнать из Херсона, имения их отнять, а старейшин предать смерти; при этом между другими погиб и мучитель преподобного Евстратия. Прочие евреи, бывшие свидетелями этих событий и пораженные чудесами, совершавшимися от мощей преподобного Евстратия, приняли святое крещение.

Нечто подобное тогда же случилось и у половцев. В числе пленных, взятых ими при нападении на Киево-Печерский монастырь, находился и преподобный Никон Сухой, который достался в рабы одному половчанину. Родственники Никона, узнав о его местопребывании, пришли к нему и хотели предложить за него богатый выкуп, но Никон на это не согласился, сказав, что, конечно, сам Господь предал его в руки беззаконных и что он охотно перенесет наказание от руки Господней. Половчанин крайне огорчился и начал ежедневно предавать Никона разным мукам, морил его голодом, подвергал побоям и т. п. Так прошло три года, страдалец только молился Богу и, наконец удостоившись откровения, предсказал, что чрез три дня он будет в Киево-Печерском монастыре. Половчанин, полагая, что его пленник хочет бежать, подрезал у ног его жилы, заковал его в оковы и стал стеречь его со всею бдительностию. Но на третий день в шестом часу Никон действительно сделался невидим и внезапно явился, окованный цепями и с подрезанными жилами, в церкви Киево-Печерского монастыря к общему изумлению братии. Когда, по заключении мира с половцами, бывший господин преподобного Никона случайно пришел в Печерский монастырь и увидел здесь своего узника, так чудесно спасшегося из плена, это до того поразило язычника, что он тут же принял крещение со всем родом своим и даже поступил в число братии Киево-Печерского монастыря, где и скончался . Были также у половцев примеры обращения к христианству между членами ханских фамилий. В 1094 г. приняла крещение дочь хана Тугоркана и сделалась супругою великого князя киевского Святополка. В 1108 г. крестились дочери двух других ханов, называющихся в наших летописях Аепами, и одна вышла за Юрия, сына Владимира Мономаха, а другая за Святослава, сына Олега черниговского. В 1132 г. крестился в Рязани половецкий князь Амурат.

Несмотря, однако же, на все эти успехи святой веры в нашем отечестве, она насаждалась у нас тогда не без борьбы с язычеством, мы видели уже, какое противление евангельской проповеди оказали жители Ростова и Мурома, прежде нежели приняли ее. Но был еще особый класс людей, которые по временам являлись то там, то в другом месте и действовали как представители умиравшего у нас язычества – разумеем волхвов, или кудесников. Не видно из истории, чтобы они прямо восставали против евангельской проповеди и препятствовали ее распространению, но они препятствовали утверждению ее в умах и сердцах верующих, они удерживали христиан в прежних языческих суевериях, иногда явно хулили святую веру, пытались отвлечь от нее новообращенных и увлекали их к таким делам, которые совершенно противны христианству. Летописец представляет несколько бывших тому случаев в рассматриваемый нами период, которые, взятые вместе, довольно объясняют и значение волхвов, и их влияние на народ. Первый случай: около 1071 г. восстал волхв в Киеве, прельщенный бесом, и начал утверждать, будто явилось ему пять богов, которые повелели ему возвестить людям, что чрез пять лет Днепр потечет вверх и земли переменят свои места: Русская земля станет на месте Греческой, а Греческая – на месте Русской. Невежды (невегласи) слушали его, а твердые в вере насмехались над ним, говоря: «Бес играет тобою на пагубу тебе». Так и случилось: в одну ночь волхв пропал без вести. Другой, более замечательный случай: однажды, когда в Ростовской области сделался голод, восстали два волхва из Ярославля и говорили: «Мы знаем, кто обилие держит». Они пошли по Волге и, куда ни приходили, указывали на лучших женщин, присовокупляя: «Вот эти жито держат, эти мед, эти рыбу, эти меха». Легковерные приводили к ним сестер своих, матерей, жен, волхвы, прорезывая несчастным тело за плечами, по-видимому, вынимали оттуда либо жито, либо рыбу и убивали многих жен, забирая себе их имение. Дошли волхвы и до Белоозера, имея уже с собою шайку из 300 человек. Здесь прилучилось в то время находиться Яну, сыну Вышатину, который был прислан от князя Святослава для собрания дани. Белозерцы возвестили Яну о появлении волхвов и о совершенных ими злодействах. Ян, узнав, что эти волхвы суть смерды князя его Святослава, послал сказать провожавшей их толпе, чтобы элодеи были выданы, толпа не послушалась. Тогда Ян отправился сам к непокорным, расположившимся около леса, взяв с собою двенадцать отроков и священника, и хотя при случившейся схватке священник был убит, но мятежники бежали в лес. Возвратившись в город белозерцев, Ян потребовал, чтобы они сами схватили волхвов и представили ему, угрожая в противном случае пробыть у них целое лето. Белозерцы повиновались и представили ему волхвов. Ян спросил их: «За что вы погубили столько людей?» «За то, – отвечали волхвы, – что они держат в себе всякое обилие; если истребим их, будет во всем довольство; хочешь, мы и пред тобою вынем жито, или рыбу, или что другое». Ян сказал: «Поистине лжете; сотворил Бог человека от земли; составлен он из костей, жил и крови; ничего другого в нем нет, и он сам не знает; один Бог весть». Волхвы отвечали: «Мы знаем, как сотворен человек: бог мылся в мойнице и, вспотев, отерся ветошью, которую и сбросил с неба на землю, затем сатана вступил в прю с богом, кому из этой ветоши сотворить человека, и сотворил сатана тело человека, а бог вдунул в него душу; потому по смерти человека тело его возвращается в землю, а душа к богу». Ян сказал: «Поистине прельстил вас бес, какому богу вы веруете?» Волхвы отвечали: «Антихристу, который сидит в бездне». Ян сказал: «Что за бог, который сидит в бездне? Это бес, а Бог на небе-си восседит на престоле славы, окруженный ангелами; антихрист же, которому вы веруете, свергнут с неба за гордость и ожидает в бездне Судного дня и огня вечного, уготованного ему и всем его последователям. Что до вас, вы и здесь примете муку от меня, и там по смерти». Волхвы заметили: «Нам боги поведают, что ты ничего не можешь нам сделать… нам должно стать пред самим князем Святославом». Ян вместо ответа велел их бить и драть им бороды, потом, привязав их к лодке, отправился вслед за ними по Шексне к ее устью, здесь предал их в руки лодочников, у которых прежде волхвы избили то мать, то сестру, то дочь, и лодочники повесили злодеев на дубе, где в следующую ночь медведь съел их трупы. Третий, еще более замечательный случай: явился волхв в Новгород при князе Глебе, стал проповедовать людям, выдавая себя за бога, многих прельстил, едва не весь город. Он говорил: «Я все знаю», хулил веру христианскую и хвалился, что пред всеми перейдет Волхов, как посуху. В городе произошел мятеж, все поверили волхву и хотели убить своего епископа (Феодора). Тогда епископ облачился в ризы, взял крест и, ставши, сказал: «Кто хочет верить волхву, тот пусть идет за ним, а кто верует во Христа, тот да идет ко кресту». Новгородцы разделились надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а все прочие люди пошли вслед за волхвом, и был между ними большой мятеж. В это время князь Глеб, взяв топор и скрыв под рукою, подошел к волхву и сказал: «Знаешь ли, что будет завтра утром и что до вечера?» – «Все знаю», – отвечал волхв. «А знаешь ли, что будет нынче?» – спросил князь. «Нынче, – отвечал волхв, – я сотворю великие чудеса». Тут Глеб, вынув топор, разрубил волхва, и он пал мертв, а люди разошлись. Кроме того, летописец упоминает о волхве, который в 1092 г. явился было в Ростове, но вскоре исчез, и рассказывает о кудеснике, жившем на Чуди, который, когда пришел к нему один новгородец для гадания, вызывал бесов и называл их своими богами, живущими в бездне.

Таким образом, слова и действия волхвов показывают в них совершенных язычников и врагов христианства. Они говорят о двух богах: боге небесном и боге подземном, добром и злом – и вместе о богах многих. Они свидетельствуют, что сами веруют именно в злого бога – в антихриста, живущего в бездне, и что их боги суть бесы, живущие также в бездне. Иногда даже волхвы открыто хулят веру Христову, как случилось в Новгороде. Не упоминаем о их ненависти к женщинам, которых они, по своим языческим преданиям, считали, вероятно, виною всякого зла, следовательно, и общественного голода. Влияние волхвов на народ по временам было очень велико, как показывают примеры в Новгороде и на Белоозере. Это объясняется тем, что волхвы выдавали себя посланниками богов или даже богами, усвояли себе ближайшее общение с ними и способность вызывать и вопрошать богов, творить чудеса, предугадывать будущее, врачевать болезни – все такие качества, которые во всякое время могут увлекать воображение толпы. А с другой стороны, и народ наш, привыкший, может быть, в продолжение многих столетий смотреть на волхвов таким образом, привыкший обращаться к ним и вполне доверять им во дни своего язычества, не успел еще тогда возвыситься над этими застарелыми понятиями и утвердиться в истинах Евангелия. И замечательно, что волхвы появились у нас преимущественно в странах северо-восточных, где вообще было еще тогда более остатков язычества, нежели на юге, и имели успех исключительно в простом народе, между невегласами. Люди, принадлежавшие к высшему сословию, духовенство и все твердо верующие не только не доверяли волхвам, но и смеялись над ними, противодействовали им. Посадник Ян со своими отроками преследует волхвов, обличает их и предает казни; священник, находившийся при Яне, жертвует при этом своею жизнию; епископ Новгородский не устрашился торжественно явиться пред толпою, искавшею его смерти по наущению от волхва, и смело возвестить слово истины; новгородский князь со своею дружиною стал на стороне епископа и потом собственноручно умертвил волхва-обманщика.

Глава II Киево-печерский монастырь и другие обители

С возведением пресвитера Илариона на престол митрополии Киевской Собором русских иерархов преподобный летописец соединяет по времени основание Киево-Печерского монастыря. И если первое событие было весьма важно по своему внутреннему смыслу, то последнее еще более важно по своему обширному влиянию на судьбу нашей Церкви, особенно в рассматриваемый нами период. В эти первые сто лет своего существования Киево-Печерская обитель постоянно занимала самое главное место в ряду всех прочих чередовавшихся событий русской церковной истории и находилась в самом цветущем состоянии: почти все великие подвижники, которых жития составляют Киево-Печерский Патерик, жили и действовали именно в то достопамятное время. В истории Киево-Печерского монастыря до избрания Климента Смолятича на престол митрополии русской можно различать три частнейшие отдела: первый, когда монастырь основан, – время до игуменства преподобного Феодосия (1057); второй, когда монастырь сделан общежительным и получил внутреннее благоустройство, – время игуменства преподобного Феодосия (1057–1074); третий, когда монастырь благоукрасился и достиг внешнего процветания, – время после игуменства преподобного Феодосия (1074–1145).

Начало Киево-Печерскому монастырю положил преподобный Антоний. Он родился в городе Любече (местечке нынешней Черниговской губернии) и в крещении получил имя Антипы. С юных лет исполненный страха Божия, Антипа почувствовал в себе желание уединенной жизни и, по внушению свыше, решился идти на Афон, который славился уже тогда на всем Востоке святостию своих отшельников и служил как бы средоточием и рассадником православного монашества. Обходя монастыри Святой горы и видя равноангельский образ жизни подвижников, Антипа еще более воспламенялся желанием поревновать этому чудному житию и в одной из тамошних обителей молил игумена возложить на него иноческий образ. Игумен, как бы провидя будущие добродетели и назначение просителя, согласился, постриг его и дал ему имя Антония – отца иночествующих. По примеру большей части тогдашних черноризцев афонских Антоний избрал для себя образ жизни отшельнической, и неподалеку от одного монастыря афонского, Есфиг-мена, в котором будто бы он и принял пострижение, доселе показывают пещеру вместе с церковию, где начал свои подвиги первоначальник иноков русских. Успехи его в духовной жизни, постоянно возраставшие, радовали всех. Тогда игумен, постригший его, сказал ему: «Антоний! Иди опять в Россию, и да будет тебе благословение от Святой горы, ибо многие черноризцы от тебя имеют произойти».

Антоний пришел в Киев и, ища себе здесь места для жительства, обходил монастыри, но не восхотел ни в одном из них остаться. Затем начал ходить по дебрям и горам и пришел на холм, где существовала уже небольшая пещерка (в два сажня), ископанная священником берестовской Петропавловской церкви Иларионом, который уединялся в нее по временам для богомыслия и молитвы. Возлюбив это место, преподобный Антоний поселился на нем и начал со слезами молиться Богу, говоря: «Господи, утверди меня в месте сем, и да будет на нем благословение Святой горы и моего игумена, который меня постриг». И начал копать пещеру день и ночь, пребывая в трудах, посте, бдении и молитвах. Это было в 1051 г., спустя немного после возведения Илариона на кафедру митрополитскую, которого Антоний постриг в монашество и пещерку которого сам занял и потом распространил своими руками. Вскоре о подвигах Антония узнали люди и начали приходить к нему и приносить необходимое для жизни, и он прослыл как Великий Антоний. Приходящие просили у него благословения, а некоторые просились к нему и в сожительство. Прежде всех удостоился этой великой чести преподобный Никон. Кто был он, и откуда пришел к Антонию, и в каких летах – неизвестно. Но известно, что он был саном иерей и что преподобный Антоний поручал ему постригать тех, которых впоследствии принимал к себе для пещерных подвигов. После Никона прибыл к Антонию и другой сподвижник – Феодосии.

Чрезвычайно замечательна история этого избранника Божия с самых первых лет его жизни. Родившись в городе Василеве и вскоре переселившись с родителями в Курск, Феодосии, едва начал приходить в сознание и возраст, уже обнаружил в себе самое благочестивое настроение души. Каждый день ходил он в церковь и со всем вниманием слушал Божественные книги, чуждался детских игр, не любил светлых одежд, какие давали ему родители, а облекался в простые и убогие, сам упросил родителей отдать его на учение книжное к одному из городских учителей и вскоре так успел в Божественном Писании, что все чудились премудрости и разуму детища, отличался совершенною скромностию и покорностию не только учителю, но и соученикам своим. В тринадцать лет, лишившись отца своего и оставшись под надзором матери, женщины строгой и упорной, не сочувствовавшей влечению сердца его, хотя и пламенно любившей сына, Феодосии еще более начал подвизаться. Смирение его простиралось до того, что он с рабами своими в простой одежде ходил на работы, по-прежнему удалялся игр со сверстниками и не хотел облачаться в светлую одежду, несмотря ни на увещания матери, ни даже на сильные от нее побои. Помышляя только о том, как бы спастись, и услышав о святых местах, где Господь совершил наше спасение, Феодосии воспламенился ревностию посетить эти места и поклониться им. Вскоре случилось, что чрез Курск проходили странники, бывшие из Иерусалима и возвращавшиеся на родину. Феодосии упросил их взять его с собою и тайно от матери, не имея ничего, кроме худой одежды, отправился вслед за ними. Чрез три дня, однако ж, мать, проведав о бегстве его, погналась за ним вместе с юнейшим сыном своим – братом Феодосия, и, когда догнала, с гневом и яростию била его, и связанного привезла домой. Здесь после новых жестоких побоев заключила его в особую храмину, где два дни он оставался без пищи, потом, хотя освободила из заключения, однако ж возложила на ноги его оковы и держала его в таком виде несколько дней, пока не умилостивилась. Тогда Феодосии снова начал ходить по вся дни в церковь и, заметив, что иногда не служат литургии по недостатку просфор, сам решился заниматься этим делом: покупал пшеницу, молол ее своими руками, пек просфоры и одни из них приносил в церковь для Божественной службы, другие продавал и вырученную плату частик) употреблял для покупки новой пшеницы, а частик) раздавал нищим. Так прошло более двенадцати лет . Ни насмешки сверстников, ни убеждения матери не могли отклонить благочестивого юношу от его занятий. Мать снисходила ему еще около года и наконец угрозами и побоями довела сына своего до того, что он тайно удалился из Курска в близлежащий город к одному пресвитеру и там продолжал свое любимое дело. После многих дней мать отыскала сына и здесь, и, строго наказав, привела домой, и решительно запретила печь просфоры. Феодосии, как и прежде, начал ежедневно ходить в церковь и своим смирением и благопокорливостию заслужил такое благоволение властелина града, что этот властелин повелел ему пребывать в своей, вероятно домовой, церкви и несколько раз дарил ему светлые одежды, которые, однако же, Феодосии всегда отдавал нищим, предпочитая одеваться в рубища, за что еще больше любил его градоначальник. В это время Феодосии для большего умерщвления плоти возложил на себя железные вериги и ходил в них – так прошло много дней. Но наступил какой-то праздник, когда начальник города созвал к себе на трапезу всех вельмож градских и повелел Феодосию прислуживать за нею в светлой одежде. При перемене белья мать его заметила кровь на срачице сына и, узнав причину крови, с яростию бросилась на него, сняла с него вериги и подвергла его жестоким побоям.

Но ничто уже не могло удержать юношу от его стремления к подвижнической жизни. Услышав однажды слова Господа: И же любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин: и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин (Мф. 10. 37), и еще: При-идите ко Мне ecu труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы: возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есм и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим (Мф. II. 28, 29), – Феодосии до того воспламенился Божественною любовию, что каждый день и час начал помышлять только, как бы удалиться из дому матери и облечься в иноческий образ. Вскоре мать его отлучилась из дому на несколько дней; Феодосии воспользовался ее отсутствием и, помолившись Богу, взяв с собою только одежду, в которую был облечен, и несколько хлеба, решился идти в Клев, где, как слышал, были уже монастыри. Не зная сам дороги, к счастию, он увидел купеческий обоз, медленно тянувшийся туда же, издали последовал за обозом и чрез три недели достиг желанной цели. В Киеве Феодосии обходил все монастыри, просился в каждом, чтобы его приняли, но по своей бедности и убогим одеждам не был принят ни в одном. Тогда, услышав о преподобном Антонии, подвизавшемся в пещере, пламенный юноша устремился к нему, повергся к стопам отшельника и со слезами умолял принять его к себе. «Видишь ли, чадо, – сказал ему Антоний, – пещера моя скорбна и тесна. А ты юн и, как думаю, не в состоянии выносить скорби на месте сем». Феодосии отвечал: «Сам Христос Бог привел меня к твоей святыне, честный отче, да спасуся тобою, и потому я буду творить все, что ты повелишь». Антоний, благословив юношу, принял его к себе и повелел преподобному Никону постричь его и облечь в иноческую одежду. Это было, разумеется, отнюдь не прежде 1051 г. Новый инок предался со всем жаром и ревностию трудам подвижничества, так что преподобный Антоний и Никон дивились его смирению, послушанию и толикому в летах юности воздержанию, благонравию, крепости и бодрости и прославляли Бога. Чрез четыре года (следовательно, около 1054 г.) пришла в Киев мать Феодосия, долго и напрасно искавшая его, которую он и убедил оставить мир и вступить в женский киевский монастырь святого Николая. «И можно было, – замечает вслед за тем преподобный Нестор, – видеть три светила, сиявшие в пещере и разгонявшие тьму бесовскую всякою молитвою и постом, разумею преподобного Антония, блаженного Феодосия и великого Никона. Они в пещере молились Богу, и Бог был с ними».

Можно думать, что около этого времени присоединился к ним еще один подвижник – преподобный Моисей Угрин. Он был родной брат Георгия и Ефрема, с которыми и служил вместе при князе ростовском Борисе Владимировиче. В 1015 г., когда святой Борис был умерщвлен на реке Альте, Моисей, один только из всей свиты Борисовой избегший смерти, укрылся от преследования Святополка в доме сестры князя Ярослава Предиславы. Но в 1018 г., когда тесть Святополков Болеслав, король польский, овладел Киевом, Моисей вместе со многими другими киевлянами взят был в плен и отведен в Польшу. Там целые пять лет томился в оковах, потом еще шесть лет провел в доме одной знатной ляхины, которая, прельстившись его красотою, выкупила его из оков и всячески старалась привлечь его к себе. Но напрасно истощала она для этого свои ласки и угрозы, напрасно заключала его в темницу и томила голодом, напрасно показывала ему свои владения и богатства и предлагала ему даже свою руку, будучи вдовою, напрасно жаловалась на своего невольника королю Болеславу, которого благоволением пользовалась, – ничто не могло прельстить нашего целомудренного Иосифа. Давши Богу обет быть иноком, Моисей вскоре удостоился достигнуть своей цели. Случилось так, что к нему пришел один черноризец со святой горы Афонской, саном иерей, и постриг его тайно от госпожи его. Тогда госпожа, не могши отыскать этого черноризца, излила всю ярость свою на Моисея, приказала давать ему ежедневно по сто ударов и, наконец, велела сделать его евнухом, так что страдалец, истекая кровью, едва остался жив, а Болеслав из угождения этой неистовой жене изгнал всех черноризцев из своей области. Но гнев Божий не умедлил открыться на нечестие и неправду: в одну ночь Болеслав внезапно скончался, и вслед за тем в Польше последовало сильное возмущение, во время которого погибла и жена, мучившая целомудренного Моисея. Это случилось в 1030 г. Мало-помалу, собравшись с силами и чрез несколько лет довольно оправившись, многострадальный Моисей пришел в пещеру к преподобному Антонию и здесь в посте и молитвах, в бдении и безмолвии и прочих иноческих добродетелях благоугождая Богу еще десять лет, преставился. Сколько протекло времени, пока Моисей оздоравливал, где находился он все это время и в каком именно году прибыл он в пещеру Антониеву – неизвестно. Но, без сомнения, он не мог прийти в пещеру преподобного Антония прежде 1054 г., пока сияли в ней только три светила, и не мог скончаться здесь в 1041 г., как показано в печатном Печерском Патерике (в житии преподобного Моисея Угрина).

После 1054 г., с восшествием на киевский престол великого князя Изяслава Антоний прославился уже по всей Русской земле и к нему более и более начали стекаться братия и просить у него пострижения. В числе первых прибыли двое из вельмож. Один был сын первого боярина Изяславова по имени Иоанн. Молодой человек, имевший уже жену, часто приходил к преподобным обитателям пещеры, наслаждался их сладкою беседою и почувствовал в себе сильное желание поселиться вместе с ними и презреть все блага жизни. Однажды он открыл свое желание преподобному Антонию, который, хотя одобрил святость намерения, но объяснил и трудность подвига, и всю опасность отказаться от него впоследствии. Юноша еще более воспламенился, так что на другой же день, облекшись в светлую одежду, на богато убранном коне, окруженный отроками, прибыл к пещере и, когда отцы-пещерники при встрече поклонились ему, по обычаю, как вельможе, он сам поклонился им до земли; потом снял с себя боярскую одежду и положил ее пред Антонием, поставил пред ним своего коня и сказал: «Твори с ними, хочешь, я уже презрел все мирское, хочу быть иноком, жить с вами в пещере и никогда не возвращусь в дом свой». Старец снова напомнил ему о важности монашеских обетов и указал на власть отца, который может насильно извлечь его из пещеры. Юноша отвечал, что он готов потерпеть даже мучения, но уже не возвратится в мир и умолял скорее постричь его. Тогда Никон по повелению Антония постриг его, облек в монашеские одежды и назвал Варлаамом. В то же время пришел к Антонию и другой придворный великого князя Изяслава, любимый князем и «предержай у него вся», некто каженик, или скопец. Он с мольбою открыл старцу свое желание быть черноризцем, старец поучил его о спасении души и передал Никону. Никон постриг его, облек в монашескую одежду и назвал Ефремом.

Пострижение этих двух важных лиц сильно огорчило великого князя Изяслава, он потребовал к себе Никона, с гневом допрашивал его и повелел ему убедить новопостриженных возвратиться в свои дома, угрожая в противном случае всех старцев сослать на заточение, а пещеру их раскопать. Но, пока Никон находился еще у великого князя, преподобный Антоний и прочие его сожители, взяв свои одежды, удалились от своей пещеры с намерением перейти в другую область. Один из отроков донес об этом Изяславу, княгиня рассказала ему, как в ее отечестве – Польше однажды изгнание иноков причинило много зла, и убеждала своего супруга предохранить себя от подобного несчастия. Изяслав, устрашившись гнева Божия, отпустил Никона и послал упрашивать Антония и его спутников поселиться на прежнем месте, но они едва после трехдневных увещаний согласились возвратиться в свою пещеру. Вскоре постигло печерян новое искушение: отец Варлаама, узнав, что великий князь простил их, отправился к ним сам со множеством отроков, разогнал малое стадо, взял из пещеры сына своего, снял с него монашеские одежды и насильно увлек его в дом свой. Здесь сначала посадил его с собою за трапезу, но Варлаам ничего не вкушал и только смотрел в землю; потом отпустил его в собственные его хоромы, повелев жене действовать на него ласками и убеждениями, а отрокам прислуживать ему и вместе сторожить его, но Варлаам, удалившись в одну из клетей, сел в углу и, не обращая никакого внимания на ласки жены, в продолжение трех дней сидел молча и неподвижно, не вкушал ни пищи, ни пития, а только непрестанно молился в тайне сердца. Наконец, на четвертый день отец сжалился над сыном, опасаясь, чтобы он не умер голодною смертию, призвал его к себе и, с любовию облобызав, отпустил, и Варлаам, сопутствуемый общим плачем отца, матери, супруги и слуг, с радостию возвратился в свою пещеру.